Орест вскочил и заходил по комнате как был – в носках. Он пробовал звенья новой логической цепи на разрыв… Разве не логично, что именно Ульрих Цафф, сапер-штурмовик с огромным фронтовым опытом подрывной работы, вошел в диверсионную группу «Вишну»? Если он родственник пастора, значит, Альтхафен ему хорошо знаком, и вероятность включения такого человека в диверсионное подполье возрастает. Он захвачен живым и убивает себя не только из фанатизма. В Альтхафене у него родственники. Не выдать бы их…

Все пока правдоподобно и даже убедительно… Но… Ни одного достоверного факта, все построено на предположениях. Эх, посоветоваться бы с Сулаем!

Ну, куда же он запропал?

Когда в два часа ночи выключали насосы, тишина в бункерной наступала такая, что казалось, будто полопались барабанные перепонки. Каждую ночь с двух до четырех водоотливную установку выключали. Мотористы уходили из бункерной, стараясь поднять как можно больше шума. В штольню, наполовину осушенную, неслись веселые крики, радостный гвалт, лязг инструментов. И хотя Горновой с Сулаем прекрасно помнили из школьного курса физики, что звуки из воздушной среды в водную почти не переходят, все же надеялись: те, кто наблюдает из-под земли за работой установки, сумеют расслышать и эти паузы в шуме насосов, и этот веселый гомон уходящих мотористов. Мало ли какими путями распространяются звуки на этом чертовом заводе – по железной ли арматуре бетона, по вентиляционным ли трубам…

– У любых стен есть уши, – полагал капитан Горновой.

– Дешевый это спектакль, – сетовал Сулай. – На дядю работаем. В ночные сторожа заделались. А нашу работу кто за нас сладит?

– А мы здесь две задачи, как одну, решаем: и шахту осушаем, и «вервольфов» ловим.

– За двумя зайцами… «Решаем!..» Эх, не так все делается.

И Сулай, натянув поверх двух свитеров ватник, отправился в промозглую бункерную. Там, устроившись за старой вагонеткой, он растянулся на подостланной шинели и заглянул в наклонный колодец штольни. Поодаль так же бесшумно располагался напарник. Оба всматривались в черную гладь воды, чуть подсвеченную тусклой лампой дежурного плафона. Над их головами висели три мощных линзовых прожектора, готовые вспыхнуть, едва лишь пальцы Сулая нажмут кнопку выключателя.

В это утро Оресту очень не хотелось просыпаться.

После вчерашних ночных размышлений мозговые полушария – Орест это явственно чувствовал – превратились в половинки чугунных ядер. Потянуло вдруг к черному «адлеру», к простой и понятной работе, не требующей особых умственных напряжений. Но печатать на машинке Еремееву не пришлось.

Майор Алешин подыскал ему другое дело. В подвале ратуши, только что осушенном командой Цыбуцыкина, стоял сырой запах бумажной прели – размокшего архива альтхафенского магистрата. Алешин снова решил попытаться найти планы городских подземных коммуникаций: водосточной сети, канализации и кабельных трасс.

– Найдете схемы – представлю к правительственной награде! – напутствовал Еремеева майор.

В помощь лейтенанту отрядили молодого бойца из комендантской роты – длинного и тощего рядового Куманькова, который еще не успел забыть школьный курс немецкого, а для охраны – сержанта Лозоходова, вооруженного автоматом и сумкой с гранатами. Разбухшие листы расползались в пальцах, и приходилось очень осторожно отделять один документ от другого. Куманьков читал вслух заголовки папок и те, что могли представлять хоть какой-то интерес, передавал Еремееву для более детального изучения. Лозоходов поглядывал на них с верхних ступенек пристенной лестницы, курил румынские сигареты, не забывая, впрочем, посматривать в коридор сквозь полукруглый проем распахнутой двери.

