— Со стороны все просто выглядит. На творческие командировки тоже свой план есть.

— Тогда поезжай по приглашению. Тоже можно устроить. А уж оформят тебя, не сомневайся, в два счета. Это я беру на себя.

— И я вновь смогу заниматься альбигойскими тайнами? Роганами, Ришелье, Калиостро? Рыцарскими играми Павла?

— Чем захочешь! Разве не замечательно?

— Тебе-то в этом какой интерес?

— Во-первых, общечеловеческий. Прикоснувшись случайно к самой таинственной загадке истории, хочется, согласись, узнать все до конца… Шутки в сторону, Юра. Если тебе удастся узнать, что именно выискал Георгий Мартынович на полках монастырской библиотеки, я буду бесконечно признателен. Возможно, мне это хоть в чем-то, да поможет. А на нет и суда нет. Наверняка сгодится для твоей очередной книги.

— Изыди, бес-соблазнитель. Обещал преподнести на тарелочке новый роман, а по всему выходит, что придется переделывать старый. Перспективки!

— Значит, отказываешься?

— Разумеется, соглашаюсь! — При мысли о груде неотложнейших дел, которые все-таки придется отставить, Березовскому стало грустно. — М-да, ничего не скажешь, слаб человек! В Праге, я читал, ремонтируют старинный отель, прозванный «Домом Фауста». Погляжу хоть на дыру, через которую лукавый уволок доверчивого студента, прельстившегося на талеры…

Поход Бонапарта в Египет преследовал несколько целей. Находившийся под властью турецкого султана, Египет был избран в качестве передового форпоста для дальнейшего захвата английских колоний. Новые рынки для товаров французских мануфактур были совсем нелишними. Республика, порядком поиздержавшаяся на победоносных войнах, испытывала острый денежный дефицит. Смешно сказать, но для завоевания Востока Бонапарт получил всего пять дивизий, пятьдесят пять военных кораблей и необходимое количество транспорта для перевозки войск, артиллерии и провианта.

Египетская экспедиция начиналась для него под счастливой звездой. Французской эскадре удалось незаметно выйти из Тулона и, обманув бдительность крейсировавших вдоль всего побережья кораблей контр-адмирала Нельсона, вырваться на открытый простор.

Одна удача ведет за собой другую. Когда стало ясно, что преследования ожидать не приходится, избалованный победами первый консул решился на маленькую авантюру.

— Почему бы по пути в Александрию нам не сделать небольшой крюк и не положить в карман Мальту? — спросил он вице-адмирала Брюэса, почтительно постучавшегося в каюту главнокомандующего.

Брюэс знал, что такая операция наряду с множеством других на всякий случай планировалась в генеральном штабе. Однако к предложению, которое в устах Наполеона было равнозначно приказу, отнесся с осторожностью.

— Боюсь, осада с моря может слишком затянуться, мой генерал, и если подоспеют англичане…

— Не говорите мне про англичан! — Бонапарт нетерпеливо отбросил упавшую на лоб прядь. — Сначала ввяжемся, а там посмотрим по обстоятельствам… Давайте выйдем на воздух.

Привыкшему к походным шатрам полководцу было тесно в адмиральской каюте. Он любил размышлять на ходу. Здесь же нельзя было сделать ни шагу, чтобы не споткнуться о какой-нибудь пуфик. Прихотливо выгнутые комодики из розового дерева, ковры, фламандские гобелены — к чему эта будуарная роскошь на боевом корабле? Даже читать и то было затруднительно — рассеивалось внимание. Давили низкие золоченые потолки, глаза слепило мелькание света, раздробленного в зеркалах, на бумагах и картах дрожали радужные пятна.

Почтительно посторонившись, Брюэс с прижатой локтем треуголкой поднялся по трапу.

Эскадра шла развернутым строем на всех парусах.

— Горизонт чист, — доложил адмирал, складывая блеснувшую латунью трубу.

Наполеон удовлетворенно кивнул и заложил руку за борт сюртука.

Море было спокойным, словно версальские пруды. Легкий попутный ветер гудел в крыльях флагманского брига бодрящей струной. Всхлипы чаек, кружащих над кильватерной пеной, шелест и всплески взрезаемого форштевнем отвала, сверкание соляной пудры на кнехтах и кабестанах рождали чувство вдохновенного нетерпения.

Брюэс едва поспевал за Наполеоном, который вымерял доски от бизани до грота.

— Мальта — крепкий орешек, — напомнил адмирал, улучив подходящий момент. — Турки крепко обломали на нем клыки.

