Когда из зарубежной командировки вернулся директор музея доктор Индржих Врана, для Березовского не осталось в Сыхрове никаких тайн. За исключением мальтийского жезла, что, естественно, особенно волновало, и магических зеркал кабалиста Лева. Поскольку никто из персонала ничего об этих предметах не слыхал, Юрий Анатольевич с нетерпением дожидался приезда Враны, широко известного своими многочисленными публикациями о всякого рода музейных редкостях.

Директорский кабинет находился в покоях, которые еще в начале века занимал комиссар сыхровских имений и друг гениального Дворжака Антон Гебль. Переступив высокий порог, Березовский испытал некоторое разочарование, обнаружив сугубо современную деловую обстановку с телефонами, цветным телевизором и баром, искусно замаскированным среди книжных полок.

Доктор Врана оказался симпатичным пожилым человеком в строгом черном костюме, который очень шел к его румяному лицу и совершенно серебряным волосам.

— Как у вас говорят, за знакомство по маленькой, — предложил он на вполне сносном русском языке. — Что вы желаете: коньяк или рум?

— Троху рум просим, — улыбнулся Березовский, исчерпав запас чешских слов. — Если, конечно, за этим не последуют пиво, сливянка, «контушовка» и «черт».

— Швейк? У нас есть специалисты, знающие его наизусть, до последняя… писмена, до буквы.

— Когда-то я тоже помнил целые страницы. Настольная книга.

— Но сами вы пишете в другом стиле.

— Вы читали? — Березовский приятно удивился.

— Я читал, и мне понравилось. Я понимаю, что вас привело в Сыхров… Ваше здоровье. — Врана наполнил узкие рюмочки темным, как кофе, ромом местного производства.

— За вас, за ваш замечательный музей. — Юрий Анатольевич вежливо пригубил. — Я жил здесь, как в сказке. Не хочется уезжать.

— Оставайтесь еще, мы славно поработаем вместе.

— Рад бы, да дела ждут. Еще пару деньков и…

— В Турнове уже были, местные достопримечательности видели?

— Еще бы! Эти замки над Изерой прямо с ума меня свели.

— О, чего-чего, а всяких замков и крепостей у нас в стране хватает! Около тридцати тысяч.

— И каждый град набит историческими сокровищами.

— Не каждый, но музеев, вы правы, много. У нас давний опыт музейного дела.

— Кстати, о замках. Это не ваши предки владели Врановом?

— Мой отец был потомственным настройщиком органов. Таких специалистов, каким был мой покойный отец, теперь нет… Мои коллеги сообщили мне, что у вас есть какие-то вопросы насчет Роганов?

— Всего два, но боюсь, что они не из легких.

— Тогда, пожалуйста.

— Прежде всего, мне бы хотелось узнать насчет зеркала Лева. В книге расходов я нашел запись, что оно было куплено…

— Да, за триста гульденов, я знаю. Еще живы старики, которые видели его, но сам я не видел. В годы нацистской оккупации за ним специально из Праги приезжали эсэсовцы. По личному заданию Эйхмана. С тех пор его никто не видел и никто не знает, где оно теперь.

— Жаль.

— Много исчезло невосполнимых ценностей в те страшные годы. Но о мученически погибших людях я сожалею больше, чем о вещах.

— И что говорят об этом зеркале очевидцы?

— Я однажды беседовал с Роганом на эту тему. Он сказал, что это было зеркало с секретом. С одной стороны сквозь него было видно, если смотреть в темноту. Это и позволяло делать всякие фокусы.

— Вы знали Рогана? Последнего владельца?

— Он остался работать у нас в качестве экскурсовода. — Врана усмехнулся и помотал головой. — «Раньше вся эта роскошь принадлежала паразитам, — было его излюбленной присказкой, — теперь это ваше»… Уговоры на него не действовали. Характер!

— И чем все кончилось?

— А ничем. Дали доработать до пенсии.

— Других наследников не осталось?

— Где-то живут побочные потомки. В Брно, я знаю, работает на почтамте такой Зденек Роган, но это уже настоящий чех. Тем паче жена его — пани Роганова. Совсем по-нашему звучит, правда?

