Наверное, тут важен склад характера. Как это Чиж про нее сказал? “Умна, взбалмошна, инициативна, азартна”. Что еще?

“Потребность лезть в драку...” Ольга увидела проблему и, по своему обыкновению, полезла в драку. Мы же теперь всего лишь выясняем, чем это для нее обернулось.

Тем временем в каких-нибудь десяти метрах от меня мой квазимодообразный приятель остановился возле долговязого типа в светлых застиранных джинсах и полосатой майке. Он что-то говорил ему, бесцеремонно кивая головой в мою сторону. Потом оба неторопливо двинулись ко мне. Представили нас друг другу так:

– Это Джим. А это клиент из Риги. Если чего-нибудь выйдет, не забудьте прислать мне коньячок. Джим сунул мне вяловатую ладошку.

– Сережа.

– Шурик, – сказал я, перевешивая сумку на левое плечо. – Пойдем поболтаем, только лучше на свежем воздухе.

Когда мы вышли на улицу, я снова коротко изложил идейную программу неведомого мне Н. И. Потапенко, для пущей солидности прибавив от себя пару названий из буйносовского списка. Судя по всему, мои запросы произвели впечатление. Джим остановился, в задумчивости кусая ноготь большого пальца.

– Есть кое-что на примете, – процедил он наконец. – Но не бесплатно.

– О бабках договоримся, – заверил я. – Были бы книги. И, объяснив, что остановился у родственников в Бирюлеве без телефона, я аккуратно переписал на сигаретную пачку уже, впрочем, известный мне, телефон Цаплина Сергея Федоровича, условившись с ним созвониться сегодня вечером. Засим я побрел неторопливо по Калининскому проспекту в сторону Садового.

Сейчас дело было за Севериным. Но я не сомневался теперь, что, даже если Джим в самое ближайшее время не приведет его к Алику-Лошади, сегодня вечером или завтра утром мы с ним познакомимся.

В управлении, однако, меня ждал сюрприз, который, несомненно, должен быть отнесен на счет недостаточной технической оснащенности отдельных сотрудников уголовного розыска. Пока я с тяжеленной сумкой, которую приходилось перевешивать с одного плеча на другое теперь уже отнюдь не из конспиративных соображений, плелся по жаре до троллейбусной остановки, пока “букашка”, трясясь, везла меня до Садово-Каретной, пока, проклиная щедрость консерваторских профессоров, я тащился от угла до проходной, механизированный Северин, оказывается, с ветерком катаясь по городу, кое в чем преуспел. Впрочем, все мое завистливое недовольство рассеялось в мгновение, когда я узнал о результатах.

Не заходя больше в Дом книги, Джим уселся за руль “Жигулей” – облезлой “двойки” примерно семьдесят пятого года выпуска и скоро, в сопровождении Северина, разумеется, подъехал к высотке на площади Восстаний. Здесь его ждали. Из роскошной белой “семерки” вышел крупный вальяжный брюнет лет тридцати в светлом костюме. В руках у него была небольшая спортивная сумка. Они немного поговорили, после чего брюнет, подхватив свою сумку, скрылся в одном из подъездов. Из ближайшего автомата Стас позвонил в отдел Комковскому, и как раз к моему приходу уже было известно, что “семерка” принадлежит Овсову Альберту Николаевичу, санитару 4-й Городской больницы. Но самое главное Северин, как всегда, приберег напоследок.

Именно в этом доме и в этом подъезде проживает собиратель раритетов и любитель прижизненных изданий классиков Николай Иванович Потапенко.

– И какие будут предложения? – сумрачно поинтересовался Комаров, после того как я на скорую руку обрисовал ему ситуацию. Стас все еще ждал возле высотки, но к нему в помощь уже отправили оперативную машину с двумя сотрудниками, так что теперь мы имели с ним связь по рации.

Я замялся. Откровенно говоря, мы с Севериным не пришли на этот счет к общему мнению. Поэтому я ответил осторожно:

– С одной стороны, очень хочется задержать их прямо сейчас. А с другой – есть соображения за то, чтобы подождать...

Промямлив все это, я выжидательно взглянул на Комарова. Но номер не прошел: наш начальник иронически хмыкнул и беззвучно похлопал раза два в ладоши, изображая аплодисменты.

– Отличный пример инициативного, самостоятельно мыслящего оперуполномоченного. “С одной стороны, с другой стороны...” А решает пусть тот, у кого зарплата больше, так, что ли?

