Но Джемис молчал. Видать, стыдился своего дурного мятежа, а лгать не хотел. Возможно, думал: о чем тут говорить, если вот я — живой! Я смог — и вы сможете… Но не учел он одной штуки: с ним тогда был Ориджин. Сейчас — двенадцать кораблей и четыреста воинов, а тогда все войско — полумертвый герцог да собака. На первый взгляд кажется, сейчас расклад получше. На первый взгляд. Но когда набьется тебе в кишки ледяная крошка, когда прочувствуешь до основания хребта, что против тебя — не какие-то там воины, а Персты Вильгельма — считай, божья сила!.. Вот тогда не захочется ничего считать, а останется одно — верить.

Матросы не говорили этого вслух — слишком страшно было. Но из недомолвок Марк отлично понял, во что верит вся флотилия. Эрвин — любимец Агаты. Светлая Праматерь вытащила его из бездны, своим плащом от вражьих стрел укрыла. А заодно прихватила и Джемиса с его овчаркой — не бросать же… Но в теперешнем флоте — четыреста воинов и три сотни команды — не нашлось ни одного агатовца! Самыми родовитыми были граф Флеминг и кайр Джемис — внуки Заступницы. Но Глория — добрячка, где ей мериться когтями с самим Темным Идо? Если кто и способен на такое, то лишь Агата.

Дал промашку Эрвин, сильно просчитался. Стоило послать в экспедицию хоть одного агатовца — пусть кривого и одноногого, пускай самого захудалого, но агатовца. Тогда люди поверили бы в успех. А так…

Потом случился шторм.

Кто-то говорил, дескать, в Море Льдов осенью штормов не бывает: воздух стынет, ветра засыпают, дремлют боги стихий… Конечно.

Сутки выпали из жизни Ворона, а может, трое суток или шесть часов — кто ж знает. То время он запомнил не лучше, чем последний день пыток в темнице Ориджинов. Впились в память лишь несколько вспышек-картин. Вот он сидит у мачты, проходящей сквозь все палубы корабля, вцепившись в нее ногами и руками, а все вертится вокруг, будто мир — волчок, а мачта — его ось. Вот распахивается люк, и кто-то пытается спуститься в кубрик, но следом врывается тугая связка водяных плетей, лупит человека в спину и швыряет на доски. Вот Марк лежит на вогнутом, жестком, ребристом полу и пытается уцепиться, ломая ногти… как тут пол встает на дыбы и оказывается бортом, а прежняя стена — ровная и гладкая — становится полом, и Марк летит, катится кубарем. А вот сидит в темноте, зажав голову между коленей, и не то мычит, не то орет… Чувствует, как напрягается глотка, выталкивая крик, но слышит только рев бури…

Он опомнился, сидя у костра. Сперва еще удивился: какой дурак разжег костер? Шхуна же вспыхнет! Потом подумал: морякам виднее, у них опыт… А потом сообразил: под задницей — земля, не доски. Провел рукой, нащупал шероховатое, потянул. Тупо уставился на пучок жухлой травы с комками грунта на корешках.

— Что, брат, не ждал на сушу вернуться? — спросил знакомый голос.

Марк поднял глаза: чернела физиономия Потомка, рядом криво ухмылялся Ларри.

— Эк тебя припечатало, вороненок!

— Мы… это… — спросил Марк, — крушение, что ли?

— Мы — нет, — ответил Потомок. — «Альбатроса» насадило на риф и сломало пополам, да «Лорд Сельвин» лишился мачты. А мы целы. Слава Елене-Путешественнице.

— И Глории-Заступнице, — добавил рулевой.

— А как… того… на сушу попали?

Матросы заржали.

— Когда всех отпустили на берег, ты лежал, как мешок гороха. Мы тебя сухим грузом в шлюпку спустили, а Джон-Джон пособил. Ты один глаз раскрыл и лопотал: «Осторожно, головой не бейте. Ум поберегите!» Неужто не помнишь?

— Неа… — признался Марк. — Но это не по дури, а за ненадобностью. Когда меня девушки на руках носят, я о том и на Звезде не забуду. А вот если мужики по лодкам таскают — ну на кой, скажите, мне такое помнить?

Ларри хохотнул.

— Вижу, брат, очухался. На вот, поешь.

