— Все ясно, Игорь Николаевич. Можем дальше и не ходить. Детей у Рогальских нет. Тот хлюст сына лейтенанта Шмидта сыграл.

— Знаешь, Саша, давай зайдем и к Крокету.

— На кой ляд он, Игорь Николаевич! Мало ли мы всякой дряни повидали?

— Дряни, говоришь? Нет, Александр, мы с тобой чаще видели испорченных людей, а дрянь надо тщательно изучать. Мне просто необходимо поговорить с этим Крокетом… Заглянуть поглубже в его нутро.

— Уйдя на пенсию, хотите мемуарами заняться?

— Молодец! Идею подсказал.

Они направились к дому номер восемь. Калитка была заперта. Майский постучал. Во дворе сиплым басом гавкнула собака.

Через минуту послышались шаги, и мужской старческий голос спросил:

— Кто там?

— Милиция, откройте!

— Что случилось?

— Да вы сначала откройте, тогда и побеседуем.

Какое-то время за калиткой слышалось невнятное бормотанье. Казалось, что калитка так и не откроется. Но вот послышался лязг металла, отодвинулся один засов, второй. Калитка, отворилась. Перед оперативными работниками стоял высохший, костлявый старик. Напрягая зрение, он пытался рассмотреть незнакомых ему людей. Майский достал из кармана фонарик и осветил свое удостоверение.

— Мы из милиции. Разрешите войти?

— Да, да. Входите, пожалуйста.

Вошли в большую комнату. Красивая хрустальная люстра заливала мягким светом все это уютное помещение. За столом сидела дряхленькая, подслеповатая старушка. Она с таким любопытством смотрела на вошедших, что даже не сразу ответила на их приветствие. Поведение хозяина выдавало, что приход работников милиции его взволновал. Старик суетливо передвигался по комнате.

Майский и Ветров присели на предложенные стулья и, выжидая, когда хозяин успокоится, рассматривали комнату. Все здесь говорило о достатке.

— Сколько в доме комнат? — спросил Ветров.

— Семь, — ответил хозяин, пододвигая под себя стул.

— Сколько человек здесь проживает?

— Вот мы со старухой. Раньше родственники проживали, а когда умерли — остались одни.

— Квартирантов имеете?

Старик смутился:

— Жалко стало нам молодых-то… Вот и пустили несколько студентов.

— И сколько же их?

— Да немного…

— А все-таки?

— Человек шесть-семь…

— Покажите, пожалуйста, домовую книгу.

Хозяин поднялся со стула и, подойдя к шкафу, достал истрепанную домовую книгу, подал ее Ветрову. Перелистав ее, майор заметил:

— Странное дело: у вас никто не прописан?

— Так ведь временно живут…

— Сколько же вы берете с них?

— Что с них можно взять? По пятерке. Студенты…

— По пятерке, говорите? Скажите, у Рогальских дети были?

— Нет, не было… Собственно, были, конечно… умерли…

— Умерли, говорите. Причина смерти?

— Не знаем. Наверное… от болезней.

— Что же вы — родственники, а не знаете?

— Как-то не интересовались.

— Ну что же, — сказал Ветров, поднимаясь со стула. — Покажите свой дом.

И они втроем направились на другую половину. Старуха осталась сидеть за столом.

Зашли в одну комнату, во вторую, третью. В каждой стояло по три-четыре кровати. В последней комнате застали трех девушек. Одна из них гладила платье, вторая читала, третья складывала в чемодан какие-то вещи. Поздоровались. Девушки с любопытством смотрели на вошедших. Неожиданно Ветров спросил, обращаясь к той, которая занималась утюжкой:

— Скажите, сколько вы платите за квартиру?

— Двадцать рублей.

— Это втроем — за комнату?

— Нет, каждая — по двадцать за кровать, — ответила девушка, с укором посмотрев в сторону старика. — Хозяин считает, что мало с нас берет, так еще дрова заставляет пилить и колоть. Вот, Таня уходить собралась, и мы скоро уйдем. Найдем более подходящее жилье и уйдем. Где это видано, чтобы в наше время такую обдираловку можно было устраивать.

— Не нравится — уходите, — не выдержал хозяин. — Силком вас не держу!

— Уйдем, дедушка, уйдем. Только стыдно с людьми так обходиться.

— Как же прикажете с вами обходиться? — злобно бросил хозяин. — Сам из-за вас терплю, во всем ущемляю себя, а ты стыдить меня собралась, соплячка.

— Пусть соплячка. А вы, дедушка, — живодер. Вот кто! И мы уйдем от вас. Найдем место лучше…

Ветров спросил у девушки:

— Сколько вас здесь живет?

