Калугин поднял голосу.
— Ваша версия напоминает астрономическую систему Птоломея. Стройна, красива, объясняет все видимые явления, но неверна по существу. Сами подумайте, зачем мне при моем служебном положении все эти хитроумные уловки, о которых вы говорили? Как помощник коменданта города, я просто мог изъять ценности из университета и музея. В условиях прифронтового города мои полномочия достаточно велики!
— Догадываюсь, — сказал Рысин. — Но ваше возражение лишь подтверждает правильность моей версии.
— Каким образом?
— Сейчас объясню… Если бы мысль о присвоении ценностей родилась у вас первого, вы именно так и поступили бы. Но первым об этом подумал Якубов. А вы поначалу клюнули на его приманку. Слишком опасно было бы реквизировать коллекцию и экспонаты вашей властью. Такая акция могла обрасти слухами, которые неизбежно потянулись бы за Якубовым, захоти он и в самом деле предстать перед красными с этими вещами. Это вы сообразили. Потом ваши планы переменились, но было уже поздно. В дело оказались втянуты Якубов и Свечников… Вот, собственно, и вся история!
— Весьма занимательно, — проговорил Калугин. — И что же, по-вашему, я собирался делать дальше?
— Вот уж не знаю! Но подозреваю, что ваши замыслы возникли не без влияния майора Финчкока.
— Та-ак. А что вы скажете на такой вариант продолжения этой истории Я зову на помощь. Стрелять, как я сейчас понимаю, вы не станете…
— Не стану, — подтвердил Рысин.
— Из соседних нумеров сбегаются офицеры. Я говорю им, что вы — красный шпион. Это не так уж далеко от истины. Вас отводят в тюрьму, где устраивают очную ставку с Трофимовым, а затем предъявляют на предмет опознания начальнику утреннего патруля. После чего по обвинению в измене… Эпилог предоставляю вашему пылкому воображению!
— Но я пойду к вашему начальству и все расскажу! — сказал Желоховцев.
Калугин поворотился к нему:
— Ваша сегодняшняя миссия, профессор, мне не совсем ясна. И в случае с Трофимовым вы вели себя не лучшим образом. Ведь он был у вас? Так что поезжайте-ка в Томск вместе с вашими коллегами. И чем скорее, тем лучше!
— Ваш вариант, Калугин, — чтобы скрыть волнение, Рысин говорил подчеркнуто громко, — не учитывает двух обстоятельств. Во-первых, я в форме и сумею привлечь внимание собравшихся кратким изложением только что сказанного. Во-вторых, вы не сможете избавиться от меня немедленно. Придется исполнять разные формальности. Те доказательства, которыми я теперь располагаю, не снимут вины с меня, но убедят в вашей вине. Кроме того, обе пули, дневник Свечникова с записью о похищении коллекции, — при этих словах Рысин многозначительно посмотрел на Желоховцева, — а также протокол осмотра кабинета Григория Анемподистовича и медицинское заключение, написанное доктором Федоровым, хранятся у вполне лояльного человека. В случае моего ареста они будут вместе с моей запиской представлены вашему прямому начальнику, полковнику Николаеву. Копии тоже пойдут в дело. Будет обследована и пуля, сидящая в горле Михаила Якубова… Так что если вы сейчас позовете на помощь, можете считать свою карьеру законченной. Это в лучшем случае!
Калугин поморщился.
— Доктор Федоров напишет такое заключение, какое будет мне нужно. Он прекрасно осведомлен о моих отношениях с его дочерью и рассчитывает на брак.
— Не буду разрушать ваших иллюзий, — Рысин вновь обрел уверенность. — Но в ближайшее время ваш возможный тесть ничего написать не сможет. Он заперт в чулане. А вот где находится этот чулан, вы не знаете и не узнаете. Трофимову это тоже неизвестно… Кстати, пока мы с вами здесь разговариваем, туда же везут и Лизу Федорову.
Это уж был блеф чистейшей воды.
Но Калугин поверил.
— Подлецы-ы! — проговорил он, стиснув зубы и по-бабьи растягивая последний слог. — Ах, какие подлецы-ы!
В этом его восклицании было что-то истерическое, фальшивое. Рысину почудилось даже, что Калугин не столько возмущен и опечален последним его сообщением, сколько пользуется поводом выплеснуть накопившуюся за время разговора бессильную злость.
— Все вещи, находившиеся в Лизиной комнате, отправлены в тот же чулан, — Рысин с наслаждением нанес завершающий удар. — А дабы вы окончательно мне поверили, добавлю: в один из тюков я лично засунул небольшое серебряное блюдо с изображением собако-птицы. Федорова использовала его в качестве пепельницы…
— Блюдо с Сэнмурв-Паскуджем! — Желоховцев жалобно сморщился. — Это же ценнейший экземпляр!
