Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мы вышли на площадку. Квартиру Кригера еще вчера опечатали, и бумажная полоска белела на двери, как стерильная повязка. Управдом товарищ Соколова, привычный санитар, с треском поддела ее лакированным коготком, и мы всей гурьбой ввалились в прошлое.

Назвать иначе я это не мог. Потому что все, что было связано с Эрнстом Теодоровичем, окончательно стало теперь прошлым. Единственный сын старика Теодор был после войны комсомольским работников где-то в Поволжье и тогда же, в конце сороковых, стал прошлым, о котором Эрнст Теодорович вспоминать не любил. Марта Ивановна ушла от Кригера в небытие года три назад, оставив ему несколько коричневых от времени фотографий: девочка в кружевном кринолине, сухощавая девушка с невыразительным лицом в глухом платье со стоячим воротником, вооруженная зонтиком дама на курорте под пальмами... Эти картинки былого, окантованные ажурной жестью, составляли единственное украшение выцветших обоев на стене, свободной от книг. Я знал еще, что в побитой переездами горке из красного дерева между чайной посудой, лекарствами и разным стеклянным, хрустальным и металлическим хламом должна храниться конфетная коробка - саркофаг засохшей магнолии, захороненной вместе с некоей истершейся на сгибах запиской и парой-тройкой других утерявших теперь навсегда свой смысл безделушек. Наверное, черты, приписываемые нации в целом, у эмигрантов обязательны. Кригер был по-немецки сентиментален.

Товарищ Соколова откланялась и ушла. Понятые толклись в прихожей, а мы прошли в комнату.

- Хорошая библиотека, - сказал Вадик, подходя к полкам. - То-то родственнички обрадуются.

- Тут в основном по истории, - сказал я. - А родственников у него совсем нет, я уж рассказывал. По крайней мере, в России.

- Да ну? - удивился Вадик и потянул за кожаный корешок одну из книг. "Уложения царя Алексея Михайловича". Антикварная вещица!

Раскиданная во времени Марта Ивановна смотрела нам в затылки холодным взглядом.

- Не отвлекайся, Вадик, - хмуро бросил ему Сухов. - Пойди лучше на кухню, осмотрись там.

Не знаю, что хотел найти в квартире Сухов. А еще мне было непонятно, зачем он притащил с собой меня. Я даже подумал, не подозревает ли он меня и не рассчитывает ли, что я расколюсь на месте преступления?

Сухов сидел у кригеровского письменного стола, выдвинув большой центральный ящик, и без видимого энтузиазма перебирал бумажки.

- Нашли что-нибудь? - спросил я. Он живо ко мне обернулся'

- А что я должен искать?

Я пожал плечами, подошел ближе и встал у него за спиной. Письма и записные книжки полувековой давности, какие-то записи.

- Поглядите-ка, - сказал Сухов, - это по вашей части. Он протянул мне стопку листков. Сухов, как видно, разделяет мнение, что человек, который работает в газете, имеет прямое отношение к литературе. В стопке были стихи. Почерк мало походил на кригеровский, да и вряд ли старик стал бы вдруг на склоне лет баловаться виршами. Бумага была совсем свежая, чего я не сказал бы о стихах. Просмотрев несколько страниц, я понял, что они, скорее всего, принадлежат какому-нибудь культурному юноше, томимому неясными чувствами. Я ясно представил себе розовощекого акселерата, тоскующего над листом бумаги. Первое стихотворение начиналось так:

За что же мне такая мука? И долго ли ее терпеть? Наука будет впредь, наука! Да только - будет это "впредь"?

Литература, конечно, призвана ставить вопросы, но не в таком количестве. Я отдал стихи обратно Сухову.

- Белиберда? - спросил он.

- Не Байрон, - ответил я, и он понимающе кивнул. На кухне гремел посудой Вадик.

- Ну что там у тебя? - крикнул ему Сухов.

- Старичок жил небогато, - отозвался тот.

- Это все?

- Пока все...

- Послушайте, - сказал я, - а у меня тут какая роль?

Сухов взглянул как бы с интересом:

- Вы сами-то как считаете?

- Не знаю, - честно ответил я.

Он помолчал в задумчивости, а потом заговорил, перейдя почему-то на "ты".

