Тростник положил трубку и подумал: «Надо обязательно помочь человеку. Придется переговорить с директором станкостроительного. Пусть со своими кадровиками разберется». Он сел за стол, открыл папку с деловыми бумагами, несколько из них отобрал, положил перед собой. Но мысль майора все время кружилась вокруг последних событий. «Запутанная история получается с этой машиной, — рассуждал Владимир Григорьевич. — То на ней ездит некий молодой мужчина, то Фролов, по всем приметам похожий на Краба».

Набрав нужный номер телефона, Тростник услышал голос Майского.

— По Фролову ты выяснил?

— Да, Владимир Григорьевич. Технический паспорт и удостоверение на право управления автомобилем на имя Фролова поддельные. В городе прописано тридцать девять Фроловых. Ни один нам не подходит.

— По машине повторную ориентировку дал?

— Дал, только что.

Владимир Григорьевич положил трубку на аппарат и снова задумался. В который раз его мозг назойливо сверлил каверзный вопрос: «Где же скрывается этот Краб? Связан, ли он с Крокетом? Вполне возможно, — рассуждал далее он, — что Краб имел документы на имя Фролова. Откуда у него этот автомобиль? Наверняка краденый. Да, видимо, надо по-настоящему браться за Пудова».

Когда Лисаускас узнал фамилию человека, который заказывал чемоданчик, то, еле сдерживая восторг, воскликнул:

— Шубак, говоришь?! Мы же его разыскиваем!

— За что?

— За кражу оружия. Познакомился с женщиной — начальником почтового вагона, украл у нее наган и — дай бог ноги — скрылся. Сколько нам трудов потребовалось, пока не удалось установить, что это Шубак. Он же ей представился под другим именем. Та развесила уши, поверила. К себе — в вагон — пригласила. Два раза в рейс брала. А он выбрал момент и спер оружие.

— Где же он сейчас находится?

— Где-то здесь. Дважды ему на хвост наступали, но выскальзывал, — Лисаускас немного помолчал и добавил: — Самое опасное, что, по нашим данным, Шубак готовит вооруженное нападение на инкассатора. На какого именно инкассатора и где — пока не знаем. Известно только, что женщина по имени Лариса прячет его на своей даче. Так что давай вместе высчитывать, где его искать.

Лисаускас заметил, что Ветров чему-то улыбается, и удивленно спросил:

— Ты чего улыбаешься?

— Вспомнил одну детскую считалочку. — И, видя, как недоуменно смотрит на него друг, пояснил: — Иду сегодня сюда, смотрю — недалеко от гостиницы дети играют. Одна девочка — годика четыре ей — считает: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, царь велел меня повесить, а царица не дала и повесила царя. Царь висел, висел и в помойку полетел. А в помойке жил Борис — председатель дохлых крыс, а жена его Лариса — замечательная крыса». Вот только не запомнил, что дальше.

— Ну тебя! Дурачишься, а у меня голова кругом идет. Замолотит Шубак мокруху, будет тогда считалочка! А тут еще и ты на мою голову. Нет бы взять жену, детей да прикатить сюда отдохнуть на пару деньков. А то только работу подкидываешь да еще считалочками занимаешься. — И неожиданно передразнил Ветрова: — «А жена его Лариса — замечательная крыса». Между прочим, установить бы эту Ларису, тогда Шубака взять нетрудно.

— А что вы предприняли?

— Запросили списки владельцев дач и проверяем их. Ищем и оперативным путем, но пока — увы!..

— Ладно уж прибедняться. Если ты взялся за это дело, то сомнений нет — найдешь. Я тоже боюсь: если не возьмем Краба — жди новой беды. Надо полагать, что замышляет он не прогулку на катере.

Ветров помолчал с минуту, потом спросил:

— Передали для моих по телетайпу записку о Крокете?

— Конечно, еще вчера.

— Интересно, что старик теперь скажет о сыне?

