— Ты как здесь?

— Хотели уйти в деревню какую-нибудь. Спорили несколько дней — все никак не могли решить. Пока разбили лагерь и встали в парке. Жрачки и вообще всего нагребли когда всё началось — нормально. С запасом. Да и в эти дни на мародерку каждый день выбирались, — тараторит Котова, как после годичного обета молчания. Глубокие темные тени под глазами лишь подчеркивают яркость зелени её глаз. Даже сейчас — дико привлекательна, стерва! — Вот, видать и выследили нас. Налетели неожиданно. Сначала всех, кто отбиваться пытался, положили… Совсем. Правда, некоторых только поломали сильно. Ну а потом и обьяснили: мол вы на нашей территоррии крысятничили, у нас разрешения не спрашивали, и потому — будете теперь на нас работать.

— Куда за хабаром ходили?

— На правый. Парни сунулись раз в сторону аэропорта, но неудачно. Еле от казахов ноги унесли. Боялись, что в ответ нагрянут. А нагрянули эти вот. Выпить есть? Дай! — она выжидающе замолкает. Только сверлит глазищами.

Взглядом спрашиваю о причине по которой куртка на ней почти в хлам разорвана. Нет — с этим все нормально. Просто эксцесс попытки неудачного побега, видно.

— Вижу старую знакомую встретил, Егор? — протягивая свою фляжку, Зимний оборачивается к нам с явным желанием сбежать от пулеметной трескотни и соплей беженцев, почти замкнувших его в плотное кольцо окружения, — «Старую» — это я конечно неудачно выразился. Сорри. Само собой — я хотел сказать «давнюю», обворожительная мисс…?

Котова улыбается брутальному, но учтивому рыцарю — освободителю. Растеряно, но все же с долей ни при каких обстоятельствах неистребимого, женского кокетливого лукавства.

— Ирина!

— Валерий! — представляется Зимний, одевая свое самое галантное лицо.

— Ты здесь что, одна? — бесцеремонно прерываю этот светский раут на лужайке. Скулы сводит.

Котова воровски рыскает глазищами куда-то вправо за мою спину и включает режим скорби и печали. Прикусывает губу.

— Толя… Анатолий к топору потянулся. Он не из тех, кого нагнуть легко… Был. Они его убили. Вон тот мордатый — сначала копьем в живот пыранул, а потом добил. Они всех кто идти не смог, добили. Типа: «чтобы не мучались»

— Гуманисты значит, — похоже что-то поняв о нашем с Котовой давнем знакомстве, выступает первым номером Зимний. — Надо же! Прямо как мы. Пошли, Егор — надо с военнопленными пообщаться. Женевская конвенция требует.

— Да ладно, брось, — я отказываюсь от подброшенного спасательного круга, — о чем с ними говорить? По быстрому прояснить: кто, что, сколько, где живут, чем живут и как дальше собираются. Всё! Что там еще интересного? Они там поди Шептуну с Мастифом и так уже всё и без нас спели.

— И то правда, — многозначительно играет бровями и глазами друг. Мол: «смотри сам, как знаешь. Я помочь хотел», — Много ваших побили? — он тут же переключается на угрюмого и коренастого лысого, тщательно свежевыбритого мужика с вдрызг разбитыми губами, с которого сейчас снимают наручники.

— Много, — скривившись, не то от саднящей боли, не то от горькой злости, осторожно, чтобы не бередить, тягуче сплевывает тёмно — розовым, лысый крепыш, — Толяна, Володю Зимина, Сергея, Азамата… Таню Еланскую, Рыжего. Много. Ну и вы еще Катюху…

— Ну извини, мужик, — прищуриваюсь в злой досаде. — назад не отыграешь.

— Да я не к тому, — поспешно осаживает он, — просто к слову пришлось. Сидели ведь тихо — никого не трогали. Спецом сюда ушли — подальше от всей той эпидерсии…

— Что там на правом — совсем уныло? — ответно подбираю свои эмоции. Похлопав мужика по плечу Валерон перемещается к нашим.

— Не то слово! Извини, я реально не хотел задеть, — продолжает оправдываться лысый.

— Да проехали. Что дальше делать собираетесь?

— Да хз! — он вздыхает, — а у вас я смотрю, вполне организованно всё. Этот ваш Зимний про волю и власть на левом — по делу говорил?

