– Всего не знает никто, защитник справедливости. Но многое, ты прав, я действительно умею предвидеть. Поверь мне, что это не столь уж и трудно, когда близко узнаешь таких замечательных мужей, как наш верховный Зах.

– Что ты хочешь этим сказать? – Царь мрачнел все более.

– Сказать? Ничего, шахиншах. – Спитама горько покачал головой. – Но предсказать я все же попробую. Посмотрим, насколько точно сбудутся мои предсказания. – Он взмахнул рукой, призывая в свидетели небо. – Ты, шахиншах, осудишь невинного. Но это еще не все. Ты, о доблестный визирь, будешь сегодня обманут своими слугами, а когда ты, Виштаспа, – он дерзновенно назвал царя только по имени в присутствии посторонних, и визирь в ужасе закрыл глаза, – когда ты поймешь, что можешь лишиться самого дорогого, свет озарит твою душу. Вслед за тобой сияние Ахуромазды узрит и Хутаоса, царица твоя.

– Это все? – спросил шахиншах.

– Нет, не все, – с вызовом ответил пророк. – Великого визиря Джамаспа я награжу за верность тебе всевидением, принца Спентодату сделаю неуязвимым для вражеских стрел и мечей, а маленькому Пешьотану подарю чашу молока, которая сделает его бессмертным[95] до самого воскресения мертвых. А теперь веди меня в темницу, визирь, я твой пленник. – Он устало слез с лошади и, поклонившись до земли, вручил Джамаспу поводья.

– Не спеши, – остановил его царь. – Я еще не обвинил тебя.

– Если бы Зах не входил ко мне, – Спитама подступил к царю, но Виштаспа отвернулся, – он бы никогда не выпустил из рук бычье сердце. О нет! Он побывал в моей комнате, или я плохо знаю людей. Ты обвинил меня, государь.

– Я уже говорил, ясновидец, что мне неприятна твоя манера отгадывать чужие мысли. – Виштаспа раздраженно поежился. – Не торопи события. Если будет нужно, я сам прикажу визирю арестовать тебя. А теперь садись в седло. Нас ждут.

…Судебное разбирательство по делу странствующего пророка Спитамы, подозреваемого в некромантии и преступном волхвовании против высочайшей особы, происходило в тронном зале.

Виштаспа восседал на возвышении под балдахином в полном царском облачении. Позади него стояли два прислужника: с опахалом и зонтом о семи спицах, изображающим священное древо жизни. В правой, карающей длани шахиншах держал судейский жезл, в левой – остроконечный посох с бирюзовым набалдашником. По левую сторону от трона, ближе к сердцу, сидела вся царская семья, по правую – стояли визири и члены высокого дивана. Жреческая коллегия во главе с горбуном Захом расположилась в противоположном конце зала. Обвиняемого и свидетелей поставили у подножия трона. Их, обнажив мечи, стерегли стражники. Шахский шут Пок сидел на полу и преспокойно играл сам с собой в алчик. Бараньи кости гулко стукались о мраморные плиты.

– Признаешь ли ты, что все это находилось в твоей комнате и было извлечено в твоем присутствии? – спросил обвиняемого великий визирь Джамасп, по знаку которого один из стражников развернул плат с вещественными доказательствами.

При виде отвратительных атрибутов некромантии царица вскрикнула и закрыла лицо руками. По рядам карпанов пронесся возмущенный ропот.

– Признаю, – ответил Спитама.

– Смерть ему! – закричали жрецы.

Царь поднял жезл и утихомирил собрание.

– Признаешь ли ты, что все это принадлежит тебе и сделано тобою с целью причинить вред?

– Нет и нет. – Спитама брезгливо отвернулся от разложенных на платке предметов. – Мне это не принадлежит. Моя рука не касалась подобной мерзости.

– Но они найдены у тебя? – вновь спросил Джамасп.

– Да.

– Как же ты объяснишь это? Как докажешь свою непричастность?

– У греков, доблестный визирь, от обвиняемого не требуют доказательств невиновности. Доказать вину должен судья.

– Мы не греки, – сказал царь. – Отвечай на вопрос, Спитама.

– Слушаю и повинуюсь, шахиншах. – Пророк отдал поклон. – Я вновь и вновь утверждаю, что предъявленные судом предметы мне не принадлежали. Как они оказались под моим ложем, не знаю. Могу лишь предполагать, что их туда подкинули.

