– Пойдемте лучше покурим, – предложил он.

И все кроме Андрея отправились на улицу.

Андрей не курил и остался в комнате. Включил было телевизор, но надоевшая реклама о тампексах и памперсах сразу отбила охоту смотреть передачу. Выключив телевизор, он вспомнил о предложении Захарова. Неужто наконец-то дошло до Сергея, что хвастаться любовными победами пошло. Но любопытство уже завладело им: не может быть, чтобы за последнее время никто из женщин не побывал у Сергея.

Андрей знал, что трофеи лежат в платяном шкафу на верхней полке. Открыл створку и чуть не ахнул: с краю, перед грудой шелковых исподников, лежала знакомая заколка. Заколка Жанны.

В голове зазвенело, будто кто-то саданул его сзади тяжелым, тупым предметом. Он захлопнул дверцу и, отойдя от шкафа, тяжело опустился на диван.

Жанна была здесь?! Верить не хотелось. Но таких заколок он ни у кого не видел… Вот почему смутился Сергей, когда его попросили… Снова, подонок, обошел его и здесь?… Вырвал должность, звание, а теперь и жену?!

В сердце будто впились острые когти и раздирали его на части. Сидеть больше Андрей не мог. Он встал, подошел к столу и налил себе почти полный фужер водки. Залпом осушил его и, не закусывая, пошел из комнаты вон. На улице сдержал себя, остановился у компании и, извинившись, что малость перебрал, потопал домой.

Жанна уже спала. Несмотря на то, что в голове плавали туман и неразбериха, а ноги еле держат его, он начал искать заколку. Что-то с грохотом упало. Проснулась Жанны. Спросила:

– Ты чего там ищешь?

– Ничего. Спи, – ответил он и, добравшись до дивана, не раздеваясь, грохнулся на него.

Но спал ли он? Все кружилось и вертелось в голове, раскручивая одну мысль за другой о страшной мести.

А утром, когда Жанна проснулась, в его душе бушевал такой гнев, что он не сдержался, схватил грешницу за волосы и заорал:

– Где твоя красивая заколка?!

Жанна растерялась, смотрела на него широко открытыми глазами и что-то невнятно мямлила.

– Где твоя заколка? – грозно повторил он вопрос.

– Не знаю. Потеряла где-то, – наконец собралась она с мыслями.

Дальнейших объяснений ему не требовалось. Злость и ненависть так сдавили сердце, что перехватило дыхание.

– Ты врешь, сука! Я знаю, где заколка… Я убью вас…

Хотелось вцепиться руками в точеную, без единой морщинки шею жены и сдавить до хруста. Но он сдержал себя. Нет, она заслуживает не такой быстрой смерти…

Три недели пролежал он в госпитале, мучимый не болью (нога и травма головы заживали быстро, как на собаке), а мыслями, что будет с ним, поверил ли ему Басаев и как собирается использовать русского перебежчика. Что он не поверил Андрею, было видно по его глазам и по тому, что в госпитале с него не спускали глаз. Длинноносая сестра, дежурившая через день, почти не выходила из его палаты, строя из себя этакую изголодавшую по мужчине вдовушку (муж якобы погиб в 96-м), готовая забраться к нему в постель. Вторая медсестра, старушка, была хитрее и опытнее, она все больше крутилась в коридоре. Частенько Андрея навещал и одноглазый. Теперь он разговаривал с ним более почтительно, чуть ли не набиваясь в друзья, готовый исполнить любые его просьбы; расспрашивал о семье, родителях и жене, берясь, если Андрей пожелает, сообщить им, что он жив и здоров. Андрей категорически отказывался от таких услуг.

А вот доктор, похоже, искренне сочувствовал ему и делал все, чтобы раны зажили быстрее. Но Андрей и ему не верил, ни с кем не откровенничал: уж коли самый близкий друг Сергей оказался лицемером и подлецом, чего ждать от остальных…

Наконец его выписали из госпиталя. За эти три недели он заметно похудел, у него отросли усы и бородка, что заметно изменило его внешность. Доктор, провожая его, сказал с улыбкой:

– Ну вот, вы теперь настоящий ваххабит.

