Дневной инцидент почти забылся за разговорами, а потом Георгий все-таки спел. Собственно, это была только одна фраза из песни про то, что «нельзя быть красивой такой», но запомнится она навсегда, потому что я поверила…

У него был идеальный слух, в чем я даже не сомневалась. Голос? Не сценический, но значения это не имело. Главным стало то, как он меня видел. Я поверила, что и правда — самой красивой. Наверное, и мальчики тоже… И потом смотрели на меня уже как-то иначе — приглядываясь? А я весь вечер улыбалась. И расчувствовалась, потому что — песня эта, цветы и даже овсянка! И Шония тоже… он и не собирался прятать от детей то, что чувствовал ко мне. Насколько это было правильно? Неизвестно. Но максимально честно — точно.

Второй концерт случился через пару дней.

Наутро после нашей первой ночи я открыла глаза и сразу увидела его — смотрел на меня, опираясь на локоть и улыбался. Увидев, что проснулась, таинственным голосом объявил: — Песня…

И мечтательно как-то продолжил:

— Спаси…бо, — шептала я, давясь эмоциями, — хотя… в общем контексте песни всё печально.

— Мань, я сказал только то, что хотел сказать. В моих словах нет ни контекста, ни подтекста, ни двойного дна… и никогда не будет.

И мы скрепили этот договор.

Предложение о переезде в Питер скоро стало реальной и вынужденной мерой. И Нуца, и Сергей тоже потребовали раздела квартир. Не судебным порядком, но это мало что меняло — требования были справедливыми, а имущество совместно нажитым. Я не знала, чем при этом руководствовался мой бывший муж, но Нуцу, наверное, понимала. Одно дело оставить квартиру детям, другое — сопернице, хотя я никогда, да и сейчас тоже ею себя не чувствовала. Но понимала, что искренний и непосредственный Дато запросто мог рассказать и о праздновании моего рождения, и о песне, и о собственноручно приготовленной для меня овсянке.

— Значит, Питер, — подвел итог Георгий.

— Да. И мединститут, — согласилась я.

— Исключено! — отрезал уже мой муж. Расписали нас тихо и быстро — по блату, которого у него в этом регионе было достаточно во всех структурах. Так же по блату в срочном порядке делался загранпаспорт.

— А почему? — удивилась я, — ограничений по возрасту нет, вместо ЕГЭ я напишу внутренние экзамены.

— Маша — нет! Ты никогда не будешь стоять со скальпелем за операционным столом. Максимум — подавать мне инструменты и то очень нескоро. И это не обсуждается, — ровно, отстраненно и холодно изрек он.

Все так… умирала я от очередного понимания и поэтому — счастья. Тот же тон, то же выражение лица, тот же взгляд — «Вы должны понимать, мадам… Так вот — этого не будет. Мне не хотелось бы семейных ссор на пустом месте… Я терпеливо выслушаю ваше мнение, но не обещаю, что прислушаюсь к нему…» А потом стон, будто из самого сердца — «это невыносимо, Мари! Я пропадаю без вас…»

— Я люблю тебя, — сообщила я, крепко обняв его и первый раз озвучив это, как факт: — И всегда буду прислушиваться к твоему мнению. Но вот сейчас ты о чем, какой скальпель?! Да я сопьюсь к чертям! Я же оперировала только под хороший глоток коньяка — для храбрости. Нет, солнце моё — я реально смотрю на такие вещи. И поступать буду не сейчас — силёнки не те и подготовка нужна. Поступать не на хирургию… хочу попробовать медицинскую психологию.

— Мань, — сжал он меня почти до боли, зарывшись лицом куда-то в шею и волосы: — А не могла ты другой повод выбрать? Чтобы мне вот это… самое главное сказать.

— Поняла, что молчать не могу и сказала, — жалась и я к нему, — ты мужчина, глава семьи и всегда прав, но сейчас мог бы вначале выслушать меня. Между прочим, иногда я тоже говорю умные вещи.

— Когда ты вот так говоришь… свято верю, что прожила не тридцать семь, а пятьдесят два, — крепко поцеловал он меня и спросил: — А почему психология? Как-то связанно с Санной?

