– Есть! – Еремеев поспешил к начальнику отдела.

– Немедленно за мной! Оружие с собой?

– Так точно! – обескураженный, Еремеев решил, что его арестовывают, и, достав из кобуры табельный ТТ, стал протягивать его капитану.

– Ты чего мне-то его суешь? – изумился Горновой. – Спрячь. Вы сейчас с Кистеневым немедленно выезжаете в старый порт. Капитан Сулай поймал «вервольфа». Трое суток под землей его караулил и взял-таки! Везет же людям…

Во дворе комендатуры сержант Лозоходов домкратил «виллис».

– Лозоходов! – окликнул его Горновой. – Заводи!

– Завести-то я заведу, – ухмыльнулся сержант. – Да только куда мы без моста поедем? Полетел задний мост. До вечера провожусь, не раньше…

– Я тебе дам «до вечера»! А где «эмка»?

– Майор Алтухов поехал начальство встречать.

– Так… – на глаза Горнового попался трофейный мотоцикл с коляской. – Давай этого одра заводи. Срочно!

Еремеев прыгнул на заднее седло, капитан сел в коляску, и видавший виды армейский «цундап» помчался в сторону старого порта, завивая красноватую кирпичную пыль, летевшую из руин…

После глупейшего розыгрыша с буфетчицой был реальный шанс отличиться, настоящее боевое дело – отконвоировать «вервольфа» и такой провал! Впору было самому прыгнуть в колодец…

Во двор комендатуры въезжала полуторка с моряками-водолазами. Мичман в беловерхой фуражке деловито осведомился у капитана Кистенева:

– Чего искать-то будем.

– Утопленника.

– Понятно. Найдем как миленького.

Моряки выгружали из кузова шланги, насос-качалку, ярко надраенный медный шлем…

Кистенев разгонял любопытных:

– По местам! Все заняты своими делами. Лозоходов, ты бы свой драндулет лучше чинил, чем здесь околачиваться.

Мичман склонился над колодцем и вдруг подозвал офицеров рукой:

– Товарищи начальники, не ваш ли там клиент купается?!

Кистенев и Еремеев свесились в ствол: из воды выступали спина и затылок «вервольфа».

– Багор, живо! – крикнул Кистенев Лозоходову.

Труп вытащили и унесли в подвал комендатуры.

Матросы забрасывали шланги в кузов. Еремеев обратился к мичману:

– И все-таки колодец надо осмотреть.

– А чего его осматривать, если «клиента» вытащили?

– Мало ли что. Может, он что-то обронил…

– Ну что ж, раз уж приехали…

Мичман облачился в резиновую рубаху, на голову ему надели медный шлем.

Пузыри воздуха вырывались из воды, гулко клокотали в бетонной трубе.

Через четверть часа, сипя и шипя, на поверхность вынырнул медный шар шлема. Водолаза вытащили наверх, вывинтили лобовой иллюминатор.

– Ни-че-го! – сообщил мичман. – Ровнехонькие стены. Грунт – песок с галькой. На глубине три метра – махонький отросточек водопроводной трубы. Наверное, за нее и зацепился. Одним словом: труба – дело.

«Труба – дело…» – мысленно повторил Еремеев.

В ворота въезжал «виллис» майора Алешина.

Вопреки всем скверным предчувствиям наказание за оплошность с «вервольфом» оказалось вовсе не таким уж суровым. Майор Алешин в присутствии Еремеева прочитал объяснительную записку, расспросил, как все было, и, ничего больше не говоря, отпустил лейтенанта восвояси. Два часа, которые прошли до повторного вызова в алешинский кабинет, показались Еремееву самыми томительными в жизни. Должно быть, эти два часа понадобились майору Алешину, чтобы подыскать достойное наказание для незадачливого конвоира, и он его нашел:

– Орест Николаевич, наша машинистка, Вера Михайловна, ушла в декрет. Придется вам какое-то время за нее поработать. Хотя бы двумя пальцами. Другого выхода нет.

