- Можно говорить по-немецки, - бросил, закуривая Димсрис, - это надежное место.

- Мигель?..

- «Мигель» до 35-го года жил в Тюрингии и звался Михелем, - опередил вопрос Димсрис, - это один из первых наших людей, заброшенных абвером с видом на будущее. Адмирал Канарис обладал способностью смотреть далеко вперед.

- Вы раскрываете агентуру человеку, которого не видели пятнадцать лет, - с укором заметил Борис, - это не похоже на вас, Димсрис.

- Я всегда опасался, что однажды какой-нибудь мой ученик будет читать мне лекции по основам конспирации. Я знаю о вас достаточно, чтобы позволить раскрыть один-два незначительных секрета, которые и секретами-то по-настоящему давно перестали быть. Как только вы получили адрес этой забегаловки, вам стало ясно, что вас встретят не чужие люди, - Димсрис оглянулся по сторонам. - Думаете, кто-то услышит мое признание? Ха-ха… Скажи этим ребятам, пьющим кислое, дешевое вино под шум прибоя, что «седой Мигель» является человеком германской разведки, они сочтут это за шутку, выпьют и к утру забудут. А чужие здесь не ходят. Туристы - не в счет. Ладно, давайте оставим это. Как вы добрались до Испании?

- Труднее всего было пересечь Союз и оказаться в Туркмении, но систему миновал без приключений.

- Где?

- Южнее Серахса. Это городок километрах в 500 от Ашхабада в сторону афганской границы. Горы, глубокая расщелина, речушка Теджен, рубеж почти не охраняется. На иранской стороне меня встретили люди священника Штрейта, снабдили документами, деньгами, одеждой, помогли добраться до Турции. Там передали в руки своих, они помогли устроиться на пароход, шедший из Мерсина на Картахену, поменяли документы. Плыл уже гражданином Испании Хорхе Риваресом, - последнюю фразу Борис произнес на кастильском.

- Откуда язык? Помнится, в Белоруссии вы говорили, что немецкий вам помогли выучить какие-то харьковские евреи?

- Сибирь - страна многонациональная. Сталин прятал за колючую проволоку всех: и немецких фашистов, и испанских коммунистов. За 10 лет можно было выучить даже китайский.

- Выучили?

- Нет, всего лишь испанский, французский и немного итальянский. Китайцы сидели, видимо, ближе к Амуру.

- Который с крыльями и стрелами? - Димсрис сделал вид, что не понял.

- Нет, который «батюшка», как говорят русские.

- В лагере вас знали как Кравченко?

- Скорее как Максимова.

- Откуда эта фамилия?

- Русская контрразведка пыталась сочинить мне легенду и завербовать.

- Там вербовали не только вас.

- Да, обязательство о сотрудничестве было условием освобождения для каждого. Почему и откладывалось исполнение Указа их парламента. Он вышел в сентябре 55-го, а ворота стали открывать только весной 56-го.

- Было тяжело? - после паузы участливо спросил Димсрис, не сумев скрыть и искренний интерес, и радость от того, что он смог избежать участи агента «Доронина», бывшего заместителя адмирала Канариса полковника Пикенброка, тысяч других генералов, офицеров и рядовых вермахта, оказавшихся в бараках Гулага.

Борис замолчал, прикурил сигарету, оглянулся на полоску прибоя, сделал несколько маленьких глотков из бокала.

- Об этом лучше не вспоминать… - глухо произнес он и снова пригубил вино.

- Как вам Испания? - тотчас перевел разговор Димсрис.

- Рай! - улыбнулся Борис.

- Есть местечко в одной газетке, в Бургосе. Хороший климат, Иберийские горы… Газету издают наши друзья, они помогут подыскать вам квартирку. А там, глядишь, присмотрите богатую вдову, они еще водятся здесь…

- Мне нужен примерно месяц.

- Зачем?

- Надо посидеть над учебниками, полистать книжки по грамматике. Язык я учил на слух, разговорный довел почти до совершенства, а вот на бумаге иногда появляются не те буквы.

- Ерунда, осилите. Найдете какого-нибудь еврея - он поможет, - захохотал Димсрис.