- Подумай сам, что мне делать? Убили человека - да еще не поймешь, каким образом. Убили не в квартире, так что это не место преступления. Ограбить не хотели, да и нечего тут грабить. Что же тогда? Нужны, стало быть, связи, нужны знакомства, хоть какая-нибудь зацепка. Я тут могу двое суток все перерывать, стены могу простукать и полы, а все без толку. Потому что я не знаю не только, где искать, по даже, что искать.

- И я не знаю, - сказал я.

- Не знаешь, - согласился Сухов. - Но тебе есть над чем подумать.

И вдруг сказал просительно:

- Подумай, а?

Я оглядел комнату. Я не очень-то верил, что мы найдем что-нибудь в квартире. Что это может быть? Письмо, записка, дневник? Кригер был человек одновременно увлекающийся, открытый, рассеянный и прямой. Конспиратор, в моем представлении, из него был бы никудышный. Если даже это "что-то" было в квартире, куда он мог его деть? В книги? Исключено! В последние годы он становился все более рассеянным, всегда не помнил, куда сунул очки, забывал, платил ли он уже в этом месяце по счетам, и сам над собой за это посмеивался. Нет, в книги он не сунул бы ничего ценного, побоялся бы потом не найти. Тогда куда? Кроме застекленной, открытой со всех сторон горки, других шкафов в доме нет, все свои носильные вещи Кригер держал в стенном. Там? И тут я подумал про конфетную коробку.

- Где она у него лежит? - спросил Сухов.

- Всегда лежала в горке.

Сухов быстро осмотрел горку снизу доверху:

- Какого она примерно размера?

- Большая. Сантиметров тридцать на двадцать.

- Тут ее нет.

Осмотрели стенной шкаф в коридоре. Безрезультатно.

- Где еще не смотрели? - спросил Сухов.

- Антресолью - ткнул пальцем из кухни Вадик.

- Залезай, - скомандовал ему Сухов. Вадик принес табуретку. Я подумал, что при таком росте ему можно было бы и не утруждаться. Искал он недолго.

- Фу, ну и пылища там, - сказал он, слезая на пол. - Эта, что ли?

В руках его была коробка, перевязанная лентой. Пыли на ней совсем не было. Я сказал:

- Эта.

Сухов принял ее у Вадика и перенес на стол в комнате. Мы все встали у него за спиной. Сухов развязал ленту и снял крышку.

Врать не буду - эффект был потрясающий. Мертвый Кригер на полу лифта поразил меня меньше, чем то, что я увидел в его полинялой конфетной коробке. Поверх записок, безделушек, поверх засохшей магнолии лежал, нахально придавив все это, черный пистолет.

- "Макаров"! - ахнул у меня над головой Вадик, а Сухов быстро накрыл коробку крышкой. Но я успел разглядеть на рукоятке пистолета металлическую пластинку с дарственной надписью.

- Вадик, - сказал Сухов, не отрывая рук от коробки, - звони в отдел, скажи: нашли ствол. Тот самый. Пусть присылают группу, будем искать тут подробней.

- Какой "тог самый"? - спросил я у Вадика, крутившего диск.

- Три недели назад обчистили, сволочи, квартиру у одного генерала... начал он.

- Петренко? - рявкнуло у меня над ухом, и я увидел, как Вадик сделался меньше ростом.

Сухов отпустил наконец коробку, но теперь повернулся к столу спиной, закрывая ее телом.

- Вас, - обратился он ко мне, - я больше не задерживаю. Спасибо за помощь.

Я пожал плечами и пошел к выходу.

- Не обижайся! - крикнул он вслед. - Если что узнаешь - звони!

Только выйдя на улицу, я понял, что не обижаюсь.

8

У каждого своя работа - вот что подумал я. И между прочим, пора мне вспомнить о своей. Часы показывали без десяти минут три, я прикинул, что вполне могу застать кого-нибудь на месте, и пошел не к машине, а в противоположную сторону, через двор. Дорогой, которой ходил тысячи раз.

Все тут поменялось. И двор-то теперь двором, если по-честному, не назовешь. Так, пространство между домами. Во всей округе остались стоять два-три пятиэтажных дома довоенной постройки, да еще пара маленьких, имеющих, как сейчас выяснилось, важное историческое значение. Все остальные сломали, а вместе с ними сломали гаражи, сараи, сарайчики и голубятни. Голуби летают теперь над крышей кригеровского небоскреба, и никто их не гоняет, у нынешних мальчишек нет этого в заводе. Впрочем, спутником их тоже уже не удивишь.

295
{"b":"718428","o":1}