— Я могу содрать кожу с твоего лица и засунуть тебе в пасть. Я могу вырвать твой кадык голыми руками. Когда отпущу тебя, ты ответишь.

Граф отпустил его. Ворон ляпнулся на стул, хватаясь руками за шею и глотая воздух. Поднял глаза и сквозь маску гнева на лице Бенедикта рассмотрел другое: страх. Марк закашлялся, чтобы выгадать немного времени. Но в общих чертах он уже знал, что сказать.

— Ваша милость, я отвечу вам честно. Умоляю: не убивайте меня!

— Скажешь правду — останешься жить.

— Конечно, ваша милость. Понимаете, герцог Эрвин спрашивал меня о Перстах Вильгельма и о бригаде, потому не узнал ничего ценного. Ведь подлинная сила Адриана — не в Перстах. Как вы верно заметили, она в вере.

— Во что верит Адриан? Он поклонился Темному Идо?

Здесь следовало рассмеяться, и Марк захохотал.

— Поклонился?.. Ваша милость, Адриан не кланяется никому! Разве бог станет кланяться?!

— Бог?!

— А кто же?! Адриан — не просто внук Янмэй, он сам — посланник богов! Разве в писании не сказано, что Прародители придут на землю вновь? Разве не сказано: боги смотрят в подлунный мир недремлющим оком, готовые вмешаться, если люди забудут их слово?!

— Адриан и нарушает слово божье!.. — пробасил Бенедикт.

— О, нет! Какая жестокая ошибка! — и Марк хлопнулся на колени. — Это мы грешники, мы все! Мы нарушаем слово божье и попираем писание! Разве хоть кто-то из живущих может встать пред алтарем и прокричать: я безгрешен?!

— Я не… — смущенно начал граф и покосился на аббата.

— Ваша милость, — выдавил священник, — Марк прав: никто из рожденных женщиной не может считать себя безгрешным. Это великая гордыня. Лишь Праматери и Праотцы были совершенно чисты, а мы… погрязли в жадности, сластолюбии, смертоубийстве, лени.

— Тьма сожри! — взревел Бенедикт. — Не хочешь ли ты сказать, что Адриан — еретик и клятвопреступник — орудие богов?!

— Но ведь это очевидно! Лишь слепой может не видеть! На него боги возложили миссию повести весь мир новым путем. Ему боги открыли тайну Перстов. Ему они повелели прополоть сорняки греха, коими являлись лорды Альмеры и дикари Рейса! Кому же еще боги поручили бы все это, как не своему посланнику?!

Бенедикт Флеминг задумался надолго. Аббат Хош осторожно произнес:

— Данная точка зрения не противоречит писанию… Праотец Вильгельм принял на себя ту же миссию, о которой теперь говорит Марк…

— Но Эрвин! — вскричал граф. — Он видел преступления своими глазами! Он и сам носит на себе шрам! Сама Светлая Агата велела ему выступить против Адриана!

Это был тонкий момент. Мало надежды, что, выбирая между собственным сеньором и грязным простолюдином, граф поверит второму, а не первому. Но однако… Он зовет Эрвина по имени, без титула. Он сомневался, исполнить ли приказ. Его предки дважды брали штурмом замок Ориджинов…

Марк склонился так низко, что уткнулся лбом в землю.

— Ваша милость, не гневайтесь… Позвольте мне сказать честно.

— Тьма тебя сожри, этого и требую!

— Вера герцога Эрвина недостаточно крепка, чтобы разглядеть истину. Герцог Эрвин умен, отважен и благороден, я не смею сказать о нем дурного слова… Но вера ли направляет его, или жажда славы?

Здесь могучий кулак графа мог врезаться в челюсть Ворону и вышибить несколько зубов. Марк скривился, предчувствуя боль. Однако Бенедикт лишь покосился на аббата, а тот медленно кивнул:

— Гордыня и жажда славы всегда были присущи… да простит меня Агата… мужчинам Дома Ориджин.

— Но Светлая Праматерь явила ему откровение!

— Не думаю, — прошептал Марк, — что герцог обратился к ней с должным смирением. Агата слишком близка ему по крови и духу. Герцог Эрвин не пал ниц перед ее могуществом, а говорил с нею как с матерью или сестрой… Потому ему далось ложное откровение. Не Светлая Агата явилась Эрвину, а лишь его собственная фантазия. Его мечта о власти, славе и мести…

— Заткни свой гнусный рот! — спохватился, наконец, граф. — Хочешь, чтобы я усомнился в герцоге и поверил тебе?! Ты — безумный крысеныш!

