– Остался бы парашют или катапультное кресло.

– Да, – кивнул генерал. – И все-таки пошарьте у дороги. И в станицы загляните. Порасспрашивайте народ, может, кто-то что-то видел, слышал.

Следственная группа из пяти человек во главе с майором Чудаковым находилась еще в штабе, в кабинете Романова. Я представился им и рассказал о состоявшемся накануне разговоре с Барсуковым.

Майор задал мне еще несколько ничего не значащих вопросов и отпустил…

Две недели мы искали Хмурова, облазили все окрестности, дороги и тропинки, предгорье и ущелья. И никаких следов.

Параллельно с нами работала группа уголовного розыска во главе с майором Чудаковым, расследовала нападение на инкассатора. И тоже безрезультатно.

Москва, видимо, требовала от генерала Возницкого результатов расследования, и он, считая, что дальнейшие поиски ничего нового не дадут, собрал в клубе членов комиссии и командный состав полка для подведения итогов работы. На сцене висели крупномасштабная карта нашего района с маршрутом полета бомбардировщиков и наших истребителей, схемы ведения перехватов и столкновения самолетов Мигунова и Хмурова, снимки экранов радиолокаторов, на столе стояла радиоаппаратура с пленками наших переговоров.

По суровому лицу генерала, по нервной походке у стола, где заседали члены комиссии и наш комдив полковник Дмитрюков, нетрудно было догадаться, что разговор предстоит серьезный с серьезными последствиями. И больше всего достанется мне, главному виновнику происшествий: и за катастрофу, и за убийство инкассатора с охранниками, похищение трехмесячного денежного содержания личного состава полка – плохо организовал охрану, допустил утечку информации о поездке.

Генерал глянул на наручные часы – ровно девять, – взял указку и подошел к схеме неудачных перехватов первой пары. Заговорил рокочущим, как предгрозовые раскаты, голосом, не обещающим ничего хорошего:

– В ночь с семнадцатого на восемнадцатое мая полку была поставлена задача отражать налеты бомбардировщиков «противника», оснащенных современной антирадарной аппаратурой. Заранее хочу предупредить несогласие и возражения некоторых товарищей: знаю, раньше в условиях такого активного противодействия летчики не отрабатывали боевые задачи, но на то и «противник», чтобы ставить перед нами неожиданные вводные. Потому не случайно именно вашему полку, лучшему полку в дивизии, как заверял нас полковник Дмитрюков, мы доверили такую ответственную задачу. Первая пара майора Бойко, первоклассных летчиков, поднятых на перехват ровно в двадцать два часа, с заданием не справилась. Наведение с земли велось с перебоями, что позволило бомбардировщикам нанести бомбовый удар по объекту и уйти безнаказанно. Более подробно причины этих упущений будем еще анализировать и сделаем соответствующие выводы. Но помимо серьезных просчетов в боевой подготовке летного состава вскрылись более серьезные, я бы сказал авантюрные, действия вашего бывшего командира полка подполковника Белозерова…

Меня будто обухом ударили по голове: «вашего бывшего»… Значит, я уже не командир… Без предварительной беседы, без объяснений… Хотя все ясно без бесед и объяснений, я заранее знал, что за случившееся придется отвечать. Но не предполагал, что со мной обойдутся бесцеремонно и жестоко: как-никак, а полк действительно считался лучшим на Северном Кавказе – два года у нас не было летных происшествий, серьезных дисциплинарных проступков…

Я еле уловил грозный окрик:

– … Вы что, не слышите!?

Генерал сверлил меня глазами. Поняв, что это ко мне, я встал.

– Слушаю, товарищ генерал.

Возницкий мотнул головой, возмущаясь моей невнимательностью.

– Еще раз повторяю вопрос: почему вы на столь серьезное задание послали молодых, неподготовленных летчиков?

– Я уже объяснял вам в первой нашей беседе: на молодых летчиков не так отрицательно сказывается перерыв в полетах. А из-за отсутствие топлива…

– Знаю! – оборвал меня генерал. – Это ваше личное научное обоснование относительно молодых или в наставлении по производству полетов вы вычитали?