Они работали до самого вечера. Однако ничего существенного найти так и не удалось. Попадались пухлые дела с отчетами по озеленению города, сметы на благоустройство Старобюргерского кладбища и реконструкцию яхт-клуба, сводки и прочая бумажная канитель. В записях о рождении и смерти Орест обнаружил подписи пастора Цаффа. Оторвав кусочек листа с пасторским автографом, Еремеев в тот же вечер сличил его с подписью на отчете командира штурмовой группы. Не надо было быть графологом, чтобы убедиться, как рознятся оба почерка. Да и с самого начала нелепо было рядить духовника бомбейского консульства в мундир сапера-подрывника, специалиста по уничтожению дотов. Значит, надо искать Ульриха Цаффа в числе ближайших родственников пастора. Проще всего это было сделать сегодня, то есть расспросить при покупке вазы Диту, разумеется, под благовидным предлогом, о семействе пастора и о нем самом. Но по дороге к кирхе у Еремеева созрел на этот счет план, столь же заманчивый, сколь и рискованный.

Дита встретила его все в том же бело-черном наряде, тщательно прибранная, слегка подкрашенная, в тонком флере горьковатых духов. Она была оживлена и немного игрива. Так, поднимаясь по узкой лестнице, Дита попросила руку и крепко сжала пальцы «господина лейтенанта». Но и «господин лейтенант», парень не промах, не выпустил ладонь спутницы ни тогда, когда лестница кончилась, ни тогда, когда они вошли в кабинет пастора. Более того, выложив приготовленные деньги на бюро, он взял и вторую руку девушки. Дита скромно потупила глаза.

– Фрейлейн Хайнрот, – голос Ореста звучал проникновенно, – я бы очень хотел снять комнату в вашем доме.

Фраза, приготовленная заранее и отрепетированная по дороге, произвела должный эффект. Ресницы на красивых козьих глазах чуть дрогнули.

– Боюсь, что это будет сложно, господин лейтенант… Фрау Хайнрот не согласится… А впрочем, – с прежним озорством улыбнулась Дита, – я поговорю с ней сама!

Фрау Хайнрот наливала кофе миловидной девушке с нежно-рыжими локонами. Таких девушек Еремеев видел только на пасхальных немецких открытках.

– Сабина, – представила Дита девушку. – Дочь дяди Матиаса, с которым вы уже знакомы по шварцмаркту. Присаживайтесь, господин лейтенант! Сегодня по случаю успешной продажи вазы кофе у нас натуральный…

Натуральным оказался и шоколад «Кола», хорошо знакомый Оресту по трофейным бортпайкам немецких летчиков. Еремеев обжигал нёбо горячим кофе и слушал застольную болтовню Диты:

– Дядя Матиас заболел, и Сабина доставила нам огромную радость, что заглянула в наш женский монастырь. Жаль, дядя Матиас не смог прийти. Он очень интересный человек, и вам было бы с ним совсем нескучно. Дядя Матиас – главный смотритель альтхафенских мостов. Он так о них рассказывает! До войны даже написал путеводитель по мостам города. У нас их очень много – и больших, и маленьких. А есть такие красивые, что позавидуют и берлинцы.

Дита покопалась на этажерке с книгами и вытащила тоненький цветной буклет «Мосты Альтхафена». Прекрасные фотографии были наложены на схему речной дельты города. Эта схема сразу напомнила о задании майора Алешина. Конечно же, под стеклом алешинского стола лежала карта города, куда более подробная, чем туристская схема. Но, может быть, у главного смотрителя сохранилось что-нибудь посущественней? Орест взглянул на Сабину с нескрываемым интересом:

– Неужели эту чудесную книжку написал ваш отец?

– Да, – холодно проронила девушка.

Дита поспешила развеять неловкую паузу. Она открыла пианино и зажгла фортепианные электросвечи под розовыми абажурчиками.

– Сабина, будь добра! Мы с тетей Хильдой так давно тебя не слушали…

– Нет-нет, я сто лет не садилась за инструмент! Как-нибудь в другой раз… И вообще, мне пора… Скоро комендантский час.

Еремеев тоже поднялся из-за стола, одернул китель.

– Спасибо за прекрасный кофе!

– Ах, посидите еще! – Дита сделала обиженное лицо. – Надеюсь, вас комендантский час не пугает?!

– Не пугает, но, увы, служба! Заступаю в ночное дежурство.

Сабина попрощалась и, захватив аккуратно перевязанный сверток, прикрыла за собой дверь. Орест сразу почувствовал себя свободней и уверенней.

– Фрау Хайнрот! – обратился он к хозяйке дома. – Я бы хотел снять у вас комнату. Дело в том, что дом, в котором я живу, сильно пострадал во время войны, и теперь сквозь трещины в потолке каплет дождь.