Старик Крокет не спал. После того как майор побывал у него и поинтересовался сыном, он потерял покой и сон. Крокет прожил на свете немало. И обмануть его было трудно. Нутром чуял, что над сыном сгущаются тучи. Нет, не за судьбу Георгия волновался он. Боялся за себя. Хотя сын никогда ему о своих делах не рассказывал, но он хорошо видел, что тот живет не как все. Старый Крокет не вмешивался в его дела: пусть живет, как знает. Но эта история с машиной? А вдруг и его на старости лет возьмут? Он узнал однажды, какая жизнь уготована уголовникам, и сейчас, на склоне лет, ему не хотелось снова пробовать те харчи, что ел когда-то на протяжении целого года. Через несколько дней старик сходил на почтамт и отправил короткое письмо на имя Клешнева: просил сына приехать на побывку.

«Интересно, — думал старик, — где он взял документы Клешнева? А вдруг убил?!» — От этой мысли Крокета забил озноб, и он, кряхтя и громко сопя, начал подыматься с постели.

В этот момент что-то ударилось об оконное стекло. Старик замер. В стекло опять что-то стукнуло.

«Наверное, он», — подумал хозяин и, натянув на ноги резиновые боты и набросив на плечи пальто, вышел во двор. Громко залаяла собака, и старик, прикрикнув на нее, приблизился к калитке.

— Кто там?

— Я. Открой.

Старик узнал голос сына и дрожащими руками начал быстра отодвигать запоры. Наконец калитка распахнулась, и в свете уличного фонаря возникла фигура незнакомого мужчины. Вид его был страшен, и Крокет с испугом воскликнул:

— Кто вы?

— Да я, батька. Не бойся! Я просто переоделся.

Голос действительно был сына, и хозяин глухо выдохнул:

— Проходи. Напугал меня. Что за леший, думаю, ночью приперся. Чего ты так нарядился?

— Чего, чего! Не маленький — сам можешь догадаться. Кто у тебя дома?

— Никого. Старуха одна спит. Иди в хату.

Краб вошел в дом, подождал, пока отец, заперев калитку, войдет следом, и спросил:

— Где мы поговорим?

— Идем на ту половину. Квартирантов уже нет. Там и поговорим.

Они прошли в дальнюю комнату. Старик щелкнул выключателем и испуганно уставился на незнакомое чудище: сын это или не сын?

— Я специально оделся так. Если у тебя спросят, кому машину дал по доверенности, скажи — Клешневу. Дескать, познакомился с ним и он тебе понравился. Уехал, мол, на моей машине в экспедицию. Возвратится — машину пригонит.

— Я тебе по делу послал письмо. Милиция про тебя спрашивала.

— Когда? — вскочил со стула Краб.

— Несколько дней назад.

— Чем интересовались?

— Меня это как раз и волнует. Спрашивали, где машина, где ты.

— Ты ответил?

— Сказал, что ты сидишь, а машина — в деревне.

— Не спрашивали, в какой?

— Спрашивали. Ответил, что не могу сказать. Так и так, говорю: стыдно будет перед родственниками, если начнут у них интересоваться мною и моей машиной.

— Молодец! Это ты хорошо придумал. А что еще спрашивали?

Старик задумался:

— Больше, кажется, ничего. Ну, а ты как?

— Нормально, — усмехнулся сын. — Живу, не скучаю.

— И веселого, видать, мало?

— А почему же?

— Так, как ты живешь, — это все время в страхе жить, в поту спать. — И старик неожиданно для самого себя спросил: — Жора, ты людей убиваешь?

Страшен был вопрос. В большой, полуосвещенной комнате он прозвучал как-то по-особому зловеще. Но не смутил он Крокета-младшего.

— Людей? Зачем их убивать? — кисло улыбнулся он. — Сами подохнут. — Немного помолчав, ночной гость добавил: — Хотя нож в тело человеческое, как в масло, входит и сделать это совсем нетрудно. — Крокет снова вспомнил Мужлина. В воображении вспыхнул момент, когда он осветил фонариком сломанную ногу. Краб скрипнул зубами и зло взглянул на отца: — Чего ты вдруг на эту тему разговор завел? Гляди у меня, старик! Продашь — не посмотрю, что батька…

— Что ты! Что ты, Жора! Да разве я хотел! Я просто так. Чует мое сердце — не оставил свое ремесло… За тебя переживаю.

— За меня переживать не надо. Я давно — не сосунок. Сам выбрал дорогу. Сам по ней и пойду, пока не остановят.

Отец смотрел на сына, словно впервые видел его. Кто знает, может, парик, грим, странная одежда заставили Крокета-старшего по-другому посмотреть на свое создание.