Он и вправду принес много горя, но такова история всех без исключения драгоценностей. По самой природе своей они никак не могли принадлежать людям простым и неимущим. А среди сильных мира сего – во дворцах и храмах – они, подобно увеличительному стеклу, вбирали в себя отсветы непримиримых противоречий и яростной борьбы.

Вопреки прогнозу, который сулил переменную облачность без осадков и умеренный до сильного ветер, циклон с Атлантики принес ливневые дожди. Люсин прибежал на работу совершенно мокрый. Он повесил пиджак на плечики, развязал галстук и сбросил ботинки. Пожалел, что не может переменить носки.

«Авось высохнут до конца рабочего дня». Он с сомнением покосился на забрызганное косыми, прерывистыми струйками окно. В комнате было сыро и зябко. Через открытую форточку просачивался холодный туман. Отчетливо доносился шум водосточных труб, шелест струй по асфальту.

Люсин встал и, оставляя на паркете влажные следы, захлопнул форточку. Уютнее от этого не сделалось.

Он зажег настольную лампу с белым жестяным светорассеивателем, насухо вытер голову полотенцем.

– К тебе можно? – В кабинет вошел Шуляк с картонной папкой под мышкой. – Тю! – остановился он на пороге. – Та ты ж промок, як цуцик!

– Промок. – Люсин вынул из ящика зеркальце и расческу. – Хоть причешусь.

– Проверил я всю четверку. – Шуляк ногой пододвинул себе стул и, присев бочком, раскрыл папку. – Те двое, как мы и думали, прочно сидят. Бочкареву еще два года до звоночка, а Запрянчуку – несколько месяцев. В местном УМЗ о нем хорошо отзываются. Надеются, что рецидива не будет. Но это так, лирические отступления. Пойдем дальше… Старичок Потехин мирно живет у себя в Саратове. Последние две недели он провел в больнице, где лечил голодом язву двенадцатиперстной кишки. Так что он вне подозрений и вообще давно завязал. Остается один Зализняк Фрол Никодимович по кличке Стекольщик. Согласно прописке, он должен проживать в поселке Солнцево, бывшее Суково, но там его давно никто не бачил. Шут знает, где он ошивается. Большой кудесник, как говорят. Если только не объявился новый гастролер, племя молодое, незнакомое, окошко в Жаворонках – его работа. Правда, ребята, которые имели с ним дело, сильно сомневаются. И действительно, с какой стати старый, можно сказать, заслуженный домушник навесит на себя мокрое дело?

– Лексикончик у тебя! – покачал головой Люсин. – Любо-дорого послушать.

– Та! – ухмыльнулся Шуляк. – С кем поведешься, от того и наберешься. Мы от них набираемся, они – от нас.

– Чем же, интересно, мы их обогащаем?

– А ты послушай, как они о процессуальных нормах рассуждают, о статьях! Это ж законники! Чуть что – права качают, прокурора требуют.

– Ну, такому мы их не учим. Это, я бы сказал, чисто профессиональный интерес… Пусть разошлют фотографии этого Стекольщика по отделениям. Спасибо тебе.

Зазвонил внутренний. Люсин снял трубку.

– Люсин слушает.

– Зайдите ко мне, Владимир Константинович.

– Сейчас буду, товарищ генерал. – По тону начальника Люсин догадался, что Григорий Степанович не один.

«Интересно, кто у него? – подумал Люсин, спешно завязывая галстук. – Впрочем, скоро узнаем».

В кабинете генерала сидел щеголеватый подполковник в новом, идеально отглаженном кителе. Маленькие закругленные погончики выглядели на нем весьма элегантно и даже кокетливо, а орденская планка на груди была залита в сверкающий плексиглас. Люсин, обычно следивший за собой, почувствовал на миг все убожество своего штатского, изрядно пострадавшего под дождем костюма.

– Майор Люсин, – соблюдая субординацию, первым представил его генерал. – Подполковник Костров Вадим Николаевич, из УБХСС. – Он едва заметно кивнул на гостя.

Подполковник молодцевато вскочил, и они крепко, хотя и с несколько показным радушием, пожали друг другу руки.

