Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Почему, позвольте узнать?

— Да потому, что больной был направлен явно не по адресу! Мы сразу поняли, что это не наш больной. В травматологии не разобрались должным образом и спихнули нам.

— Теперь понятно. Вы обнаружили ошибку, разобрались как следует и перепихнули дальше. Я правильно понимаю?

— Почему? — Нарочито кроткий тон следователя не обманул тучного медика.

— Я не знаю почему, но так получается. И кому же вы его, бедного, отпасовали?

— Вам не кажется, что вы разговариваете со мной в недопустимом тоне.

— Не кажется, — с обдуманной резкостью оборвал Гуров. — Я лишь повторяю ваши слова. Или спихивают только в травматологии? Вы, значит, переправляете по принадлежности? — Он постарался поточнее передать интонационное звучание. — Если так, то прошу прощения… Короче говоря, куда направлен больной?

— В первую больницу. У них хорошая терапия и есть опытный консультант по нейрохирургии.

— Поедем туда, Борис Платонович, — сказал молчавший до тех пор Крелин. — Не будем терять времени. Ведь все ясно: больной не их, его переправили по принадлежности, а эта милая девушка, не обнаружив заполненной карты, забыла сделать запись в журнале. С кем не бывает?

— Да. — Гуров медленно и как-то не очень охотно поднялся. — Дело действительно ясное. Но мы еще вернемся сюда…

Возвратиться в обитель печали им, однако же, не пришлось. Ни радости, ни горести людские не могут длиться до бесконечности. Рано или поздно, но всему приходит срок перемен. И в этом свойстве жизни таится великое утешение. Будь иначе, она могла бы обернуться нескончаемой мукой.

В первой больнице мистический туман развеялся без следа. Все объявилось, как по щучьему велению: запись в книге, история болезни за номером девять тысяч семьсот двадцать три, амбулаторная карта и даже сопроводительные листы, которые недоверчивый Борис Платонович совершенно напрасно отнес к категории мифических. Они пребывали в первозданной целости, то есть в двух экземплярах, потому что перевозившая больного бригада, точнее, входившая в нее сестра позабыла в хлопотах оторвать положенную половину. Так и передавали человека из рук в руки вместе с бумагами (рентгенограмма черепа тоже нашлась), и никто не обратил внимания на «пустяк».

А «пустяк» этот наглухо обрубил за безвестным страдальцем концы. Распутать столь безнадежно, хотя и без всякого умысла, запутанный узел воистину мог лишь следователь, притом столь цепкий и многоопытный, да еще с помощью криминалиста из уголовного розыска.

Не склонный к проявлению сантиментов, Гуров настолько расчувствовался, что даже поцеловал руку пожилой даме, заведовавшей отделением, в котором — в это все еще было трудно поверить — находился в данную минуту больной.

— Спасибо вам за вашу доброту! — едва не прослезившись, поблагодарил он, выслушав подробный рассказ о предпринятых медицинских мерах.

— Никакой моей доброты тут нет, — отклонила она незаслуженную похвалу. — Просто самый элементарный долг.

— Но ведь без документов человек, и даже имя его неизвестно!..

— Ну и что? Медицинская помощь гарантирована у нас всем без исключения. Был бы человек, а документы найдутся.

— Вот это правильно! — восхитился Гуров. — А на него можно взглянуть хоть одним глазом?

— Вообще-то мы стараемся в реанимацию не особенно допускать, но у вас, как я понимаю, исключительный случай?

— Совершенно исключительный, — заверил Борис Платонович. — И всего на какую-нибудь секунду.

Глава четырнадцатая

«Золотой эликсир»

Надеясь перехватить Бариновича до начала рабочего дня, Люсин вышел из дому затемно, когда в простом геометрическом узоре спящих окон можно было насчитать лишь два-три освещенных квадратика. Служебная машина на такой случай была не предусмотрена — чином не вышел, а ехать предстояло через весь город. Сначала на метро с двумя пересадками, затем автобусом.

Записанное все на том же газетном клочке имя ничего не говорило ему, и он совершенно не представлял себе, с кем придется иметь дело. Звонить в справочную почему-то не захотелось. Да и что существенного она могла сообщить? Разве только место работы?

