— Да? Вот как интересно!.. — присвистнул негромко Невский. — Хоть кино снимай! Убийца в маске. Все-все — роковое. Жуть! А, между прочим, наша дама и не попыталась даже как-то помешать, поднять шум в доме — только наблюдала. Фантастическая выдержка! А если бы и вправду совершалось преступление, убийство, например? Она бы все равно, я думаю, молчала, берегла бы эту новость до утра, чтоб уже после — рассказать. Естественно, не всякому, а кому надо.Так и так, мол, убивали, я все видела — до самого конца. Меня всегда тошнило от подобной психологии. Уж что бы ни происходило, надо непременно быть свидетелем, причем пассивным, чтоб потом в подробностях, не упустивши ничего, со вкусом донести!.. Такое в людях формируют с детства — раз и навсегда. И вам не кажется, что наша дама перво-наперво дискредитировала именно себя, а не меня? Она ж была, по сути, соучастницей, играла на руку возможному преступнику! Вы так не думаете, а?

Дергун задумался.

Похоже, никогда такого рода мысли в его крепкой голове не возникали

— Ну, не знаю, — с неохотой произнес он. — Это уж — как посмотреть. Я за рассказ ей очень благодарен. Разные детали. Следствию они нужны.

— Вас как зовут? — спросил вдруг Невский.

— Женькой. Я из местных.

— Ну так вот, Евгений, просвещать я вас сейчас не стану, ни к чему, но к этой теме мы еще вернемся. Как-нибудь. И называйтесь все-таки по имени и отчеству — вам люди больше будут доверять.

— Васильевич, — негромко сообщил Дергун.

— И славно. Вот и познакомились. И часу не прошло. — с довольным видом подытожил Невский. — Но вернемся к вашему рассказу. Он и вправду интересен. А мадам не сообщила, во что был одет тот человек?

— Конечно, сообщила. Первым делом. Да как вы сейчас! Вот только на ногах его были галоши. Я, признаться, малость усомнился, но соседка говорит: запомнила железно. Я не исключаю. Вы бы, кстати, курточку-то сняли — все ж вам на кровати этой спать, нехорошо. — довольный, что сумел уесть соседа, посоветовал Дергун.

— Да, виноват, — кивнул Невский, стаскивая куртку и небрежно вешая ее на спинку стула. — За такими страшненькими разговорами совсем забыл. И в самом деле — черт-те что! Но вы-то — верите ей?

— Верю, — подтвердил Дергун. — Не убедили вы меня.

Показная ироничная веселость моментально слетела с лица Невского.

— Так-так. — пробормотал он. — Снова-здорово. Ну, не будем по второму кругу. Наша милая дама еще кому-нибудь это рассказывала?

— Да, она большую деятельность развела, а как же! Перед ужином зашла к Лидии Степановне — ну, медсестре! — и выложила ей — от и до. Я спросил: зачем? А она говорит: бедняжка так мучается, так страдает, а сама до того милый, совсем еще неопытный в жизни человек. Ну, вот я и решила просветить ее. На будущее.

Любопытно, Лидочка ни словом не обмолвилась со мной об этом, с удивлением подумал Невский. А могла бы. Даже, более того, должна была затеять разговор! В ее-то состоянии. И все же — промолчала. Что-то я не очень понимаю. Либо просто меня пожалела, либо что-то знала — сверх того. А подступаться к ней сейчас с расспросами. Смешно!..

— Вот стерва, эта Евфросинья Аристарховна! — невольно вырвалось у Невского. — Вечно сует нос не в свое дело! Лишь бы развести интригу, лишь бы исподволь стравить людей!.. Хлебом не корми!.. А кто еще был в тот момент в медкабинете, не упоминала?

— Когда к Лидии Степановне ходила? — уточнил сержант. — Да вроде никого.

— А если поразмыслить хорошенько, поднапрячься?

— Нет, ну, точно — никого! Я бы запомнил. Только медсестра. Правда, кто-то заглядывал в дверь. Явно случайно. Ведь бывает. Не туда зашел. А так — нет.

За ночь ветер разметал тучи, и утро пришло ясное, словно умытое, полное дружного щебетания птиц.

Невский проснулся с тем удивительным настроением, какое бывает у отпускников в начале отдыха.

Все на свете казалось прекрасным, простым и чарующе-необязательным.

