— Ммм… — Джош сдвинул шлем на лоб. — Я б сделал то, что надо, чтобы завоевать девушку! А чего не надо — того бы и не делал.

Марек хохотнул, но красотка и Джош пристыдили его взглядами.

— Непременно покажите мне Молли Сью, сударь. Обязательно хочу ее увидеть.

— Зачем, миледи?

— Желаю понять кое-что. И не спрашивайте — не скажу!

Извозчик вторгся в беседу гундосым баском:

— Вона кладбище завиднелось… Дальше кудыть?

Марек пустил его в объезд вдоль забора, а потом в ту щель, где бросили лестницу. Там было узко, сани не воткнулись. Извозчик высадил ездоков, дворянка приказала ему:

— Жди здесь.

Пешком дошли последние сто ярдов, приставили к стене лестницу.

— Ее вы тоже украли? — улыбнулась девушка.

Марек хотел живописать, с каким усилием и даже риском для жизни он изымал лестницу со двора красильщика Джека Томсона, из-под носа у яростного пса, кинжальные зубы которого лязгнули в дюйме от марековой шеи, когда тот наклонился… Но Джош скромно сказал три слова:

— Взяли на время, — и, кажется, произвел больше впечатления.

Вместе подумали над тем, в каком порядке лезть. Пустили первым Джоша, как самого смелого, а Марека оставили последним — ловить красотку, коли упадет. Падать она и не подумала — резво взобралась на стену, мелькая меховыми сапожками. Спустя минуту все трое оказались в епископском саду.

Здесь снова преобразилось. Хотя все и осталось по-прежнему — даже тянулись нетронутые цепочки следов Марека с Джошем — но сад стал иным. Сперва он был сказочным, потом — жутким, а сейчас — романтичным, что ли. Думалось Мареку о красоте и о девушках, и впервые джошева затея с елкой не казалась ему глупой. Раньше он помогал только по-дружески, в душе посмеиваясь, а теперь почувствовал: ведь правда, есть в этом нечто теплое, красивое… Нет, мечтать о девице — это не по-судейски, так что Марек не мечтал, но все же думал: хорошо найти такую, с кем можно целоваться под елкой. Не просто где-нибудь, а именно под краденною елкой, и чтобы девушка понимала разницу.

Поначалу шли они тихо. Марек размышлял о своем, Джош натужно искал дорогу, дворянка любовалась ночным садом. Но вот, пообвыкшись, она заговорила:

— Я никак не пойму, судари мои. В саду есть ваши следы — это значит, раньше залезли, а потом вылезли назад, но без елки. В записке сказано: «услышали разговор двух господ». Но что же такого мог сказать епископ, что вы из-за этого убежали и помчались на ярмарку? Если бы он просто вас заметил, то вы бы, конечно, сбежали, но мчаться до самой ратуши — странно…

Мареку не понравилась ее подозрительность, он поспешил сменить тему:

— А я тоже никак не пойму: зачем юной леди из хорошей семьи воровать елку? Вы бы батю попросили — он бы купил.

— Много вы понимаете! — фыркнула красотка и надула губы, зато забыла свой вопрос.

Они прошли почти тем же путем, что и в прошлый раз, только теперь сердце повело Джоша чуток левее места встречи с асассином — и не ошиблось: вывело прямиком на аллейку, с обеих сторон обсаженную елочками в горшках. Они были невелики — где-то по шею Мареку — зато чертовски милы: мохнатые, стройные, искристые, чем-то похожие на дворяночку в мехах.

— Ахх! — всплеснула руками красота и принялась выбирать. — Возьмите эту, сударь — самую стройную!…Нет, лучше вот эту — она дышит нежностью!…Или эту — в ее хвое оттенок серебра!

Казалось бы, чего тут думать — хватай да беги, любая подойдет! Но Джош на полном серьезе взвесил все три варианта и нашел, что первая елка слишком стройна, вторая — слишком нежна, а третья — чересчур серебриста. Древо должно выражать не только чувства, но и мужественный характер Джоша, а потому лучше всего взять вон ту ель: пониже ростом, но крепкую, уверенную и с тремя шишками! Девушка не стала спорить, ласково погладила хвою избранной елки:

— Очень хороша! А скажите, сударь, как вы под нею будете целовать Молли Сью? Поставите ель на стол, или — хи-хи — вместе ляжете на пол?

— Вот так, миледи, — сказал Джош, схватил горшок с деревом и поднял высоко над головой.

