— Многим дарила Заступница свою душу, — продекламировал священник, — но лишь одному мужчине отдала она сердце, и имя того мужа — Бенедикт.

Ах, да, конечно.

— Мое же имя — аббат Хош, — добавил святой отец, скрестив на груди руки.

Любопытно. Аббат — серьезный чин, выше лишь епископы да приархи. Место за графским столом — тоже немало. И это при том, что северяне, вообще говоря, не особо жалуют полковых священников. Место святоши — в соборе, не в походе; помолиться перед боем или прочесть отходную над павшими сможет и лорд: по мнению кайров, в том будет больше чести. Лорд — внук Праматерей, святой отец — всего лишь книжник, изучивший писание.

Выходит, граф из доброверов? Человек той благостной и несгибаемой породы, что, встав с постели, сперва помолится, а потом уж наденет штаны. Это полезно знать.

— Присоединяйся к нашей трапезе, — Бенедикт обвел рукою стол.

Марк покачал головой. С людьми нужно говорить сообразно их нраву. Если, скажем, леди Сибил Нортвуд предлагает сесть с нею за стол, то лучший ответ — пара восторженных и льстивых сальностей. Если владыка Адриан — просто поклонись: «Ваше величество», — и садись. А если знатный добровер с окраины Империи, тогда…

— Ваша милость, боюсь, я недостоин вкушать с вашего стола. Скромность не позволит мне принять приглашение.

Аббат Хош одобрительно кивнул:

— Сказано: не место за верхним столом тем, кто низок родом. Но сказано и другое: первый кусок дай голодному, второй — хворому, лишь третий возьми себе.

— Возьмите что вам по вкусу, — сказал граф, — и сядьте вон там.

Марк взял кусок вяленой свинины и краюху хлеба, опустился на шкуру в стороне от стола. Взирая на него с высоты табурета, аббат прочел молитву.

— Приступим же к трапезе, — дал позволение граф.

Едва утолив первый голод, Бенедикт Флеминг заговорил:

— Мой прадед, славный лорд Горам Флеминг, трижды бился против западников Закатного Берега. Дикари овладели грядой Тюленьих островов и оттуда совершали пиратские набеги, захватывали суда. Две первые экспедиции не принесли успеха: островов много, они испещрены скалами, бухтами, пещерами. Дикари стойко обороняли их, а мы несли потери. Вот тогда мой прадед собрал….

Слушать человека, глядя в глаза, и при этом думать о своем — ценное умение. Очень пригождается в дворцовой жизни. Сплошь и рядом выходит так: сидишь на каком-нибудь большом приеме, за общим столом, и тут некий лорд или советник, или министр поднимает кубок и заводит речь. Кубок ему нужен лишь в качестве предлога, на деле этот индюк и не думал кого-то с чем-то поздравлять. Он минут десять говорит о себе, расхваливает свою родословную, кичится умными мыслями, где-то когда-то вычитанными, козыряет победами предков, да и собственными тоже. Он ведь не хуже славных предков, а даже если трезво глянуть, то и получше будет. Мудрость-другую тоже ввернет — скажет что-нибудь этакое: поди разбери, что он там имел в виду, но звучит лихо. Послушать — так сам император меркнет в сравнении с этой светлой головой! Напоследок, будто спохватившись, министр-лорд привяжет кое-как свою речь к поводу празднества и зальет, наконец, рот вином.

— …из четырех его сыновей старшим был мой дед, Ксандер. Перед выходом в море Ксандер отправился в собор Святой Глории, и, преклонив колени перед алтарем, сказал такие слова…

А ты сидишь и думаешь: за эти десять минут я мог бы провести допрос или прочесть полдюжины отчетов, сопоставить факты, выстроить цепочку. Послать парней, схватить преступника. Но нет, сижу и слушаю…

— …на что Глория-Заступница ответила знаком, и лишь гораздо позже, уже на Тюленьих островах, лорд Ксандер уразумел его смысл. Ситуация сложилась такая. Сразу после высадки…

Вот потому и полезно: изображать внимание, а самому думать о своем. Все равно как прачкам болтовня не мешает елозить бельем по терке.