— Связано, — неохотно призналась я, — она хороший человек, добрый, но… «Мудро» давала мне время, не понимая серьезности ситуации и ориентируясь на результаты анализов и обследований. Да — у меня были относительно неплохие физические показатели и адекватное поведение. Но решение уйти из жизни не всегда принимают в диком отчаянии или под мороком. Иногда кажется, что это взвешенный, разумный поступок, когда то, что потерял, ощутимо перевешивает перспективу, в которой не просматривается смысла. И ты вдруг уверен, что жизнь просто ради жизни это существование. Нужны цели и смысл — их я не видела, потеряв целый мир и своего ребенка. К тому же сомневаясь в собственной адекватности и совсем одна… Тихо! Тихо, да ты меня раздавишь… — отстранилась я, спокойно глядя на мужа:

— Это прошло и больше не повторится. Да — я ошибалась, для начала нужно было ставить малые цели — самой дойти до того же горшка. Но сейчас легко говорить… А она всего этого не увидела и не помогла. И если бы не ты…

— Маша… это был бы рецидив. Ты помнишь — из-за чего умирала прошлый раз? И как?

— Нет, — помотала я головой, — всё, что я помнила и помню — работу, операции, твой голос, почему-то рисование… Детство и учебу помню хорошо, родителей — плохо. Наверное, мы были не особо близки. Они искали меня?

— Знают, что ты была в коме, — признался муж.

— Но никто не приехал? Хотя действительно не было смысла лететь за тысячи километров, чтобы просто посидеть рядом.

— Не пустили бы — карантин. Я так и сказал.

— И они радостно согласились. Ты что — боишься сказать мне? Так же и есть? Это нормально, я тоже не чувствую тяги в ту сторону, — пожала я плечами, — а рецидив — повтор, возобновление… должен быть сознательным в этом случае. Но я не помнила — этот опыт у меня отсутствовал. Не рецидив, а похожий метод выхода из безнадежной ситуации. А может просто минута слабости. Я уже пересмотрела свои взгляды на такие вещи.

— Ладно. Будет день…

— И будет пища, — согласилась я.

А пока мы занимались продажей квартир, договорившись с родителями Георгия и приостановив продажу того дома под Питером. Меня они пока не видели даже по скайпу.

— Дай мне, пожалуйста, немного времени, — просила я мужа, — ты это доказал… я уже уверена, что у меня самый красивый в мире костяк. Хочу, чтобы и еще что-то…

Я вспомнила или можно сказать — освоила компьютер и пока он был на работе, искала более подробные сведения по Франции. Данные по XVIII веку были скупыми и даже противоречивыми.

Но по запросу о графстве Монбельяр выяснилось интересное — в 1789 году его оккупировали войска революционной Франции и вскоре оно вошло в состав департамента Верхняя Сона. А герцог Вюртемберг… тот самый, который Шарль (Карл) Евгений и который присылал мне в подарок горшок, бежал и искал защиты у нашего Павла I, который оказался его зятем. Эта информация только добавила вопросов. Другой мир или этот?

Даня и Дато, если они решат вернуться и жить с нами под Питером, должны были прибыть в конце августа так же — с кем-то из местной грузинской диаспоры. Потом Георгию будет не вырваться, а ехать без него почти не имело смысла. У нас оставался август, пора было назначить дату поездки.

Вечером, когда муж ужинал тем, что я для него приготовила, и был поднят этот вопрос:

— Я не могу спокойно жить и всерьез строить планы. Это незакрытый гештальт — чувство такое… незавершенности и тревожности. Мне нужно в Ло. Только там я пойму — что это было? И где это было. И даже — было ли оно? Но без тебя ехать не хочу… что будем делать? Много не нужно — неделька…

— Придется брать деньги из квартирных, — отодвинул он пустую тарелку, — хотя какая разница? Там возьмем кар, передвигаться будем по навигатору. И ты окрепла — проблем нет. Кроме одной — наши прививки там не признают.

— Гугл в помощь, — потащила я его к компьютеру и скоро мы уставились друг на друга, посмеиваясь.

— Вот же сволочи, — почесал за ухом Георгий и еще раз прочитал уже вслух: — «Поможем получить сертификат (EU Digital Covid Certificate) о вакцинации, выдача за 1 день без личного визита. Страна Франция. Для всех граждан и неграждан РФ. Сертификат активен сразу, в день выдачи. Дату выдачи сделаем любую, по необходимости». Мда… и всего-то за сорок тысяч. Плюс нужен отрицательный результат ПРЦ или экспресс-теста на антиген — в течении 48 или 24 часов.