— Ну, давай, давай...— подбадривал Иван щенка, но тот еще пуще заупрямился.

Два пограничника, Очкасов и Сизов, почистив коровник, прятались в нем от дождя и, честно говоря, от старшины.

— Спать заявился на заставу,— подмигнул Очкасов своему напарнику. — Это уже из остатков пополненьице...— добавил он, указывая на новичка.

Очкасов всего с месяц, как прибыл из учебного пункта, но старался придать себе независимый вид. Вот и сейчас, с перевязанным горлом, озябший от «работы», он стоял в небрежно распахнутом плаще.

— Да, ты угадал. Это завершающий, — согласился Сизов, старослужащий пограничник. — Как раз будет тебе под пару: ты — Пат, а он — Поташон.

Очкасов пропустил реплику товарища мимо ушей.

— А пополненец что-то совсем скис,— кивнул он в сторону Терехина.

Сизов усмехнулся.

— Понятно. Встречаем без барабана...

— Эй, товарищ боевой резерв!.. Начальник заставы идет... Доложи о прибытии!.. Да полы подбери!—крикнул Очкасов новичку.

Терехин вместо того, чтобы повернуться в сторону капитана, стал водить взглядом по белой с зелеными ставнями казарме.

— Считает окна, что ли!.. Их уже сосчитали до него...— втаптывая в навоз окурок, проговорил Сизов.

— Просто хочет носом определить под каким азимутом находится кухня,— возразил Очкасов.

В это время в калитке появился, наконец, неказистый щенок-овчарка. Уши у щенка поднялись, шерсть, взбитая в мокрые сосульки, на шее встала торчком.

— Э-э, резервист еще и с пуделем!.. А я думал: зачем поводок!..— протянул Очкасов.

— Пес не кадровый, а не дурак. Знает как начальство встречать...— усмехнулся Сизов.

— А как же,—глазами ешь, а хвост ногами топчи...— Очкасов осекся.

Капитан и старшина вышли на середину двора. Намокший плащ старшины сразу же приковал к себе внимание щенка.

Терехин тоже повернулся в ту сторону, куда тянулась овчарка. Увидев начальника заставы, он расплылся в улыбке и даже не заметил, как выпустил из руки поводок. Молодая овчарка рванулась, но не рассчитала прыжок и зарылась носом у самых ног старшины.

— Сидеть!— скомандовал капитан и поднял вывалянный в грязи поводок.

К удивлению Терехина, щенок выполнил приказание.

— Заждались мы вас, Терехнн. Болели? — улыбнулся капитан.

— Болел, товарищ... товарищ...— лицо Терехина приняло восторженное выражение. Как, начальник заставы уже знает его? На радостях Терехин даже не мог определить звание командира.

На пороге кухни, точа друг о дружку ножи, в белом фартуке и халате, появился повар.

— Иждивенцы новые прибыли! — подмигнул он пограничникам.

Вокруг Терехина собрались бойцы. Капитан намотал на палец поводок и снова поглядел на новичка внимательными серыми глазами, в которых затаился смех.

— Что же будем делать дальше, товарищ Терехнн,— ваш подопечный-то у меня?

Боец переступил с ноги на ногу, втянул в себя непреодолимый запах лаврового листа и еще пуще расплылся в улыбке.

— Есть хочу, товарищ капитан...

Раздался оглушительный хохот. Уж очень это простодушное признание подходило к внешности «пополненца».

— Кто увидит нашего повара, тот сразу заболеет аппетитом,— поддержал новичка Сизов.

— А в секрет мне сходить сегодня можно?— неожиданно выпятил грудь Терехнн.

На этот раз в смехе пограничников послышалась явная насмешка.

Горбатый вещевой мешок, фуражка блином, шинель в грязи чуть ли не до колен, неказистый щенок,— ну какой из новичка страж границы?!

— Теперь держись, нарушители... Изведет всех со своим мокрохвостым зверем,— съязвил Очкасов, вытягивая перевязанную шею.

— Да-а...— покачал головой начальник заставы.— Как кличка щенка?

— Амуром назывался, — ответил новичок упавшим голосом.

— Ну что ж, держите своего Амура! Да покрепче,— капитан передал новичку поводок и осмотрелся по сторонам, ища, чем бы вытереть руки.