Что я слышал об этом графе? «Флеминг обидел герцога: выполнил приказ, но не сразу, а сперва хорошенько почесал задницу» — так звучало в изложении матроса Соленого. А если разобраться, отчего графа одолела чесотка? Эрвин пришел из похода, сделался герцогом и тут же послал ультиматум владыке. Понятное дело, срочно созвал вассалов с войсками. И все прибыли, кроме Флеминга. Добровер почесывал филейную часть, размышляя при этом: дважды брали Первую Зиму… а где два — там и три… а Эрвин — тот еще вояка…

— …и в логове пиратов они обнаружили алтарь с тремя статуями дикарских богов. Все были сработаны из дерева, причем очень грубо. Одна статуя — воин с бычьей головой, другая — муравей с человеческим лицом, а третья…

Но потом случилось нечто, отчего Флеминг раздумал восставать и склонил лобастую голову перед агатовским юнцом. Что произошло? Пожалуй, ответ ясен: владыка сжег Перстами Эвергард. Такого святотатства верующий граф не мог стерпеть. Вот и примкнул к мятежу: не от большой любви к Эрвину, а от возмущенья против Адриана. А значит, в список преданных вассалов герцога Бартоломью Флеминг вписан мелкими буковками… с тыльной стороны листа. Теперь он позвал меня для доверительной беседы. Меня, Ворона владыки. Это может быть многообещающе…

Марк встрепенулся когда понял, что уже несколько вдохов стоит тишина.

— Что ты об этом думаешь?! — потребовал ответа граф Бенедикт.

— Я… эээ…

Вот черти морские! Кто мог знать, что ему не все равно, слышу я или нет?!

— Я, ваша милость, не сумел полностью уловить глубокий смысл, ибо он… ээ… исключительно глубок. Однако думается, мораль такова: боги дикарей — неверные и лживые, потому-то ваш славный прадед и одолел их.

— Так ты думаешь?

— Ну-уу… Еще думаю, для победы в битве главное — верить в себя и силу Праматерей. Потому что без веры голова полна сомнений, мысли путаются, а рука… ээ… дрожит?..

Граф нахмурился. Марк предположил:

— Не дрожит?.. Разит врагов наповал?..

— Без веры? — уточнил граф. — Разит наповал?

— Ну… сперва без веры… а потом, когда ваш прадед увидел, какие у дикарей дикарские боги — не боги, а деревяшки какие-то! — то он сразу исполнился веры.

— В деревяшки? — глаза графа поползли на лоб.

— Да… то есть, нет! В Глорию-Заступницу, конечно! По контрасту. Она — красивая девушка, а у дикарей — быки да муравьи, уродцы… Ох. Простите, граф, я не силен в богословии.

— Это заметно, — граф ткнул пальцем в Ворона. — Ты не понял смысла, поскольку я его еще не высказал. А смысл таков: чтобы разить наповал чертовых врагов, нужно сперва понять их веру! Ясно тебе?!

— Понять веру… Да, кажется, ясно.

— Вера управляет мыслями, а мысли — поступками. Когда сражаешься с человеком, то лишь наполовину бьешься с ним самим, а на вторую половину — с его верой. Понятно?

Аббат Хош одобрительно кивнул. Марк, естественно, тоже.

— Я все уразумел, ваша милость.

Тогда Бенедикт Флеминг оперся кулаками на столешницу и подался вперед:

— Теперь скажи: во что верят подонки за Рекой? Какому божеству кланяются?

— Откуда мне знать, ваша ми…

Марк осекся, когда граф стукнул по столу.

— Если соврешь мне, крысеныш, я прикажу отрезать твои губы. Пусть люди сразу видят, что имеют дело с отъявленным лжецом. Отвечай: что знаешь о людях из форта?

Во рту пересохло. Марк поднялся.

— Ваша милость, верьте, это правда: я ничего о них не знаю! Ведь если бы знал, владыка не послал бы меня в Первую Зиму. И если бы я знал о форте, то герцог Эрвин уже все выпытал бы!

Бенедикт встал, обошел стол, приблизился к Ворону. Он оказался на полголовы выше и на полфута шире в плечах.

— Я не спрашиваю тебя, какие укрепления в форте и сколько там людей. Правда, что ты этого не знаешь. Но те подонки — слуги Адриана, и ты — слуга Адриана, и я спрашиваю: во что вы верите? Кто ваш господин — человек или нелюдь?! Какая сила вам помогает?!

Ум и отсутствие суеверий, — таков был подлинный ответ. И сильная армия, ведомая опытным генералом, а не заносчивым юнцом. Этого вполне хватит для победы!

Но Марк не сказал этого. Собственно, он не сказал ничего: рука Бенедикта поднялась и ухватила его за кадык. Ворон смог лишь глухо захрипеть.