— Двенадцать человек. В малюсенькой комнатке по три-четыре человека ютятся. А он сегодня объявил, что еще троих парней берет.

— Хорошо, — сказал Ветров, — мы поручим участковому инспектору разобраться и принять необходимые меры.

Ветров и Майский попрощались с квартирантками и возвратились в комнату, где по-прежнему сидела за столом хозяйка. Хозяин вошел следом, плотно закрыв за собой дверь:

— Возмущаются… Не нравится — пусть уходят. Людям добро делаешь, а они…

— Они все прекрасно понимают, — перебил старика Ветров. — Вы же, попросту говоря, занимаетесь незаконным обогащением.

— Каким обогащением? Товарищ начальник! Хочу копейку собрать… родственникам бедным памятник поставить.

— Каким родственникам?

— Лене и Андрею Рогальским. Они в этом доме жили…

Ветров перебил его:

— Не надо врать! Не дождутся они памятника. Вы, пожалуй, забыли, где их могила находится. А памятник там стоит. Соседи поставили. Скажите лучше, кто из молодых мужчин на этой квартире проживал?

— Что вы! Никого не было и не будет. Я откажу и тем хлопцам… которым пообещал.

Ветров коротко простился с хозяевами и, пропустив впереди себя Майского, вышел из дома.

На улице оба вздохнули с облегчением. Шли молча. И только когда сели в машину, Игорь Николаевич проговорил:

— Не помню, кто сказал: «Прожили два человека свои жизни. И за это им на кладбище поставили памятники. Одному — на добрую память, что он жил, другому — для сведения, что умер». Не трудно догадаться, какой памятник поставят этому хозяину.

Машина неслась по темным, умытым дождем улицам.

Скалов сидел за столом рядом с Гореловым и делал вид, что пьет наравне со всеми. Напротив сидели трое — молодые мужчины, рядом с ними — совсем окосевший Батурин. По материалам уголовного розыска Скалов знал, что Батурин «специалист» по очистке квартир. И то, что сегодня случай свел оперативного работника с этим вором, было неплохо.

Батурин подозревался в нескольких крупных квартирных кражах. Скалов хорошо помнил, как чертыхался Тростник, когда рассказывал о Батурине. Тростнику удалось выяснить, что последний причастен к этим кражам. Брать его без достаточных улик не было никакого смысла. Добиться от него правдивых показаний просто невозможно. Тростник более десяти дней пытался установить, с кем Батурин ворует и где прячет краденое. Казалось, все места возможного сбыта похищенного уже удалось выявить. Но поймать преступников оказалось делом нелегким.

Тростнику доставалось и от начальства. И действительно, среди похищенного имущества наряду с мелкими предметами и ценностями были крупные вещи, особенно ковры, сбыть которые почти на виду у работников милиции было невозможно. Сколько ни бился Тростник над разгадкой, где воры устроили тайник, ничего утешительного добыть не мог. И вот Батурин сидит вместе со своими друзьями за одним столом с оперативником и, не зная того, упивается хвастливыми речами:

— Что мне деньги?! Вчера в ресторане червонцем дал прикурить Сане.

Сидевший напротив, уже изрядно пьяный, Саня подтвердил:

— Точно-о… Официантка от удивления ч-чуть ноги не оп-опшпарила.

Скалов постепенно все больше и больше накапливал сведений о друзьях Батурина. Маленький магнитофон во внутреннем кармане пиджака Скалова четко фиксировал весь разговор. Нужно только умело направлять ход воровской беседы. Скалов вспомнил о спрятанных коврах и решил попытаться выяснить, где их укрыли Батурин и его друзья.

Лейтенант придвинулся к Батурину и заплетающимся языком сказал:

— Ты, кореш, молодец! Был у меня друг — копия ты. С таким — готов куда угодно. Жаль — погорел. И, главное, обидно: заделал квартиру, золотишко, хрусталец, башни взял. Я помог ему красиво сбыть. А его, фрайера, опять на ту же хату потянуло. Вспомнил, что уж больно красивый ковер имеется. Отговаривал его, отговаривал, а он мне: «Ничего… никто не рассчитывает, что я опять в ту же квартиру пойду. Понимать надо… психология». Ну и пошел. Взял коврик — и в комиссионку. А оказалось, что, как только он из квартиры с ковриком вышел, тут же и хозяин пришел. Кипиш поднялся. Контора приехала. Пустили собаку, а она, сволочь ушастая, прямо к комиссионке и приперла. А там кореш мой уже коврик какой-то мадам загоняет. Так, бедняга, и погорел.