Да, что-то в его чертах имелось от кавказцев. Жаль, что он языком пока не овладел, хотя за пребывание в госпитале кое-какие слова запомнил и научился улавливать смысл разговора иноверцев. Хотя теперь они уже не иноверцы, иноверцами стали его соотечественники. Но он не переживал за принятие новой веры, главное выжить, а там судьба подскажет, как быть…

Одноглазый привез его в горное селение. И по тому, что обитателями здесь были в основном военные, он понял, что это лагерь боевиков.

– Здесь ты примешь клятву на Коране, потренируешься и станешь воином ислама, – сказал одноглазый.

Андрея определили в отряд араба Умара, сподвижника Хаттаба, жестокого и до мозга костей солдафонистого командира, гонявшего подчиненных от темна до темна, тренируя рукопашному бою, стрельбе из всех видов оружия, обучая подрывному делу. Помимо этого четыре часа выделял на земляные работы: рыли подземные ходы, выезжали в горы для создания оборонительных укреплений, пещер на случай укрытия от ударов авиации. Здесь готовились для большой, длительной войны с Россией. «А наши командиры ни хрена об этом не знают», – не то с сожалением, не то с обидой подумал Андрей.

Вместе с боевиками на земляных работах трудилось немало пленных: русских, армян, белорусов и даже кавказцев, тех, кого взяли в заложники и за которых не выплатили выкуп. С ними обращались особенно жестоко, как с рабами: за малейшую провинность избивали до потери сознания, либо приканчивали тут же.

В отряде, который тренировал Умар, было три девушки, две украинки и одна чеченка: Люсия, Надия и Фатима. Люсия самая молодая, лет шестнадцати, но крепкая в кости и с уже раздавшимися бедрами. Вечерами ее обхаживали кавказцы. Она была неразборчива, цинична и не стеснялась торговаться с претендентами на свое тело.

Надия и Фатима постарше, лет по восемнадцать, но тоже шлюхи, торгующие собой. Правда, физиономии у них не отличались привлекательностью, и они не пользовались таким спросом, как Люсия, хотя и та была далеко не красавица.

Андрей на девиц не обращал внимания, а когда они, распознав в нем буку, стали приставать к нему со всякими глупыми шуточками, открыто выразил им свое презрение.

Одно вызывало в Андрее восхищение – выносливость девиц. Они вместе с мужчинами лазили по горам, бегали, прыгали через рвы, бросали гранаты, стреляли, копали. В общем, делали все, что входило в программу обучения. Всех троих готовили в снайперы, и на стрельбах они показывали завидную меткость: из тридцати возможных меньше двадцати пяти не выбивали.

Однажды на стрельбах Люсия подошла к Андрею и насмешливо бросила:

– Ну что, смурной, вдарим по штучке?

– Не понял.

– Ах да, ты же у нас еще целка. Стреляем на интерес: кто больше выбьет, тому тысяча долларов. – У нее был приятный, певучий голос с присущим украинцам акцентом. Но когда она сердилась или волновалась, русская речь перемежалась украинизмами.

– А на пять не побоишься? – увеличил ставку Андрей.

– Я? – удивилась Люсия. – Добавляю еще пять.

– Согласен, – Андрей пожал ее протянутую руку.

Ему очень хотелось наказать эту самоуверенную, ненасытную путану. Мало того, что каждую ночь по пятьсот баксов зарабатывает своею трясогузкой, еще и в стрельбах ставку делает. После измены Жанны он ненавидел всех женщин, а здесь, наслушавшись пересказов кавказцев, как они «харили» Люсю, Надию, Фатиму, они вызывали у него чувство брезгливости. И будь его воля, он первыми поставил бы их к стенке…

Люсия достала монету.

– Мой орел, – заявила категорично.

– Пожалуйста.

Она была везучая: монета упала орлом вверх.

– Я первая! – торжественно объявила Люсия.

Вокруг них собрались любопытные. Посыпались подначки, насмешки. Болельщики были на стороне Люсии, и ее подбодряли, а Андрея старались подзавести, разозлить, чтобы он занервничал и проиграл.

Андрей пропускал насмешки мимо ушей. Он хорошо знал, как важно хладнокровие в стрельбе, и научился держать себя в руках еще курсантом. Не раз участвовал в армейских соревнованиях в стрельбе из пистолета и винтовки и не однажды завоевывал призы. А уж эту шлюшку он постарается обставить.