— Он вообще по-пустому не любитель трещать…

— Заметно, — согласно кивает крепыш в спину Валере. — Птицу видно по полету. А с кем у вас обкашлять про вид на жительство можно? Кто это решает? Теперь, видно я у них пока за старшего буду, — поясняет он, кивая на приходящих в себя беженцев. — Толяна-то эти черти кончили.

— А вы вообще кто такие?

— Да, несколько компаний прибились друг к дружке. Вот такая солянка сборная и получилась. Мы с Толяном на пару бизнес мутили. Азамат наш поставщик. Рыжий и Володя — охранники. Ирину — ты похоже знаешь… Остальные — друзья, знакомые, друзья друзей, соседи. Разный народ… Так что по-поводу, «за жизнь» перетрещать?

— Можешь со мной, можешь с Зимним или вон с ним, — киваю на Шептуна, все еще негромко матерящего нашего бойскаута, уже лежащего на телеге, — это мой ближний. Решает любые вопросы. Зовут Валентин. Ну а я — Горан или Егор. — залипший на моем лице взгляд Котовой начинает уже подбешивать. Ох уж мне эти глаза с поволокой! Зеленые, влажно поблескивающие как свежая майская листва после грозы. Чур меня! Изыди, демоница! — Мы с Зимним союзники, друзья и живем по-соседству — так что смотри сам. А нормальные люди нам не помешают.

— Ну тогда может сразу и порешаем? Я — Георгий. Можно — Жора.

— Не здесь и не сейчас. Извини, Георгий. У нас дела и пацан раненый. Хотите к нашему обозу пристраивайтесь, хотите — здесь оставайтесь. Мы тогда на днях заедем.

— Нет уж! Лучше мы сейчас с вами двинем, — не раздумывая решает лысый, — Здесь, боюсь, нам жизни уже не дадут. Придут и спросят за своих. И в лучшем случае — снова в кандалы!

— Добро. С нами, так с нами. Извини, мне идти надо. На базе перетрем.

— Егор! Мы с вами, но мне надо бы вернуться. Ненадолго…

— Оставил что?

— Да! Надо людей похоронить. Мы с Толяном восемь лет рядом. Ну и остальных тоже собакам оставлять неправильно будет… Да еще и разбежалось несколько девчонок — может где неподалеку затихарились. Увидят — выйдут. Покричим ещё…

А лысый — вроде ничего так. Похоже, годный дядька. Надо будет присмотреться, если он все же до нас доберется. И насчет похорон он прав.

В наших бандах: погребение павших в бою — это важное социальное внутриплеменное мероприятие. Последний знак уважения и награда достойным членам общества. Единственная на данный момент. Кроме косух, конечно. Но они сугубо для живых. На кой она в земле? Тамошним постояльцам и так не холодно. Мертвые не потеют. Посмертно ими не награждаем. Не дошли еще до той стадии цинизма и маразма. Надеюсь и не дойдем. А что мы еще можем? Ну не ордена же вводить в самом деле.

Это раньше у государства было вдоволь разных цацек блестящих. И державе ничего не стоивших и гражданам тщеславие ласкающих. И ведь многим они были важны. Грешен — и сам по молодости, нехило так гордился парой висюлек пестрых. Молодой и глупый был… А сейчас у нас остались лишь похороны достойные — для мертвых бойцов, да жилетки — для тех, кто в строю.

— Давай, Георгий — действуй. Помошников и охраны не дам, не обессудь. Из своих, кого возьми. Если пойдут. Это твои похороны, а у меня лишних людей нет. Оружия и лопат у вас вон на телегах хватает, — обьясняю ему как добраться до замка и прощаюсь.

Перемещаюсь к своим, сгуртовавшимся вокруг троицы стоящих на коленях пленных. В такую позицию их определили не с целью унизить, а лишь из соображений сугубо практических — дабы скорость с места быстро развить не получилось, если желание побежать возникнет. Гоняйся за ними еще! Парни и так устали. Даже самый скоротечный бой это всегда жуткий стресс и чувство смертельной усталости… После того как адреналиновый хмельной угар схлынет.

Оглядываю всех в куче. Серьезных увечий, вроде ни у кого не наблюдается, но некоторые, судя по бинтам на конечностях — всё же получили какие-никакие повреждения.

А вот о том, как строй держать не разваливая в бою — нам еще придется крепко подумать. И не раз. На тренировках. Ибо ведра пота обходятся гораздо дешевле стаканов крови.

Ну и о чем тут разговор идет?

… - Может как-нибудь договоримся? За нас ведь выкуп можно получить. Ну а если порешите нас, что? Ничего с этого не поимеете.