Осознавая, что валяясь на спине многого не достигнешь, Сергей повернулся на бок.

Комната метра три на четыре. Пустая. На полу — тёмный кафель, на стенах, кроме зелёной краски — ничего. Ни розеток, ни телевизора. Окно отсутствует. В углу — душевой поддон с лейкой на высокой стойке, раковина с краном и унитаз. Никакой приватности.

Покосился правее, в сторону ног — решётка тюремного типа. Толстые прутья, выходящие из пола и уходящие в потолок, густым частоколом отделяли непонятный кусок коридора. В середине конструкции имелась дверь из тех же прутьев с массивным, намертво вваренным замком.

Желая осмотреться получше, инспектор поднялся, не слишком поразившись тому, что вместо трусов, в которых он ложился, на нём мягкая роба синего цвета.

Сунув ноги в любезно предоставленные неизвестно кем тапочки, новые и прохладные, прошёлся по помещению, предавая завершающие мазки первому впечатлению.

Дешёвая койка у стены, за ней, невидимая поначалу — тумбочка. Заглянул внутрь. В верхнем ящичке — одноразовая бритва, мягкий тюбик с кремом для бритья, зубная щётка с пастой. Ниже — комплект постельного белья, полотенце. Поодаль – столь и стул.

Заинтересовался освещением, впадая в некоторое замешательство. Вместо положенной лампочки на потолке — пустота. Свет поступал из коридора, из расположенного под нужным углом маленького прожектора, и его хватало с избытком.

Грамотно от электричества отрезали...

— Жесть! — поделился впечатлениями Серёга и крикнул в коридор, во всю мощь лёгких. — Ау! Есть кто живой?!

Отозвалось лишь эхо.

Прильнул к прутьям, мимоходом отмечая, что сделаны они на совесть, вслушался в окружающее пространство. Ни шагов, ни дыхания, ни шума вентиляции.

Через десяток метров торчала новая решётка, разделяющая пустой проход.

Тюрьма?

Сомнительно. В стандартном узилище на этаже камер много и вертухай между ними ходит, бдит. Да и двери в хаты(*) иного типа используются. Тяжёлые, со стопором, с глазком для наблюдения, с кормушкой для раздачи пищи. Такие вот решётки устанавливают только для того, чтобы арестанты, вздумай напасть на конвоиров, далеко не убежали.

Максимум до первой прорвутся. Ключей от неё у этажных тюремщиков нет — любой заключённый знает. Принцип такой — открыть можно только снаружи и только руками следующего надзирателя. Очень эффективная методика.

Здесь же ни малейшего намёка на двери для удержания других постояльцев. Будто специально для единственного узника строили — забабахали коридор, а тупик умышленно отгородили.

Подождав минуты три, инспектор вернулся к изучению нового обиталища, предварительно активировав Печать и попытавшись вызвать Антона. Раньше он сознательно оттягивал это вполне логичное действие, робея паниковать раньше времени. Но, похоже, пора.

Светящийся круг не отказался появиться на ладони, но засветился блёкло, точно на последнем издыхании.

Попробовал снова, предварительно сформировав сгусток Силы в правой руке и истово надеясь, что импровизированная батарейка сработает. Полыхнуло чуть ярче, однако отклика вновь не последовало.

Выругавшись, Иванов припомнил, что напарник свалил курортничать за границу и вполне может находиться «вне зоны действия сети». Не мудрствуя, подал сигнал о помощи. До сих пор ему этого делать не доводилось, однако механизм призыва предусматривался самый простой: врубить метку на максимум, так, чтобы кожу запекло.

Бесполезно. Департамент остался глух к своему сотруднику.

Затылок засвербило. Казалось, отовсюду подглядывают омерзительные рожи, владельцы которых, едва сдерживая смех, вовсю потешаются над Серёгиными неудачами.

Пусть смеются! Пусть веселятся! Пусть хоть оборжутся, только бы показали, где их секретные норки! Хотелось видимого, конкретного врага, с которым можно подраться за вот это вот всё! Начистить личность или самому огрести — не важно, дело десятое... Главное — понять, что происходит. Выплеснуть страх, а там хоть трава не расти.