– Начальник дворцовой стражи! – хлопнул в ладоши великий визирь.

Вперед, гремя доспехами, выступил хрупкий юноша с пушком на румяных щеках.

– Скажи нам, начальник, – спросил визирь, – была ли опечатана келья присутствующего здесь проповедника Спитамы? И если была, то когда именно? Скажи только правду, как и подобает персу.

– Дозволь ответить, шахиншах, солнце солнц…

– Довольно! – Виштаспа поднял жезл. – Джамасп вершит справедливый суд от нашего имени. Впредь обращайся прямо к нему. Остальные – тоже.

– Помещение, занимаемое Спитамой, было опечатано вчера перед рассветом, великий визирь – хранитель справедливости.

– По чьему повелению?

– Царя царей.

– Кто наложил государственную печать?

– Государственную печать, хранитель справедливости, наложил по твоему поручению судья дивана.

– Это так? – Визирь повернулся к судье.

– Начальник дворцовой стражи сказал правду, – ответил судья.

– Кто присутствовал при наложении печати?

– Пророк Спитама, вон тот стражник, – юный начальник указал на стоящего перед троном рыжеволосого великана, – и я.

– Как твое имя? – спросил стражника визирь.

– Кэхьон, хранитель справедливости! – Стражник топнул ногой и сделал воображаемым мечом на караул. – Гвардеец первой сотни бессмертных, участник Туранской войны.

– Скажи нам, ветеран, ты присутствовал при наложении печати?

– Присутствовал!

– Это была третья стража?

– Третья!

– Как протекало дежурство, ветеран?

– Как должно!

– Как все-таки?

– Никаких происшествий!

– Никто не заходил в комнату? И не пытался зайти?

– Никто!

– Кому ты сдал дежурство?

– Ему! – Кэхьон локтем толкнул стоящего рядом верзилу с бельмом на глазу.

– Стражник Арджасп, – светски улыбаясь, пояснил начальник. – Гвардеец первой сотни и тоже ветеран Туранской войны. При сдаче поста печать была проверена.

– Так? – спросил визирь.

– Точно так! – топнул Арджасп.

– Все ясно, – зевнул царь.

– Остается добавить, шахиншах, – визирь прижал руку к сердцу, – что в последний раз печать была проверена уже в моем присутствии. Можно считать доказанным, что в комнату Спитамы за время его отсутствия никто не проник.

– Ты согласен с выводами суда, пророк? – спросил Виштаспа.

– Разреши мне задать несколько вопросов, шахиншах? – попросил Спитама.

– Спрашивай, о чем хочешь.

– Мой первый вопрос к великому карпану.

– Слушаю тебя, – откликнулся горбун.

– Скажи мне, Зах, сам-то ты веришь в колдовство?

– Кто может в том усомниться?

– Ты веришь, что с помощью всех этих когтей и зубов можно наслать зло?

– Не только верю, но и знаю.

– А еще что может сделать колдун?

– Его возможности почти безграничны.

– Он может сделаться невидимым?

– Очень легко.

– Проходить сквозь стены?

– Проще простого.

– И ты сам знаешь такие секреты?

– Я говорю только о том, что знаю.

– Ну разумеется, ведь ты слывешь искуснейшим магом!.. Но скажи мне, почтенный Зах, искусство развязывать узелки без помощи рук, отворять дверь на расстоянии тебе знакомо?

– Оно доступно любому бродячему фокуснику! А ты обращаешься к великому карпану… Конечно, я мог бы шутя проделать все эти фокусы.

– Мог бы?

– Разумеется! Мне ли, творцу невиданных чудес, не уметь развязывать узелки? Жаль, что сан не позволяет сделать это в твоем присутствии.

– Да, сан ему не позволяет, – подтвердил судья дивана.

– Нет так нет! – развел руками Спитама. – Благодарю тебя, царь магов. Мои вопросы к тебе исчерпаны. Следующий вопрос я хотел бы задать великому визирю.

– Говори, – разрешил Джамасп.

– Как ты полагаешь, хранитель справедливости, можно ли надеяться на замки и печати в условиях, когда любой карпан, даже просто фокусник, как сказал Зах, способен открывать замки и развязывать узелки?