- В Испании это непросто, их гнали отсюда еще в XV веке, если мне не изменяет память, - рассмеялся в ответ Борис.

Димсрис открыл парусиновый портфель, достал небольшой пакет, протянул Борису.

- Здесь новые документы, деньги, - он черкнул несколько слов на листке и положил его перед собеседником, - это адрес, по которому вы должны явиться в следующий понедельник. Пароля не надо, просто покажете паспорт. На дорогу у вас уйдет дня два-три, так что еще пару дней можете пожить здесь, поплескаться в теплом море, Мигель все устроит, - Димсрис щелкнул зажигалкой, поджег край листка с адресом и аккуратно положил его в пепельницу. - Не провожайте меня, я вас найду в Бургосе.

Он встал и протянул руку Борису.

- Не беспокойтесь, сеньор Гонсалес, я полагаю, что мы сможем уладить это дело, - громко произнес он, - Мигель, спасибо за хорошее вино, деньги я оставил на столе.

- Вы уже уезжаете, сеньор Фьерро? Так скоро, я даже не успел выкурить с вами трубку, - хозяин, раздвигая стулья, спешил к уважаемому гостю.

- В следующий раз, Мигель, в следующий раз, дела, - адвокат похлопал по плечу крепыша в фартуке, - а вот сеньор Гонсалес задержится еще на пару дней, ему понравилось у вас. Надеюсь, ты не оставишь его в одиночестве?

- Об этом не может быть и речи, он будет окружен заботой, не хуже испанского короля! - Мигель подмигнул «Гонсалесу» и заторопился проложить путь выбравшемуся из-за стола Фьерро.

- До встречи в моей конторе, сеньор Гонсалес, - протянул на прощание руку Димсрис.

- Я надеюсь только на вас, сеньор адвокат, - подхватил протянутую ладонь Гонсалес и слегка склонил голову.

Через три дня с железнодорожной станции Алькасар-де-Сан-Хуан, что на полдороги к Бургасу, прилично одетый сеньор со скошенными плечами отправил телеграмму в Барселону. В депеше было всего несколько слов: «Дело о наследстве оказалось не безнадежным. Адвокат обещал успех. Хуан».

Спустя сутки на стол сотруднику Первого главного управления КГБ СССР легла расшифровка донесения, полученного от агента в Париже, работающего под крышей чешской внешнеторговой фирмы: “испанец” встретился с давними друзьями».

Теплым майским утречком меня выгнали из дому.

Но сначала мне рассказали, кто я такой. Ковыряя остывшую яичницу, я узнал, что не отношусь к числу людей, которым стоит заводить семью. Оказывается, семью надо содержать! А я вместо этого содержу свою машину, которая все время ломается, жрет уйму денег и от которой никакой пользы, потому что или она в ремонте, или я мотаюсь на ней неизвестно где, забыв о семье. Тут бы мне самое время не удержаться и спросить Нину, что же она все-таки понимает под этим словом: только себя самое или еще и нашего кота Тимошу? Но я удержался.

Нина между тем развивала тему. Я услышал, что настоящий мужчина не имеет права зарабатывать столько, сколько я, заставляя молодую привлекательную женщину биться в тисках нужды, - представьте себе, она выразилась именно этими словами! Где роман, начатый три года назад? Где договор с издательством на книгу очерков? Нормальные журналисты бегают с утра до вечера по журналам, беспрестанно ездят в командировки, пишут очерки о хороших людях. (Боже, откуда у нее подобные представления!) И только такие, как я, могут две недели носиться по городу ради какой-то полууголовной истории, чтобы потом создать очередной шедевр и получить гроши. Все мои возражения давно известны, так что я могу молчать.

Я и не собирался ничего говорить. Я пережевывал сухую недосоленную яичницу и думал, до чего мне, столько раз принимавшему участие в чужих семейных драмах, неохота участвовать в своей собственной.

Конечно, я мог бы пожелать Нине, чтобы тот тип, с которым я видел ее возле магазина "Подарки", проезжая третьего дня по улице Горького, оказался настоящим мужчиной. Из тех, кому стоит заводить семью. Но промолчал: не дай Бог она еще подумает, что я за ней слежу.