Утром лейтенант Еремеев взбегал по винтовой лестнице старого флигеля, отпирал железную дверь секретной части, запирался изнутри на щеколду, задергивал на зарешеченном окне белые занавески, доставал из несгораемого ящика недоконченную работу и, подавив тяжелый вздох, присаживался за ненавистную машинку. Он ненавидел ее за черный цвет, за готическое слово «Аdlег», вызолоченное на каретке, за клавишу с литерой «U», заменявшую в перепаянном шрифте букву «и», за ее гестаповское прошлое (машинку нашли в брошенном особняке тайной полиции). Но все же оттопыривал два рабочих – указательных – пальца и тарабанил так, что литера «О» пробивала бумагу насквозь. Майор Алешин, вычитывая документы, морщился:

– Понежнее, Орест Николаевич, понежнее… Сами знаете, любая машина любит ласку.

Что нравилось Еремееву в шефе, так это всегдашняя вежливость в сочетании с твердым характером. Капитан Сулай – полная ему противоположность. Ходит в неизменной застиранной гимнастерке, хотя все офицеры комендатуры давно уже сшили щегольские кители с золотыми погонами. На ремне фляга в суконном чехле. К ней прикладывается постоянно – у него болят простуженные почки, и он пьет отвар каких-то трав. Конечно, Сулай – чекист Божьей милостью; и чутье и хватка, мужик рисковый – этого не отнимешь. Но уж очень ехиден: чуть что не так – скривит презрительно губы: «Эх ты, пианист!..» И чем ему пианисты досадили?

В сердцах Еремеев снова стал рубить буквы «О». Пришлось заложить новый лист и начать все сначала:

«…Обстановка в Альтхафене характеризуется деятельностью хорошо обученной и материально подготовленной диверсионной группы “Вишну”, названной по кличке ее руководителя, бывшего офицера германского военно-морского флота. Настоящее имя и биографические данные руководителя группы установить пока не удалось.

Особый интерес группа проявляет к осушительным работам, ведущимся на территории затопленного подземного завода по сборке авиамоторов. Так, в штольне “Д”, где была установлена мощная насосная станция, 12 мая с.г. произошел сильный взрыв, выведший установку из строя, убиты два солдата, и тяжело ранен сержант из инженерного батальона. 20 июня такой же взрыв произошел в ночное время в другой штольне; человеческих жертв не было, но насосная установка уничтожена полностью.

Ликвидация группы “Вишну” чрезвычайно затруднена тем, что ее участники укрываются в весьма разветвленной сети городских подземных коммуникаций. Как удалось установить, система городских водостоков, представляющая собой каналы-коридоры, проложенные еще в средние века и достигающие местами высоты двух метров, соединена лазами и переходами с подземными промышленными сооружениями города, оставшимися частично незатопленными. Удалось установить также, что ходы сообщения проложены в подвальные и цокольные этажи ряда крупных городских зданий, в бомбоубежища, портовые эллинги и другие укрытия.

Таким образом, диверсионной группе “Вишну” предоставлена широкая возможность для скрытого маневра, хранения продовольствия, боеприпасов, оружия.

Борьба с диверсантами чрезвычайно затруднена отсутствием каких-либо схем или планов подземных коммуникаций Альтхафена. Тем не менее в результате засады, проведенной 14 июля с.г. оперативно-разыскной группой капитана Сулая в узловой камере портового коллектора, удалось захватить одного из членов банды “Вишну” живым. К сожалению, арестованный изыскал возможность покончить с собой до первого допроса. Личность самоубийцы не установлена. Акты вскрытия и судебно-медицинской экспертизы прилагаются…»

Еремеев еще раз отдал должное деликатности майора Алешина: «арестованный изыскал возможность…» Капитан Сулай непременно бы написал: «По вине лейтенанта Еремеева…»

«…Смерть наступила в результате асфиксии, возникшей вследствие попадания воды в легкие… Особые приметы тела: шрам на первой фаланге большого пальца левой руки, коронка из белого металла на 7-м левом зубе верхней челюсти, татуировка в виде небольшой подковы или буквы “U” чуть ниже подмышечной впадины правой руки…»

Еремеев раздернул занавески, открыл окно, выпустил жужжащих мух и закурил, присев на широкий подоконник. Внизу, во дворе, сержант Лозоходов ремонтировал мотоцикл. Ремонту он помогал задорной песенкой, которую напевал фальшиво и чуть гнусаво, но не без удальства и уверенности в своих вокальных данных.