Терехин съежился и тоже осмотрелся; с его растерянного лица не сходила жалобная улыбка. Теперь она была так же уместна, как белый колпак повара в строю, на боевом расчете. Это понимали все, чувствовал это и Терехин. В довершение всего оставленная без внимания овчарка снова с яростью бросилась на старшину.

— Аттестат на собаку есть?— взревел тот и пустил в ход сапоги.

Терехин сердито дернул к себе щенка и отвернулся.

— Да...—покачал головой начальник заставы.—А все же нам придется делать из них пограничников... Сумеем?— оглядел он стоящих бойцов.

— Первейших сделаем!—дружно грянуло в ответ.

А старшина подумал: «Мало Очкасова... на заставе будет еще экземпляр № 2».

«Экземпляром № 1» считался Очкасов.

— Так что же со щенком?.. — желая, как говорят, решить вопрос на месте, спросил старшина начальника заставы, который повернулся было, чтобы идти.

— Приобщайте... пока — к пищеблоку.

Вырос Иван Терехин в лесной глухомани. Но и в его село время от времени доходили вести о делах пограничников. Знал он и о подвиге Андрея Карабицына, читал и перечитывал о героях-хасановцах и о младшем Котельникове, который сменил своего старшего брата, убитого на дальневосточной границе. Кинокартины «Тринадцать», «На Востоке» Терехин видел несколько раз. А посмотрев «Джульбарса», он пошел за пятнадцать километров к бойцам, охранявшим мост, и принес оттуда маленького, еще слепого щенка-овчарку. В те времена не один сельский мальчонка рядил своего дворнягу в Джульбарсы.

Приехавший на побывку красноармеец, посмеиваясь, даже похвалил Терехина за основательную подготовку к службе.

Однако Ивану попадало от сестры Кати. Она была всего на два года старше брата, но уже успела потерять мужа на Хасане и смотрела на жизнь не так романтично, как Иван.

Наблюдая, как брат поит из соски своего будущего «следопыта», Катя уверяла, что уж теперь-то «граница будет на замке», стоит только Ивану и его Амуру появиться там.

Терехин на все насмешки сестры только улыбался. Выведенная из терпения, Катя высказалась однажды начистоту. Она заявила, что толстопузый «следопыт» нужен Ивану только затем, чтобы «расслезить» комиссию... Что так делать нечестно, что из Ивана никакого пограничника не выйдет, потому что у него душа, как мякина, а сам он увалень неповоротливый.

Призывную комиссию Терехин проходил вместе со своим «следопытом»,— так и шествовал с собакой от одного врача к другому.

Председатель потрепал по шее его пузатого Амура, переглянулся с членами комиссии и сказал: — В следопыты, ничего не попишешь...

Иван получил назначение в погранвойска и принял это как должное.

Во время проводов Катя, глядя на брата и на его жалобно повизгивавшего щенка, бросила, как бы между прочим, что будет аккуратно следить за газетами, чтобы не пропустить портрета героя...

По в последнюю минуту глаза у сестры наполнились слезами. Вероятно, она вспомнила, как провожала мужа.

Перед тем, как попасть на границу, Терехин должен был пройти трехмесячную подготовку. В учебном подразделении ему не повезло. Перед самыми зачетами он сломал ногу. Все его сверстники разъехались по местам «дальнейшей службы», а Терехин лежал в лазарете. От того, как срастется кость ноги, удачно пли неудачно, зависела дальнейшая судьба Ивана.

Терехин не приставал с вопросами к врачам. Однако он так беспокоился об Амуре, что никто иной, как лечащий врач, взял на себя попечительство и над собакой.

Терехин стоически переносил различные манипуляции над ногой не только со стороны своих врачей, но и приглашенных консультантов.

В конце концов всем помогающий добрый доктор проникся к Ивану уважением, узнал его тайные помыслы и уверил начальство, что именно такому, как Терехин, только и служить на границе.

Терехин перед отправкой к месту своего назначения написал сестре, что так, мол, и так, нога подвела, но теперь, не завтра так послезавтра, он увидит настоящую боевую заставу.

«Амур стал ростом с овцу, но сильно тощий. Видеть его приходилось раз в неделю и то через окно. Врач говорит, что собака стосковалась...».