– Как я уже говорил вам, Владимир Константинович, – генерал указал им на стулья, – в УБХСС заняты сейчас делом на алмазоперерабатывающем заводе, откуда, по некоторым предположениям, уплывают алмазы. Мы тогда, насколько мне помнится, решили, что вам будет полезно подключиться. Хотя бы в порядке, так сказать, повышения общего кругозора. Товарищ Костров с готовностью пошел нам навстречу. Буду рад, если ваши интересы как-то пересекутся. Надеюсь, это окажется полезным для обеих сторон.

«Молодец, дед! – восхитился Люсин. – Прямо-таки ас протокола».

– Я так просто уверен, что вы сумеете нам помочь, – не замедлил откликнуться подполковник. – Ведь по всему чувствуется, что дело нечисто, а за руку не схватишь. Никак концов не найдем.

– Вот и обменяйтесь опытом, товарищи. – Генерал медленно, словно нехотя, поднялся. – Введите друг друга в курс дела. Не стану вам мешать.

Люсин и Костров, почтительно встав, проводили его взглядом и, когда дверь бесшумно закрылась, сдвинули стулья для непринужденной беседы.

– Курите? – спросил подполковник, раскрывая коробку «БТ».

– Благодарю. – Люсин сунул в зубы пустой мундштучок. – Отвыкаю.

– Ценный почин… Товарищ генерал сказал мне, что вы заняты сейчас расследованием, связанным с Институтом синтетических кристаллов? – первым начал Костров. – Злоупотребления?

– Убийство, – угрюмо процедил сквозь зубы Люсин. – Не знаю только, насколько оно связано с институтом.

– О! – Подполковник понимающе закивал.

– Почему мы подумали о вас? – наклонился к нему Люсин. – Ведь если убийство вызвано какими-то темными махинациями с камушками, то мы неизбежно выходим на вас. Разве нет?

– Вероятно. – Подполковник курил неглубокими, частыми затяжками и тоненькой деликатной струйкой выпускал дым. – Как правило, крупное хищение предполагает наличие хорошо отлаженной системы сбыта. Не исключено, что и ваше дело как-то сопричастно, пусть самым краешком, с кем-нибудь из наших клиентов.

– Наши люди станут вашими, – пошутил Люсин.

– В этом и смысл предполагаемого содружества, – без улыбки ответил Костров.

– Но я почти ничего не знаю о камнях, – посетовал Люсин. – Тем более вас, кажется, интересуют алмазы?

– Главным образом.

– В НИИСКе их, к сожалению, не делают.

– Но изменением фотохромных и других оптических свойств кристаллов там занимаются?

– Что-то в этом роде они, по-моему, мастачат. – Люсин сосредоточенно пытался восстановить в памяти беседу с Фомой Андреевичем. – Знаете что? – неожиданно просветлел он. – Вы лучше расскажите мне про ваши заботы, а я по ходу дела попробую сообразить, насколько это касается моего НИИСКа. Я ведь полный профан в этом деле, – признался он с обезоруживающей улыбкой. – Мне надо все сначала как следует разжевать, только тогда от меня будет хоть какой-нибудь толк.

– Хорошо, – подчинился подполковник. – У каждого свой метод… Вот только с чего начать? – Он положил сигарету на край массивной пепельницы из желтого хрусталя и задумался.

– Лучше всего с самого начала. – осторожно предложил Люсин. – Мне ни разу в жизни не довелось побывать на алмазоперерабатывающем заводе.

– В самом деле? – вяло удивился Костров. – Тогда у вас еще все впереди. Лично я питаю к гранильному делу слабость. Древнейшее и очень почетное ремесло, достигающее высоты подлинного искусства, должен вам сказать. Да… Как-то на досуге я просматривал старинные гравюры и заметил, что гранильная мастерская семнадцатого, скажем, века чем-то внешне напоминает современную. Представляете себе? Взять, например, рабочий стол с характерным волнообразным краем, – он почти не изменился. По-прежнему во впадине волны стоит кресло мастера, а его инструменты лежат справа, на ее, простите за поэтический образ, гребне. Сильный источник света, набор увеличительных стекол, миниатюрные станочки, шлифовальные круги – все эти непременные принадлежности ремесла унаследованы от прошлого. То обстоятельство, что мощный электромотор заменил собой ручной привод, лишь облегчило труд огранщика, но отнюдь не изменило его индивидуальный, романтический, я бы сказал, характер… Я не слишком многословен?