Я попытался хотя бы изобразить смущение.

– Так ведь правда непонятно, что делать, Константин Петрович. Первый вариант: брать немедленно, как только выйдут, потому что если книги у них, то нельзя допустить, чтобы они их куда-нибудь дели, – ищи потом ветра в поле. Даже если книг при себе у них нет, то для задержания уже достаточно факта спекуляции: у Троепольской в блокноте есть цены, по которым они покупали у Горбатенькой, в магазине есть квитанции с совершенно другими ценами, налицо скупка, умысел на перепродажу и нажива. Получим постановление на обыск... Короче, главное – ввязаться в бой, а там посмотрим.

Это было предложение Северина.

– Но тут есть “но”, – продолжал я. – Если Цаплин или Овсов, или оба они вместе имеют отношение к убийству, то книжки из комнаты Троепольской за эти три дня могли оказаться где угодно, даже в другом городе. А если к тому же бабушка-старушка по старости лет начнет путаться, что и за сколько она продала, что вполне возможно, то мы вообще окажемся с носом...

– Давай второй вариант, – потребовал Комаров.

– Погодить. Поработать за ними, постараться получить более крепкие зацепки. – Я сам склонялся больше к этому мнению, но честно прибавил: – Здесь тоже есть свои минусы, прежде всего – время. У нас на руках труп неизвестной женщины и черт знает куда пропавшая журналистка. И еще: “Вальтер”. Если один из них ходит по городу с этой штукой...

Замолчав, я не без злорадного удовлетворения стал наблюдать за своим глубоко задумавшимся начальником.

– Вот что, – наконец прихлопнул ладонью по столу Комаров. – Свяжись с Севериным, скажи, пусть пока поводят по городу этих книголюбов, я сейчас распоряжусь, чтобы им подослали в помощь еще кого-нибудь. А сам езжай-ка к этому Потапенко, машину тебе дам. Вот если и там ничего, тогда посмотрим.

От Комарова я вышел, сделав твердый вывод: если решать самостоятельно надо уметь при любой зарплате, то откладывать решение – слава Богу, прерогатива тех, у кого зарплата выше.

Впрочем, понадобилось всего каких-нибудь минут сорок, чтобы мой жизненный опыт пополнился еще одним любопытным рассуждением: большую зарплату, по крайней мере в МУРе, зря не платят. Я сидел за огромным обеденным столом красного дерева, прихлебывал великолепный липтонский чай из тончайшего майсенского фарфора, слушал рассказы о великих книжниках прошлого и вертелся как на иголках. Меня интересовали книжники современные, и с Николаем Ивановичем Потапенко, очаровательным стариканом, бывшим летчиком-испытателем, мне совершенно не пришлось хитрить, искать обходные пути, применять тонкие маневры. Едва я заговорил о своем интересе к старым книгам, он первым делом словоохотливо вывалил мне все свои свежие, но уже наболевшие проблемы.

– Ух, эта молодежь! – весело кричал он, увесисто пристукивая по столу сухоньким, но крепким кулачком, так что майсенский фарфор угрожающе звякал. – Звери! И откуда берут-то? За последние два месяца весь мой обменный фонд распотрошил! Я уж думал – все, успокоился, так нет! Позавчера является ко мне, приносит: Пушкин прижизненный, “Евгений Онегин”, Радищев, еще Бог знает что! Откуда берут, ну скажите вы мне! И ведь знает, подлец, на чем подловить старика! “Я у вас оставлю все это, Николай Иванович, посмотрите, дескать, в спокойной обстановке, подумайте!” Да какая тут может быть спокойная обстановка – я две ночи не сплю, все полки облазил, что им отдать, что продать? А сегодня, представьте, является и все забирает: у меня, говорит, еще покупатель появился, думайте до вечера, а то уйдет в другой город. И ведь уйдет же, уедет! Как вы думаете, а?

Потапенко полушутливо, полувсерьез хватался за голову, а я, хоть у меня самого все внутри дрожало так, что даже чашку пришлось поставить, чтобы не кокнуть ненароком, ужасно хотел его успокоить: не волнуйтесь, Николай Иванович, не уйдет и не уедет. Но тут же мне пришло на ум, что обоснуй я ему как следует мою уверенность, она, пожалуй, мало его утешит. Вот почему вместо этого я дождался паузы, извинился и попросил: