— Это временно, — Александрос выглядел опечаленным. — Я хочу рассказать вам, почему всё так случилось. Хотите молчать — молчите, возникнут вопросы — спрашивайте. На текущий момент в приоритете стоит ваша информированность. Дальше — определяйтесь самостоятельно.

— В чём?

— В переоценке ценностей, — определение получилось напыщенным, и говорящий, пытаясь упростить и выглядеть более по-свойски, поправился. — В отношении ко мне и моим целям.

— Валяйте, — не видя смысла спорить, с прохладцей согласился Сергей, интересуясь больше букинисткой, нежели македонцем.

Внештатница снова углубилась в чтение, невозмутимо скользя взглядом по страницам. Точно её тут и нет. Терпит по необходимости, отбывает положенное, терпеливо дожидаясь окончания беседы. Ну ладно...

— Что вы знаете о Департаменте?

О как! Умелый ход. Неожиданно... Иванов признал, что похитителю удалось его заинтересовать.

— Толком ничего. Борьба с нечистью. Иерархия, если вы это имели ввиду, мне неизвестна. Кроме Антона и шефа более ни с кем не знаком.

— Пусть. А что скажете о Спецотделе?

— Мудаки! Людей воруют, склочничают, на окружающих как на пыль под ногами глядят.

Характеристика коллег Александроса нисколько не зацепила. Более того, он саркастично поддакнул:

— И это есть. Спорить сложно. Однако я спрашивал о понимании структуры, а не о личном отношении.

— Тогда не знаю. Уровень допуска низкий. В высокие кабинеты приглашений не получал.

— Верю. Хотите, расскажу, почему не знаете?

Равнодушно пожав плечами, парень промолчал. Однако македонцу этого вполне хватило для того, чтобы встать, принять выспреннюю позу и, с толикой ораторского мастерства, начать:

— Вся соль в том, что политика Департамента многовекторна. Вы, низшее звено, боретесь с нечисть и нежитью. Остальное — не вашего ума дело, по крайней мере официально. Фрол, в дополнение к известным обязанностям, отвечает за контроль над нечистью и агентурную деятельность. Полученные сведения систематизирует, обобщает, докладывает нам. Рассмотрим иерархию дальше. Мои коллеги, параллельно изучая материалы «снизу», занимаются Силой во всех её проявлениях. Искореняют понемногу носителей, уничтожают информацию, отслеживают перспективную молодёжь с задатками, наблюдают за тем, чтобы она не поднялась выше определённых планок. И мне это не нравится. Дар принадлежит людям, как бы это ни парадоксально звучало.

— Почему?

— Топор построил тысячу домов, а потом зарубил человека. Но разве топор виноват? — в стиле притчи ответил Александрос. — Я могу привести сотни доводов о пользе колдовства, о сознательно усечённых возможностях, о концентрации власти в руках болтливых, оборотистых проходимцев, а не достойных. Но зачем? Вы не глупы, вполне способны индивидуально докопаться до сути. Логические цепочки незамысловаты. Поэтому предлагаю опустить подробно-мотивационную часть и перейти к главному.

Изумлённый краткостью македонца инспектор кивнул, не скрывая удивления. Обычно прекраснохарий любил поумничать, порассуждать, нагнать важности, а тут — кратко, ёмко, лаконично: «Хочу всех осчастливить». Но не спросить не смог:

— Вы утопист? Сказок перечитали? Лана мне устраивала краткий курс по истории взаимоотношений человечества и Силы. Хорошего мало.

— Я и не говорил, что его много, — отбрил главный тюремщик. — Для достойных свершений нужны достойные кандидаты, а кандидатам — достойное обучение. По-другому — никак. Выбора нет.

— Хотите перекроить мир?

— Да, — просто ответил он. — Я могу нести добро, мои последователи — тоже. То, чем занимаемся и я, и мои коллеги по службе — борьба с ветряными мельницами. Умышленное лишение человечества шансов на лучшее. Сила дарована всем, без каких-либо условий. Именно так было поначалу. А мы её кромсаем, словно пьяный портной неудачную выкройку… Давно пора создать новый противовес действующему положению вещей. Если бы вы знали, что может обученный человек… от скоротечной борьбы с эпидемиями до мгновенного тушения пожара. Представляете? Ему не нужно ни согласований в двадцати инстанциях, ни особых условий. Он просто берёт, и делает.