Я готов был сорваться, но все же сумел взять себя в руки. Хотя ответил не без сарказма:

– В инструкции и наставления это еще не успели внести. Потому что инструкции и наставления писались десяток лет назад, когда топлива было в достатке и длительные перерывы в летной работе не допускались. Теперь такой фактор придется учитывать.

– Вот, значит, как. Оказывается вы не только практик, вы еще и теоретик, и ваши действия имеют научную основу. А как вы объясните вот эту команду? – генерал повернулся к подполковнику, сидевшему у радиоаппаратуры. – Включите переговор с летчиками в момент атаки.

Подполковник нажал клавишу, лента магнитофона зашуршала, запищала, скороговорка невнятных голосов, похожих на детские, сверлила уши, не давая возможности уловить смысл. А подполковник был дока в своем деле, да, видимо, и не раз прокручивал ленту, остановил в нужном месте, и вот уже зазвучали голоса летчиков Мигунова и Хмурова, начальника станции наведения капитана Вербицкого:

«Ни черта не вижу! Экран прицела забит… – Это голос Мигунова.

– Смените частоту! – советует Вербицкий.

– Менял. Все равно… Стоп, кажется, обозначилось…

– Не вижу ведущего! – тревожно докладывает Хмуров.

– И у меня все пропало…

– Цель уходит вправо. Курс двести пятьдесят, – подсказывает капитан Вербицкий.

– Довернул… Ни черта не видно…

– Как сейчас помехи?

– Такие же. Может, чуть послабее, – докладывает Мигунов.

– Попробуйте отработать хоть друг по другу…»

Генерал дает знак рукой остановить прослушивание и снова поворачивается ко мне.

– Ваша команда?

– Моя.

– Решили проверяющим очки втереть?

– Решил удостовериться, только ли дело в системе помех бомбардировщиков, заодно потренировать летчиков.

– И тут вы правы. На все находите оправдание. Потренировали… А почему в сбербанк посылали одних и тех же офицеров?

– Потому что личная машина только у Захарова и только у него имелся бензин.

– Послали бы свою, служебную.

– Мне десять литров дают на день.

– Но вы знали, что в городе и в вашем регионе действует банда?

– Знал. Но не предполагал, что для прикрытия надо эскадрилью послать.

– Он еще острит! – все больше накалялся генерал, сверкая глазами как молниями; грохнул кулаком по столу. – Мало того, что ты бездарь, выскочка, ты еще и наглец! Ты не только отстраняешься от командования полком, – резкий кивок в сторону моего заместителя, – майор Романов, примите дела, а и будешь представлен к увольнению из армии. Такие «герои» нам не нужны…

Мысли о розыске наводчика, об отмщении за смерть подчиненных в какой-то степени отвлекли от собственной судьбы, и я стал готовить ужин. Все же решил поджарить яичницу: нечего слюни распускать, надо новую жизнь отметить по-мужски, серьезно и торжественно.

Только включил газовую горелку и поставил на плиту сковородку, как в дверь позвонили. Мне никого не хотелось видеть, и от служебных обязанностей я считал себя уже свободным, потому решил проигнорировать звонок и никому не открывать. Звонок настойчиво засвиристел. Я не отзывался. И вдруг услышал женский голос:

– Евгений Васильевич, откройте. Это я, Жанна. Нам надо поговорить.

Жанна живет в доме напротив, наверное, видела, как я возвращался. Снова будет спрашивать о муже. А что я могу сказать нового?… Но не пустить женщину на порог – высшее свинство, такого я позволить не мог.

Открываю дверь. Жанна в белоснежной блузке ярко контрастирующей с антрацитовыми глазами под тонким разлетом бровей, таких же черных, как и глаза и волосы. Я с тревогой ожидал увидеть перед собой надломленную, убитую горем женщину, ломая голову, как ее утешить, а передо мной стояла вальяжная, ничем не опечаленная красавица.

Заметив мое смущение, Жанна поспешила извиниться:

– Простите, что я не вовремя. Звонила вам, но вас не было…