— Волшебная сказка с современной концовкой, — меланхолично заметил Юрий Анатольевич. — Так и должно быть. Однако в истории с мальтийским жезлом я, честно говоря, предпочел бы более романтическую развязку… Это вторая моя проблема, соудруг Врана. В вашем замечательном музее я знаменитого скипетра не нашел. Разве что на портрете великого магистра Рене де Рогана.

— Ну и как, согласуется он с вашими описаниями?

— Не очень, что меня не так уж сильно волнует. Хуже другое — он существенно отличается от павловского оригинала.

— Жезл, который находится сейчас в Павловске, был сделан в 1798 году в Риме по специальному заказу графа Литта.

— Где же подлинник?

— Говорят, что был здесь, у нас.

— Говорят? — с ноткой недоумения переспросил Березовский.

— Именно. К сожалению, никто не потрудился должным образом оформить показания немногих живых свидетелей. Сейчас эта история настолько обросла легендой, что уже не отличить правду от выдумки. Согласно наиболее распространенной версии жезл достался нацистскому протектору Гейдриху. Только такой ценой Рогану удалось спасти от верной смерти шестнадцать заложников.

— И он пошел на это!

— Как говорят, не колеблясь… Кое-кто считает, что среди арестованных находилась женщина, которую он безумно любил. Последняя любовь! Это очень много значит в жизни мужчины, но вам этого пока не понять.

— А куда жезл девался потом?

— Тут начинается цепь всевозможных россказней. Принято считать, что вдова кровавого палача продала реликвию американцам. Не исключено, что она действительно находится в частной коллекции какого-нибудь миллиардера. Очень может быть.

— Но мне не удалось обнаружить даже сколько-нибудь примечательных документов.

— Кое-какие документы сохранились. Я их вам покажу. Но вообще-то вы совершенно правы. Мальтийский диплом, письма и прочие важные документы исчезли вместе с жезлом.

— Неужели не осталось никаких следов? — Березовский не сдержал горестного восклицания. — Хотя бы карточки в каталоге?

— О каком каталоге может идти речь, если тут находилось приватное владение? Музей создали уже после войны, при народной власти.

— Конечно-конечно, я совершенно забыл… Значит, ничего-ничего не сохранилось?

— Легенда — это уже нечто. У вас в романе, например, жезл служит ключом к ларцу с альбигойскими реликвиями. Недурно придумано. Но ведь возможен и другой вариант?

— Какой, если не секрет? — Березовский нетерпеливо подался вперед.

— В том-то и дело, что секрет! — доктор Врана удовлетворенно потер руки. — Есть сведения, что в анналах ордена, хранящихся в его суверенных владениях в Риме, содержится упоминание о рецепте какого-то сильнодействующего снадобья, передаваемом от гроссмейстера к гроссмейстеру. Этот рецепт, должным образом зашифрованный, хранился в потайном отделении жезла. Добраться до него мог только посвященный в тайну.

— Подобные игры были в стиле эпохи! — заинтересованно покачал головой Березовский. — А что за рецепт, не знаете?

— Точно не знаю. Но смею предполагать, что речь могла идти о чем-то вроде продления жизни.

— Именно поэтому Литта и решился подменить жезл! Но это значит, что он не желал долгого правления Павла?

— Очень возможно. Боюсь, что эту загадку нам уже никогда не разрешить.

— Однако я знаю человека, который дальше других продвинулся в этом направлении. Я даже держал в руках рукописи, которые разыскал в библиотеке монастыря Тепла.

— Вы имеете в виду профессора Солитова? — обрадовался Врана. — Обаятельная личность! Он гостил у нас этой зимой и всех совершенно очаровал.

Юрий Анатольевич ничего не сказал в ответ, но первоначально показавшаяся дикой мысль о том, что Солитов мог решиться на отчаянный опыт, все настойчивее ласкала его воображение.

Заснуть на самом взлете жизни с надеждой проснуться через двадцать четыре года! Чем долее он думал, тем больший смысл находил во всем этом.