Марк думал, ни крохи не сможет в себя впихнуть. Но едва взял в руки миску бобов с телятиной, как тут же рот наполнился слюной. С жадностью заработал челюстями, а матросы принялись рассказывать:

— Дело такое, брат: флоту стоянка нужна. На «Сельвине» нарастить мачту, «Седого воина» и «Плаксивую деву» подлатать там и сям, а с «Альбатроса» выжили две дюжины парней, но сильно поморозились — их лечить. Граф с капитанами, туды-сюды, посовещались и решили такое: мы здесь останемся — корабли чинить, за ранеными приглядывать; а вы, служивые, дальше на шлюпках пойдете. Против течения одинаково на веслах идти, вот и погребете.

— Против течения?.. — промямлил Марк с набитым ртом. — Какой тьмы?!

— Так Река же. Вон там она, за соснами!

Только теперь Ворон сообразил: сидят-то они в лесу, а не на болоте! Берег переменился: ни травы-сеточницы, ни чахлых деревец на островках. Могучие мачтовые сосны поскрипывают на ветру, царапают небо щетинистыми ветвями.

— Дошли до Реки?.. — переспросил Марк, и аппетита как-то сразу поубавилось.

— Ага. С корабля видно: через милю лес кончается, там и устье.

Ларри хлопнул его по спине:

— Вот теперь ваш черед поработать. Всю дорогу мы потели, а вы, солдатики, жировали, как бакланы. Теперь уж вы… туды-сюды… постарайтесь.

— Да пошлют вам удачи Глория-матушка и Мириам-раскрасавица, — прибавил Потомок.

Матросы даже не пытались скрыть свою радость от того факта, что дальше им идти не придется.

— Агату забыл… — кисло буркнул Ворон.

— Неа, брат, Агата — с герцогом. Была бы она с нами, шторма бы не вышло.

— Ага, это всем ясно: шторм — поганый знак. Забыла нас Светлая. Так что вы, как за Реку пойдете, смотрите, туды-сюды, в оба. Глядишь — и живы останетесь.

— Вот уж благодарствую за добрый совет! — фыркнул Марк.

Тут Потомок зачем-то схватился с места и потянул Ворона:

— Вставай, вставай, дурак!

— Чего?..

— Граф! Вставай, говорю!..

Ларри тоже подхватился, оба матроса согнулись в поклоне. Встал и Марк, держа в руках миску с ложкой. Меж костров двигалась восьмерка красно-черных воинов, до того похожих друг на друга, что так и липло к ним слово «стая». Во главе кайров шел крепкий, как боровик, мужчина в геральдическом камзоле. Как многие потомки Глории-Заступницы, граф мог похвастаться могучим, высоким лбом и голубыми глазами. Нижнюю челюсть скрывала курчавая борода шириною с лопату. Головной кайр сказал графу что-то, и вельможа глянул прямиком на Марка. Тот запоздало согнул спину.

— Что, на нас смотрит?.. — шепнул Ларри.

— Ага.

— Паршиво…

— Да не, вроде, пронесло.

Граф Флеминг со свитой двинулись дальше, и Марк стал хмуро ковырять бобы. Не добавило ему радости ни известие про Реку, ни взгляд вельможи. Засела в голове мысль: будет беседа.

Ближе к вечеру за Вороном пришли.

* * *

Густобородый лобастый граф Флеминг ужинал в своем шатре. Стол с ним делил священник в синей мантии. Марк замер в поклоне:

— Ваша милость, ваше преподобие…

Пока вельможа разглядывал его, Марк шарил в закоулках памяти. По долгу службы он заучивал повадки, заслуги и биографии всех крупнейших феодалов, но лучше запомнились, конечно, те, что бывали при дворе. А Флеминг — что о нем?.. Лорд северного побережья, владелец четырех городов на Море Льдов. Прим-вассал Дома Ориджин, один из сильнейших — наравне с Майном, Лиллидеем и Стэтхемом. Предки Флеминга оспаривали сеньорат Ориджинов: хотели вывести побережье из-под власти Агаты, сделаться отдельным графством. Пару раз крепко давали чертей агатовцам, случалось, даже брали Первую Зиму. Серьезные парни. Однако дед нынешнего графа, в конце концов, преклонил колено перед Ориджином. Что еще помню о Флеминге?.. Имя у него заковыристое. Не то Бартоломью, не то…

— Бенедикт Миранда Хезер рода Глории, граф Флеминг, — зычным голосом объявил вельможа. Он, вообще-то, отнюдь не обязан представляться простолюдину, а значит, назвался лишь ради удовольствия.

— Славное имя, — почтительно ответил Марк.

Кажется, Бенедиктом звали кого-то из Праотцов… но кого именно? Праотцов много, поди упомни.