Люсин не знал, что у Бариновича два присутственных дня в неделю и застать его дома отнюдь не проблема. Для этого не только не требуется вставать ни свет ни заря, но вообще удобнее явиться с визитом попозже, поскольку Гордей Леонович предпочитает работать ночью, а утром поспать.

Уже рассвело, когда Люсин добрался до Теплого Стана. К счастью для него, события этого дня складывались так, что привычный распорядок в семье Бариновичей оказался подорванным на корню. Виновником переполоха был старший сын, Валя, образцовый первоклассник, ревностно переживавший золотую зарю ученичества. Получив от учительницы домашнее задание по части озеленения класса, он учинил такой разор, азартно передвигая горшки, что переполошил всю квартиру. Опрокинув мамин любимый столетник, он заодно ухитрился засыпать землей глаза младшему брату, Марику. Как потом выяснилось, разбуженный бурной деятельностью, Марик проявил некоторое неудовольствие, за что и был немедленно покаран. На его рев выскочила пятилетняя Танечка и, приняв посильное участие в завязавшейся потасовке, тоже залилась горестными слезами.

Однако юный тиран недолго праздновал торжество грубой силы. Видавшая и не такие виды хранительница домашнего очага Ирина Борисовна молниеносно воздала каждому по деяниям его. Возмутитель спокойствия был временно интернирован в ванной, последствия стычки, включая перепачканные черноземом простыни, ликвидированы, а все пострадавшие получили медицинскую помощь.

Баринович вышел из опочивальни, по-совиному щурясь на свет, когда в семье вновь воцарились мир и благоволение. Лишь на лице темпераментного первенца не истаяли до конца мрачные знаки. Надменно отказавшись от утренней трапезы, он не только не добился признания своих особых, сопряженных с общественным положением прав, но был вытолкнут в школу на целый час раньше, причем без вожделенного цветка. Вместо предвкушаемого триумфа ему предстояло испить нестерпимую желчь унижения.

С мрачным видом шагнув за порог, он чуть было не налетел на незнакомого дядю, который уже тянулся к пуговке звонка. Оба были обрадованы и смущены неожиданной встречей.

— Папа дома? — поспешно отступив в сторону, несколько заискивающе спросил Люсин. — Он не спит?

— Пап! К тебе пришли! — возликовал изгнанник и, потянув гостя за пуговицу, торжествующе возвратился назад.

Ирина Борисовна не посмела ему воспрепятствовать. По неписаному правилу, всякое выяснение отношений при чужих считалось недопустимым.

— Извините за столь раннее вторжение. — Люсин с сомнением покосился на блистающие лаком янтарные полы, не зная, надо ли ему разуваться. — Могу я видеть Гордея Леоновича?

— Вы, наверное, за отзывом? Проходите, пожалуйста. — Ирина Борисовна провела его в маленькую, сплошь заставленную книжными полками комнату, где не так бросались в глаза следы утреннего беспорядка. — Присаживайтесь, он сейчас выйдет, — улыбнулась она, поспешно прибирая раздвижной диван.

Затылком она ощущала, как несносный мальчишка, нагло хрупая сахаром, заталкивает в ранец горшок с традесканцией. А ведь ему уже дважды выдавались деньги на покупку в цветочном магазине! Ничего не поделаешь, приходится терпеть.

Торопливо и уже с готовой улыбкой вошел Баринович. Отличаясь скверной памятью на лица, он на всякий случай поприветствовал Люсина, как доброго знакомого.

— Хорошо сделали, что зашли! — Гордей Леонович энергично потряс в пожатии руку и выжидательно примолк.

— Мне сообщили о вашем звонке, — коротко объяснил Люсин и нерешительно, словно что-то ему мешало, потянулся за служебным удостоверением. Этот чудаковатый человек с воспаленно припухшими веками определенно не подходил ни под какие стандарты. С удостоверением лучше было повременить.

— Я вам звонил? — удивился Баринович и тотчас, словно устыдившись своей забывчивости, закивал круглой, коротко остриженной головой. — Вообще-то звонил, надо думать.

692
{"b":"718428","o":1}