Я только скользнула по ней взглядом и напоролась им на очередную — Маритт де Монбельяр. И здесь не потеряла сознания, а просто прошла к третьему захоронению. И… «Жак Дешам». Сердечный укол не образное выражение — я получила его. Дернулась назад, цепляясь за Георгия. Втянула в себя воздух, прикрывая глаза… Ну понятно же, что до этих пор он дожить не мог. Отчего больно-то так?! Господи!

Ровный голос мужа вырвал меня из непонятного состояния — паники, отчаяния?

— Вот и ответ на вопрос о вакцинации. Анестезия, пенициллин — тоже в топку. Даньке дорога в аналитики. Логика железная, всё просто — не случилось, потому что не смоглось. Причину мы теперь знаем. Кто-нибудь еще был вами обучен?

— Нет, — удивилась я, — нет, ты что? Наказуемо — мы не стали никого привлекать.

— И опять всё логично — пока существовал запрет, пока его не сняли, пока не пришло время… Сколько ему было на момент смерти? — говорил он и говорил. И от того, что все мои мысли, догадки и страхи облекались им в слова, становилось не так жутко. Уже ощущалось почти обыденно — стоять вот так и разумно рассуждать о вещах запредельных. И они переставали быть такими, воспринимаясь уже иначе — как почти заурядный, хотя и грустный факт.

— Под шестьдесят ему было. Ты считаешь, он умер тогда, вместе со мной? — шептала я.

— Да, тогда все сходится — и несостоявшаяся вакцинация и то, что он лежит здесь. Хотя нет — он мог тут жить и приглядывать за поместьем… или как там? Пойдем, Машунь. Завтра принесем цветы. Ты молодец — хорошо держишься, — обнял он меня и повел вниз по тропе: — Увидеть свою могилу… и его, — прокашлялся он и замолчал.

— Ты думал — я буду стенать на ней? — печально улыбнулась я, — нас там нет. Души живы… хотела бы я найти Дешама.

— А Рауля?

— Уже нашла тебя. Больше никто не нужен, — то ли призналась, то ли отговорилась я. Я скажу ему, обязательно скажу — лет через десять. Сидя у камина, под рюмку коньяка, под настроение… расскажу, как красивую сказку. Или нет.

— Как зовут этого художника? — остановился Георгий возле замковой стены, — где тут вход? Не может быть, чтобы нельзя договориться! Нам же просто взглянуть, экскурсий не требуется.

— Имя можно спросить у местных, а можно… — решилась я и пошла в сторону входа: — Можно и на авось. Или молодецким напором.

Нас пустили в дом. Художник, который сейчас владел им, действительно не разрешал осмотр здания изнутри, но не по причине вредности. Просто, кроме стен, там не осталось старинных вещей — вообще.

— Прошлый владелец нашел в чулане только старый, истлевший гобелен, — с сожалением рассказывал маленький худой мужчина. Свободная одежда, волосы, собранные в хвостик, мольберт у окна в главном каминном зале, пейзажи на стенах — художник. А на его картинах виды Ло и другие пейзажи — с водопадами и гротами.

— Это возле Клюни, там прекрасные места! Если есть свободное время, обязательно побывайте там. Или купите мою картину… мне кажется — удалось? Всего сто евро.

— Да, пожалуй. Но вы знаете обстановку — в ходу только электронные деньги. Мы разменяем в гостинице… если получится, — развел руками Георгий. Я перевела и спросила — не известны ли ему имена владельцев шале?

— Трудные времена, — погрустнел мужчина, — а если вам интересна история шале, то сохранился буклет. Кто-то передо мной водил тут экскурсии, а мне не хватило совести, — обвел он рукой современный интерьер.

Я быстро нашла в распечатке интересующие меня факты — «владения Дома Монбельяр до 1768 года.» Потом Ло и шато вместе с ним были проданы лорду Монфокона. То есть… Франсуа продал свой синьорат через год после моей смерти. Почему он поступил таким образом, я не понимала — всё-таки отчий дом, воспоминания, могилы… но судить не бралась — ни в коем случае! Даже если знаешь все факты и подробности, судить трудно. Часто люди смотрят на одни и те же вещи совершенно по-разному. Для кого-то угольно-черное, а кому-то — кипенно-белое. Так что… Но все равно было что-то такое — то ли неприятный осадок, то ли совсем упавшее настроение?

Остановились мы в одной из двух имеющихся здесь гостиниц. Выбрали ту, что на самом берегу Лу. Разместились в номере, а потом поужинали на свежем воздухе. Столик для нас был накрыт прямо над шумящими водами. Пахло вкусной едой, зеленью и влагой. Напиться, как планировали, не получилось — нас уговорили взять желтое вино — vin jaune.