Рассвирепев, он рухнул на койку лицом вниз и попытался отгородиться от давящей на перепонки тишины. Прижался к матрацу, точно стремился утонуть в его ватном нутре, несколько раз треснул кулаком по бездушной ткани. В ответ что-то грубовато зашуршало, напоминая шелест сминаемой бумаги.

Звук заинтриговал. Перестав молотить по худосочному тюфяку, Иванов приподнял голову и увидел сложенный в четвертинку лист. В самом изголовье.

По логике, он должен был заметить посторонний для постели предмет сразу после пробуждения. Но не заметил.

Демонстративно сбросив тапки на пол, сел, развернул находку и зло вчитался в машинописный текст.

Первое же предложение отталкивало излишним пафосом.

«Самоубийство — это грех!»

А далее по пунктам, мелким шрифтом, расписывались крайне занимательные факты, убеждающие узника в том, что доступной Силы вокруг нет и растраченные ресурсы невосполнимы; что попытка побега, даже путём смерти, исключена — душа окажется в плену этого места; что нужно вести себя хорошо, слушаться всех, кто не в клетке и добросовестно кушать кашу.

Изучив предложенные тезисы, Сергей настроился проверить их эмпирическим путём. Попробовал ощутить... да хоть что-нибудь. Плохое место; любые, самые слабенькие, присутствующие повсеместно, потоки энергии Жизни; отголоски чужих аур.

Помещение и коридор отозвались стерильностью операционной. Ни намёка на привычные отголоски Дара.

Следующий пункт инспектор пропустил. Самоубиваться его категорически не тянуло.

Оставался третий — слушаться. Но кого?

Вскоре головоломка разрешилась. Вдалеке лязгнули двери, за ними — другие, и в конце коридора показались двое крепких мужчин в чудаковатых комбинезонах, отдалённо напоминающих мотоциклетные, перчатках, шлемах с прозрачным забралом и в форменных ботинках. Оба с аурами колдунов, с дубинками на ремнях поверх одежды. По повадкам — опытные люди, а не обычные попкари(**).

Двигались они по тюремным правилам, потому последнюю перегородку преодолел всего один человек. Второй остался, закрыв двери дальней решётки и прилично отойдя назад.

Дойдя до камеры, «выводной», как окрестил его парень, скомандовал, причём с акцентом:

— Лицо к стене. Рука назад.

Инспектор повиновался. Указаний, что и как делать — не требовалось. Насмотрелся за время службы в органах на взаимодействия конвойных и конвоируемых, потому отлично знал — любое неповиновение наказуемо. Церемониться никто не станет.

Пульнуть сгустком? Ну и дальше что? Прыгнуть сквозь пространство он способен максимум на метр, потом свалится, обессиленный. Всех решёток не пройти... А отношения с охраной капитально испортятся.

Встал по инструкции, расставив ноги пошире, упёрся лбом в камень и завёл руки за спину.

На запястьях щёлкнули браслеты.

— Иди.

***

По пути Иванов миновал две решётки и поворот, заканчивающийся глухой железной дверью. Тюремщиков за время пути набралось аж трое.

Перед поворотом виднелось затянутое мелкой решёткой окошко, за ним — сидящим за пультом с мониторами смуглым мужиком в униформе. Оттуда, по идее, должно было просматриваться его новое пристанище. Наверное, дежурный.

Насчитал не менее девяти камер наблюдения, зафиксировал неизменный материал стен — сплошной камень, ни следа кладки.

В горе он, что ли, находится?

Выхода из дежурки засечь не удалось.

Перед основной дверью имелась ещё одна, попроще, и Сергея ввели именно туда.

Продолговатое помещение сродни его новой жилплощади, из меблировки — стол, стул и... Александрос.

***

— Здравствуйте, Сергей, — македонец излучал радушие. — Как вы себя чувствуете?

Происходящее настолько не вязалось со здравым смыслом, что инспектор впал в некоторый ступор.

— Здрассьте...

— Вижу, освоились. Да вы присаживайтесь! — засуетился прекрасноликий, указывая на лёгкий стул с обтекаемыми формами, ждущий нового седока в углу помещения. — В ногах смысла нет.

— Правды, — автоматически поправил Иванов.