— Хорошо, — Калугин снова взял себя в руки. — Допустим на минуту, что все вами рассказанное — правда. Тогда зачем вы пришли ко мне? Отчего не представили материалы по начальству или сразу полковнику Николаеву?
— Мне нужен Трофимов, — сказал Рысин.
— Ага! В таком случае с этого и следовало начать. Роль неподкупного стража законности вам не к лицу, прапорщик!
— Вы согласны?
— А что я получу взамен? — Калугин с нарочитым равнодушием заправил вылезшее наружу ушко сапога.
— Все вещественные доказательства.
— Вот теперь я до конца убедился, что вы продались большевикам! — Калугин вскочил со стула. — А как же законность, порядок? Священная кара, наконец! Вы предлагаете мне сделку? Хорошо. Так это и назовем. Давайте начистоту. Да, я хотел сбыть коллекции союзникам. Да, мне нужны деньги. Моя мать сидит в Омске без всяких средств. У обеих моих сестер мужья убиты. Сестры бедствуют. А у меня нет ничего. Понимаете, ничего! Вот что я получил за службу! — он схватил шашку, рванул с нее боевой темляк. — Якубов! Свечников! Эта дрянь отсиживалась в тылу, когда я умирал в Мазурских болотах. А вы, прапорщик? Что посулили вам Трофимов и его друзья? Какие золотые горы?
— Замолчите! — Рысин почувствовал, как у него холодеют кончики пальцев.
— Вы меня презираете? Зря. У вас нет для этого ровно никаких оснований. Это проклятое время уравняло нас всех…
Дрожащими пальцами Рысин загнал патрон в патронник, приподнял кольт.
Калугин отшатнулся. Красные пятна выступили у него на щеках.
— Григорий Анемподистович, — попросил Рысин, — возьмите оружие и покараульте господина капитана, пока я не вернусь… Пойду кликну извозчика.
Желоховцев принял кольт.
— Вот сюда палец, — сказал Рысин. — Предохранитель снят.
Желоховцев кивнул. Лицо у него сделалось отрешенно истовым, рукоять мертво легла в большую желтоватую ладонь. И Рысин почувствовал: он выстрелит без всяких колебаний, при малейшей попытке Калугина что-либо предпринять.
Видно было, что Калугин это тоже почувствовал.
Спустившись в ресторан, Рысин велел швейцару позвать извозчика, а сам направился к столику, где сидела Лера.
— Знакомьтесь, — она кивнула на своего спутника. — Андрей Николаевич… Прапорщик Рысин.
— Вижу, что прапорщик, — сказал Андрей.
11
Стук подков далеко разносился по ночным улицам.
— Вам придется подождать меня здесь, — проговорил Калугин, когда пролетка остановилась у тюремной ограды. — Я постараюсь не задержаться.
Он сказал что-то часовому у входа, толкнул дверцу в воротах и исчез.
Рысин остался сидеть в пролетке.
Логика обстоятельств была на его стороне. Пока Калугин думает, будто Лиза Федорова взята заложницей, он бессилен что-либо сделать. Можно быть совершенно спокойным, и умом Рысин понимал это. Но неподвижная, словно впечатанная в стену, фигура часового, белый круг луны, истаивающий на ущербе, как брошенный в горячую воду сахар, неестественно четкий очерк тюремной кровли и странный контраст стоящей над городом тишины с далеким гулом канонады — все это непонятно почему приобретало значительность, тревожило. Внизу ветер совсем не чувствовался, а на вершинах лип порывами шелестела листва. И от этой, в обычное время не замечаемой раздвоенности пространства тоже рождалось ощущение опасности, неподвластной его расчетам.
Поежившись, Рысин вылез из пролетки, прислонился к дереву.
Лера, Андрей и Желоховцев уехали на другом извозчике к Федоровым за полчаса до того, как Рысин с Калугиным покинули номера Миллера. Договорились вывезти вещи на квартиру к Андрею, а Лизу не трогать. Даже в том случае, если Калугин из тюрьмы отправится прямо к ней, все будет уже кончено. Костя исчезнет, Желоховцев передаст свое серебро в университет, под охрану. Сам по себе профессор Калугину не нужен, и за судьбу его можно не опасаться. Лера вообще вне подозрений, к Федоровым она заходить не станет… Впрочем, кое-что Лиза может заподозрить после встречи с Калугиным. Значит, Лере придется пересидеть несколько дней у Андрея. Только и всего.