— Есть легенда, мсье, мадам… вино это изобрели совершенно случайно. Винодел вдруг отыскал забытую бочку вина, которую сам же до этого и наполнил 6 лет назад. Когда он выбил пробку, то обнаружил, что содержимое чудесным образом превратилось в напиток золотистого цвета. С тех пор бочку впервые вскрывают не раньше этого срока и — voila! Имеем желтое вино.

Хозяин убедил нас, и бутылка драгоценного золотистого вина была выпита под запеченную с травами речную рыбу. Потом до самой темноты мы долго гуляли вдоль реки, ходили по улочкам Ло и в каждом встречном я искала черты знакомых когда-то людей. Иногда казалось, что да — этот похож на старого кузнеца Готие, а та женщина — на Бригитт, но я понимала, что вижу то, что хочу видеть. И думала о том, как хорошо, что в шале не осталось ни щепочки, ни тряпочки, а одни только стены. В комнате Рауля когда-то стояло драгоценное бюро — ореховое, резное… просто изумительной красоты. А то зеркало и два высоких шандала, подаренные на свадьбу сельской общиной?

Обнаружь я это здесь и сейчас, и опять потянулась бы крепкая ниточка, свитая из воспоминаний — теплых, мягких, дорогих… Ничего же больше не осталось бы от прошлого — только эти вещи. И это вязало бы меня, висело гирей, тянуло в прошлое — такое ощутимое, весомое напоминание, которое где-то есть.

— Тебе понравились его картины, — вспомнил Георгий, — неплохо и недорого, я бы взял.

— Да… я уже сосчитала — в районе десятки. Ни о чем. Поддержим мужика.

Обойти все поселение можно было за полчаса, но гуляли мы до глубокой ночи. Я больше не старалась вызывать воспоминания. В основном мы говорили о последнем разговоре отца с Даней — Нуца уговорила младшего сына попробовать пожить с ней.

— Чего-то такого я и ожидал, — не расстраивался Георгий, — он мягкий, жалостливый, мать очень любит. Остался со мной только из-за Даньки. К нему и вернется. Между родителями трудно разрываться — это факт, вот он и жался к нему. Пока что это правильно, потом сможет сам… Сам бы, гадство, сто раз пережил за них всё это! И что бы ей не вернуться, как собиралась? — кутал он меня в свою куртку. От воды потянуло ночной свежестью.

— Трудный день… Ты замерзаешь, пошли спать.

Всю ночь я жалась к нему, а проснулась, почти лежа сверху — цеплялась руками и ногами. Но сегодня светило солнце и в его свете все казалось легче и преодолимее.

— Что снилось на новом месте? — поинтересовалась у мужа, выйдя из душа. Тот еще валялся в постели, с кем-то переписываясь.

Отложив телефон, он взлохматил пятернёй волосы и усмехнулся: — Да черт его…? Ночной карнавал? Танцы, факелы, шляпы, краски… Хороший сон, к счастью, Мань. Но давай уже уедем отсюда, ладно?

— Ладно. В Безансон?

— Нет. Мы тут с Данькой… Помнишь, генерал обещал Франсуа замок во владение? В Изере, возле Гренобля. Едем туда. Здесь и то остались какие-то сведения о владельцах. А там, он говорит, настоящий дворец. Так что…

— Да-а… не сообразили. Стареем? — заулыбалась я, — сейчас ты покряхтишь и скажешь — какой институт, мать?

— Как ты угадала? — подхватился муж с кровати.

— А цветы? Мы же собирались отнести цветы?

— Пошли завтракать. Купим цветы, а на обратном пути возьмем картину. Мне понравился тот дом, весь в винограде.

— С крысами, — покивала я, — подарок Маритт от семьи дю Белли — дом с крысами.

— Куда ни шагни — везде история. Бежать тебе отсюда надо…

На кладбище мы положили цветы на могилы Дешама и Рауля. Немного постояли… и меня, наконец, накрыло жутким чувством несправедливости. Дешам… тут можно только гадать. Рауль? Да, он рядом со мной, об этом говорит куча всего и его характер тоже. Жесткий, волевой, но будто прикрытый сверху мягкой легкой шкуркой. У Рауля тоже было хорошее, хотя и более тонкое чувство юмора, и приятный нрав. Но твердым он был в своих решениях, как… это мимо всяких сравнений. Твердолобым. Понятно, что менталитет и традиции. Георгий в этом плане терпеливее и демократичнее… Нет, сейчас я не видела торжества справедливости — справедливо было бы, сохрани он память! И чтобы в той жизни мужику не досталось так… жестоко. Тот Рауль… он…