— Когда это было? — дерзко усмехнулся Наполеон. — Когда это было, я вас спрашиваю, мой друг? Мы создали совершенно новую армию, навязали миру невиданную стратегию боя, и он рушится в обломках и дыме у нас под ногами!

— Понимаю, мой генерал, однако специфика морских сражений…

— Вы правы, — холодно остановил его первый консул. — Перемены не должны ограничиться полевым театром, пора заняться морем. Уверяю вас, что я займусь этим, закончив египетскую кампанию. У меня будут новый военный флот и, конечно, адмиралы, с которыми я найду общий язык.

— Вам достаточно приказать — и я тотчас велю проложить курс на Мальту, — дрогнув подбородком, ответил Брюэс. — Просто я считал своим долгом предостеречь…

— Прекрасно, прекрасно, адмирал, я своевременно оповещу вас о принятом решении.

Наполеон отдавал себе отчет в сопряженных с осадой трудностях. Они усугублялись еще и тем, что штурм мальтийской крепости, если до этого дойдет, должен осуществиться малыми силами и с минимальным для французов уроном, иначе под угрозой окажется главное — предстоящий поход. Кроме всего, вознесенный революцией артиллерийский капитан помнил о преподанном туркам уроке и прочих победах мальтийского рыцарского флота.

Но, вопреки пересудам иных недальновидных современников, Мальта отнюдь не явилась для него случайной прихотью, минутным капризом. Рыцари держали в руках ключи ко всем средиземноморским коммуникациям. В случае успешного овладения североафриканским плацдармом, Мальтийские острова могли стать одним из главных оплотов будущей мировой империи. Наконец, никак нельзя было сбросить со счетов и чисто политические факторы.

Феодальные реликты, в виде суверенного военно-монашеского ордена, бросали вызов новому миропорядку, который устанавливался повсюду под грохот орудий и свист пуль. Римскому папе, коий уже был напуган до смерти, следовало и вовсе обрубить когтистую лапу. Религия не должна вмешиваться в политику, тем более такими активными средствами, как армия и флот. Как говорится, богу богово, а кесарю кесарево.

Существовал и еще один аспект, притом крайне серьезный. Зная об интересе, проявленном русским императором к мальтийским делам, и предпринятых в этой связи дипломатических акциях, Наполеон лелеял надежду разбить англо-русский комплот.

Для успешного проведения в жизнь намеченного им и Талейраном порядка действий требовалось перво-наперво заполучить Мальту. Этого было вполне достаточно, чтобы дать крюк в несколько сотен морских миль. Только Нельсон мог разрушить далекоидущие и тесно увязанные друг с другом планы первого консула. По счастью, он проглядел проскочившие в утреннем тумане парусники.

Получив соответствующее указание, Брюэс дал капитану «Орьяна» новый курс и распорядился просигналить на другие суда.

Тринадцать линейных кораблей и четыре фрегата послушно уклонились к западу. Остальные продолжали держаться прежнего румба.

Располагая небольшим войском, Наполеон не мог, конечно, не думать о поражении, которое потерпела куда более крупная армия блистательной Порты. Но недаром в ответ на напоминание он коротко бросил: «Когда это было?» Ветры грядущего века бились в складках трехцветных знамен, а мальтийский крест уже давно принадлежал истории. Его место было среди музейного хлама.

И в самом деле, семь столетий — слишком долгий срок, чтобы не состариться, не проржаветь, не превратиться в окаменевший реликт.

Когда на святую землю, отвоеванную у неверных, хлынул поток паломников, завоеватели столкнулись с трудной задачей. Истощенные, шатающиеся от усталости и болезней пилигримы сотнями умирали в преддверии святынь, которые грезились им на тернистом пути в Палестину. Чтобы как-то облегчить участь страждущих, несколько французских рыцарей основали странноприимный дом. Так было положено начало религиозной конгрегации, члены которой обязались посвятить себя уходу за бедными и больными и дали обет бедности и воздержания. Одевшись в темное грубошерстное платье и поддерживая дух в теле лишь хлебом и водой, они разослали по всему христианскому миру сборщиков милостыни, которую складывали в приюте для больных. Единственным их отличием был белый крест, завещанный братьям основателем ордена — рыцарем по имени Герард. По крайней мере, об этом рассказывает легенда «Странноприимного дома иерусалимского госпиталя», или госпиталя святого Иоанна. О больнице, дававшей одновременный приют двум тысячам занедуживших искателей благодати, шла молва по всему Востоку. Рассказывают, что ее тайно, переодевшись нищим, навестил сам султан Саладин, чтобы своими глазами увидеть этот дворец милосердия.