— А если кто-то зарвётся? Променяет идеалы на деньги или власть?

— Его остановят. Опыт огромный. Однако, без примеров, похоже, не обойтись... Вам известен Григорий Распутин? Друг царской фамилии?

— Читал о нём. Поверхностно.

— Огорчает... Много потеряли... Он мог остановить вступление России в Первую Мировую войну своим влиянием на императорскую семью. Мог, но не успел по ряду причин... Стечение обстоятельств. Зато отговорил Николая Второго от вступления в Балканскую компанию 1912 года, чем отстрочил генеральную вселенскую бойню на два года. Впечатляет?

Таких подробностей жития «святого чёрта» Сергей не знал.

— Есть маленько. Вы с ним были знакомы?

— Видел. Редкий симбиоз волевых качеств и внутренней необузданности, кое-какие задатки Дара. Его коньком считалось убеждение... Я рассказал о нём для того, чтобы вы осознали, какие возможности даёт малая крупица Силы, приложенная в нужное время в нужном месте. А теперь представьте десяток Распутиных, способных являть чудеса и появляющихся там, где необходимо. Способных вести за собой людей; мечтающих о настоящем, о всеобщем благополучии человечества как такового... Григорий Ефимович — весьма слабый пример, приведенный, скорее, из-за исторической близости к настоящему. Имелись и другие неординарные личности, деяниями своими спасшие миллионы душ, вот только в канонических учебниках о них — ни слова.

Понемногу Иванов начинал понимать Алекандроса.

— Агентов влияния хотите наклепать? В серые кардиналы записаться? Прекратить, по возможности, войны?

— Терминология мне не нравится, но пусть будет так... Достали вы, ныне живущие, меня с вашей материальной моделью бытия. Извратили реальность, свели духовное к телесериалам и неадекватной гонке за деньгами. Из всех утюгов только и слышно «Успешный», «Богатый», «Ищи возможности» ... И никогда «Помоги ближнему», «Накорми голодного», — при упоминании новомодных тезисов его покоробило. — Можете считать меня психом, «профессионально деформированным» — не возражаю! Я устал делать ненужный труд, устал бороться с тем, что может приносить пользу. От вас же, Сергей, мне всего лишь нужно добровольное сотрудничество. Знания, сокрытые в вашей голове. И не надо рассказывать о склерозе! — останавливая возражения, повысил он голос. — Всё вы помните. А если и забыли — вспомним вместе. Я приложу для этого все усилия. Лана поможет... Про причины для сотрудничества, равно и о его безбрежных перспективах, поговорим позже. Я сказал и так слишком много. Переварите, пережуйте мою речь. Тогда и продолжим.

Букинистка, оторвавшись от журнала, положила чтиво на стол и убеждённо подтвердила заявление куратора:

— Приложу все усилия. Серёжа — сообразительный молодой человек. Постепенно поймёт...

***

По возвращении в камеру инспектор с неудовольствием увидел не одну, а две койки, расположенные под углом девяносто градусов друг к другу, изголовье к изголовью. Имелась и вторая тумбочка, и новенькие тапки на полу.

Раздражённо перекинув подушку на противоположную сторону, он услышал новый лязг замков. Обернулся. По коридору шла Лана в сопровождении конвойных. К удивлению, послаблений для неё никто делать не стал, сохранив процедуру сопровождения стандартной: тюремщики строго следовали правилам и за каждой решёткой торчал человек в униформе. Единственное — наручники на ней отсутствовали и, помимо робы, выдали банный халат.

Перед входом в узилище прозвучало требование, приглушенное забралом шлема:

— Отойти. Лицо к стене.

Подчинившись, Иванов дождался, пока раздадутся удаляющиеся шаги тюремщика и развернулся.

— Привет, — сухо поздоровалась женщина, осматриваясь. — Я с тобой буду жить. На разговорах не настаиваю, заботы не прошу. Если совершишь усилие и не станешь надоедать — моя благодарность тебе обеспечена.

— А ты смелая. Не боишься, что придушу?