Такое сладкое преддверие земного рая.

Но едва он перевернулся на другой бок, чтобы и дальше чувствовать себя свободным и счастливым, как от этого ощущения не осталось и следа.

На кровати у противоположной стены — все в той же лилово-зеленой пижаме и растоптанных шлепанцах на босу ногу — сидел сержант Дергун и, неловко оттопыривая левую руку, терпеливо глядел на соседа.

Он так сидел, вероятно, уже давно и, скромно покуривая папироску, ждал, пока Невский проснется.

В воздухе, впрочем, застойного табачного духа почти не ощущалось.

Старинное, большое окно было распахнуто настежь, и снаружи доносился благостный, нестройный утренний гомон, среди которого временами отчетливо прорывались бесхитростные, но очень толковые матюги слесаря Симакова, по-людски увещевавшего фонтан наконец-то приступить к работе.

— Ну, так. — сказал Дергун многозначительно, тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и притушил в пустой консервной банке папиросу. — Стало быть, проснулись?

— С добрым утром, — нежась в постели, приветствовал его Невский. Экий вы, однако, ранний! Кажется, день ничего себе или как?

— Ничего-ничего, — покивал Дергун, вставая с кровати и выглядывая в окно. — Бывает хуже. Я вам вчера одну штучку недорассказал. Вы тут, когда пришли, начали мне про разных двойников заливать — и я решил, что коли так, то можно утром. На свежую голову. А то вы были какой-то такой. — И он показал Невскому, какой тот был вчера.

— Ой, Господи, опять вы волынку тянуть! — вздохнул Невский и принялся одеваться. — Все у вас — с какой-то увертюрой. Говорите сразу, что стряслось?

Дергун, довольный, улыбнулся.

— Да вот, знаете, неувязочка получается, — сообщил он. — Вы ведь вчера часов эдак в девять возвратились и в комнату даже заглянули, а заходить почему-то не стали — сразу побежали вниз. Я как раз из уборной, в конце коридора, выходил — смотрю.

— Вы очень наблюдательны, — скривился Невский. — Но опять промашка! Дело в том, что в девять вечера я из города еще не выезжал... Бьюсь об заклад вы даже не окликнули меня. Верно? А почему?

Сержант метнул в соседа испытующий взгляд.

— Я выжидал, — с важностью ответил Дергун. — Хотел пронаблюдать, как вы поведете себя дальше.

— А я вот взял — и возвратился! — Нет, сегодня решительно никакими силами невозможно было испортить Невскому настроение. — И не только вернулся, но и, как видите, спать завалился! Самым беспардонным образом. Вы-то хоть спали? Или вот так — до утра стерегли?

— Спал, чего же. — нехотя признал Дергун. — Но сон у меня чуткий.

— И то хорошо. Значит, вы мне нисколько не поверили, зато себе. В смысле: своим, в высшей степени непроверенным — непроверяемым! — видениям. Как, впрочем, и тому, что натрепала Евфросинья Аристархова. Ладно, пойдемте вниз, завтракать пора. А еще я обещал майору, как проснусь, сразу позвонить. Кстати, он и Птучка могут подтвердить, что в девять вечера я находился в городе. Ну, одевайтесь! Или вы — так, в пижаме?

— Другого штатского нет, — уныло сообщил сержант. — В пижаме-то — не опозорюсь?

— Нет! — беззаботно махнул рукой Невский. — В вас даже что-то гусарское проклюнулось. Пижонское. Неповторимое, ей-богу!

— Вишь ты как!.. — невольно приосанился Дергун. — Ну, ладно. Вот носки только надену. Я сейчас.

— А ведь директор обещал, — не преминул напомнить Невский. — Клялся: в самом лучшем виде.

— Мало ли. — Дергун повел плечами, — Ну, не стану ж я скандалы разводить!..

— А стоило бы — хоть разок. Совсем уже.

— Мы — люди маленькие, нам — как велят.

Сержант, тихо кряхтя, натянул носки. Потом привычно одернул пижаму, будто китель, и встал у двери.

— Да, видик у вас. — пряча улыбку, покачал головой Невский. — Любому здешнему — на зависть.

— Это хорошо, — не чувствуя иронии, признал Дергун. — Между прочим, вдруг заколебался он, — может, эту дамочку-соседку еще малость потрясти?