Марек аж зажмурился в ожидании джошевой дерзости и неминуемой пощечины, но не случилось ни того, ни другого. Друг просто стоял, гордо вознеся елку над головой в дедовском шлеме, а дворяночка смотрела, не сводя с него странных глаз.

И вдруг где-то поодаль раздалось хриплое: «Вуф».

— Собака, что ль? — глуповато спросил Марек. Не было здесь прошлым разом никаких собак!

— Давайте уходить, миледи, — предложил Джош.

Красотка кивнула, Джош взял елку подмышку, и трое поспешили к стене, опасливо озираясь. Пес больше не подавал голоса, и ничто иное не нарушало ночную тишь — только скрипели шаги, да Джош поругивался, цепляясь за кусты еловыми ветвями. Пожалуй, им привиделся этот «вуф». Наверное, затем привиделся, чтобы Джош не сделал глупости, вроде внезапного поцелуя, и чтобы красотка перестала этак вот глядеть на него.

Показалась стена да лестница под нею. Снова пошептались о порядке перелаза и теперь пустили первой красотку. Она взберется на стену и глянет, нет ли кого снаружи. Потом залезет Марек, а Джош снизу подаст ему трофей. Дворяночка резво, как и прежде, вскарабкалась по лестнице, села на стене, глянула на ту сторону:

— Никого нет, путь свободен!

И точно ей в ответ раздался за спинами друзей грубый мужской голос:

— Я вам покажу путь, негодяи! А ну полож елку!

Обмирая с головы до пят, друзья повернулись. В дюжине шагов находился мужик в тулупе и ушанке, с хорошей дубинкой на поясе и арбалетом за плечами. А рядом с мужиком, нацелившись в Марека черным носом, стоял громадный кобель. Без суеты, без лишних движений пес предупредил:

— Вуф.

Мареку хватило промежутка между двух вдохов чтобы понять, каким дерьмом кончится история. Красотка спрыгнет со стены и убежит, но друзьям никак не успеть, даже если Джош бросит проклятущую елку. Сторож отдубасит их так, что родные отцы не узнают. Но это еще не самое худшее! Если сторож задержит их в саду до утра, чтобы отдать констеблю, или отметелит настолько, что друзья не смогут бежать во всю прыть, — тогда они не успеют обратно на ярмарку. И тогда из-за их дурости… О, боги!

— Господин сторож, вы не подумайте ничего плохого, — безнадежно зачастил Марек. — Мы не злодеи или воры, понимаете, просто Джош сильно любит одну барышню, и он, чтобы доказать чувства…

— Зашей варежку! — оборвал мужик. — Вы влезли в сад его преподобия, мелкие гаденыши!

Он грузно зашагал к ним, поднимая дубинку. Пес не вмешивался, но смотрел внимательно: попробуй, побеги!

— Господин сторож, пожалуйста, простите нас… Это ж все от любви, по-хорошему…

— Ща будет вам любовь! А ну, рылами к стене повернулись!

От бессилия у Марека выступили слезы. Не в дубинке дело — пускай и больно, и унизительно, — а в бургомистре. Из-за мальчишеской глупости да девичьих капризов, да сторожа этого упертого… Невинному человеку теперь конец! И сторожу даже сказать нельзя — он епископу служит! Эх… Марек бросил последний горький взгляд на лестницу, на которую никак уже не залезешь. И увидел нечто странное: в сад спускались мохнатые рыжие сапожки. Не сами, а вместе с дворянкою!

Она спрыгнула на снег, и сторож разинул рот — точно как сам Марек недавно на ярмарке. Дворянская дочь сухо осведомилась:

— К чему столько возмущения, сударь? Я испытала своих слуг на смелость — велела забраться в чужой сад. Разве это повод затевать Багряную Смуту?

— У… э… миледи, так ведь это… не положено. Кто позволил?..

— Я позволила, сударь. Возможно, доставила вам беспокойство. Но вы не можете вот так пугать невинных людей! Имеете ко мне претензии — ступайте и доложите его преподобию!

— Он… э… у… он же спит, миледи.

— Прикажете ждать на морозе, пока проснется? Вы обезумели⁈ Бегите с докладом сей же час!

— Я… э… — он неловко повесил на пояс бесполезную теперь дубинку. — Я того… нельзя же…

— Тогда идите своею дорогой, а мы пойдем своей. Доброй ночи, сударь.