— Ни в коем случае, ваша милость!.. — на всякий случай, Марк еще раз ткнулся в землю лбом. — Кто я таков, чтобы вы мне верили? Я слишком ничтожен для этого. Но вы сможете поверить знаку…

— Какому знаку?!

— Глория-Заступница явит его вам за Рекой. Молитесь, подобно вашему деду, и Глория ясно покажет истину.

— Откуда ты знаешь?!

Марк пожал плечами:

— Верю в Глорию-Заступницу. Я — простой мужик, в кого же мне верить, как не в нее?..

Бенедикт Флеминг хмуро сел за стол, наполнил кубок, долго смотрел в жидкое зеркало, размышляя. Спохватился:

— Ты еще здесь, зверек? Поди прочь!

* * *

Марк служил при дворе семнадцать лет. Младший агент, дознаватель, бригадир, особый уполномоченный сыска, помощник начальника тайной стражи, и, наконец, Ворон Короны — бич заговорщиков, первый хитрец Империи. На верхушке Марк удержался шесть лет: три года при покойном владыке, еще три — при Адриане.

Простолюдин, сын сапожника из провинциального городка, Марк с детства считал себя мелкой сошкой. Так матушка учила, так сверстники поступали, так батюшка-священник говаривал на воскресных проповедях. Мужичок с ноготок, твое дело — маленькое. Говори потише, голову держи пониже, посторонись с пути, когда идет большой человек. Дворяне — большие люди, не чета тебе. Увидел сира рыцаря — скинь шляпу, отвесь поклон, шепчи: «Добрый сир…». Заметил карету с вензелями — прочь с дороги, на обочину, в грязь, согнись до земли, глаз не поднимай. При входе в собор столкнулся с лордом — сию секунду на колени да лбом о камни: «Виноват, ваша милость, не хотел помешать, простите дурачину». А коль встретил первородную леди — так лучше тебе и вовсе сквозь землю провалиться. Сам вид твоей мужицкой рожи — уже оскорбление для благородных глаз… Помни, сынок: ты — пылинка. Ничего ты не можешь, кроме одного: лежать так, чтобы под сапог не попасть.

Но потом была Фаунтерра. Семнадцать лет, шесть из них — на самой вершине. Слышал, как орут под пытками добрые сиры; видел, как головы дворян прощаются с плечами; читал в отчетах, что вытворяют первородные леди с чужими мужьями. Допрашивал, влезал в головы — в самое нутро; вскрывал чужие мысли, будто нож мясника потрошит свиное брюхо. Запугивал баронов, обманывал маркизов, флиртовал с графинями, льстил, дерзил, заставлял краснеть, шантажировал, вымогал сведений, заключал сделки… Марк и не заметил того дня, когда лишился остатков пиетета. Нет великих и могучих, нет полусвятых потомков Праматери. Есть люди и люди: одни шьют сапоги, другие носят вензеля и шпаги. Вот и вся разница.

Был, впрочем, один человек, перед кем Марк робел не меньше, чем семнадцать лет назад. Точней, не совсем человек. Не в том дело, что владыка Адриан умнее, сильнее, могущественней иных людей, а в том, что их попросту нельзя сравнивать. Никогда Марк не сомневался, что владыка знает абсолютно все. А если пока еще не знает, то узнает вмиг, стоит лишь ему задуматься в нужном направлении. Любое дело император способен сделать лучше, чем кто-либо другой. Единственная причина, по которой существуют советники, министры, секретари и управители — в том, что владыке не на все хватает времени. И главное: император не принимает неверных решений. Это невозможно по определению: воля Адриана и есть единственное мерило правильности. Правильно именно то, что Адриан сочтет правильным. Никак иначе.

Будучи сослан в Первую Зиму, Марк испытал страх, горечь, обиду, но сомнений — ни капли. Владыка сослал — значит, было за что. Значит, промашка Ворона стоит ссылки и возможной смерти. Когда узнал от Эрвина о Перстах — и тогда не усомнился. Владыка сжег Дом Альмера — значит, так и нужно. Владыка использовал Персты — значит, имел на то право. Люди владыки расстреливали пленных в Запределье — может, это и неправильно, но лишь потому, что Адриан не успел проследить за всем, недосмотрел по нехватке времени. Там, куда падает взор императора, все идет как надо — иначе быть не может!