Взял он вилы и топор
И отправился в дозор. —
Помнишь, откуда это?
— «Конек-Горбунок».
— Молодец! Зачет по русской литературе, ботанике и животноводству!
— Там дальше идет про отца, который младшего сына уговаривает: «Послушай, побегай в дозор, Ванюша. Я куплю тебе лубков, дам гороху и бобов». Я эту вещь с детства помню.
— А я наизусть всю сказку знаю!
— Ух ты! Вот это память! А у меня стихи не держатся… Вот только то, что капитан Суровцев написал, запомнилось с первого раза: «Беспощадное солнце слепит наши прицелы…»
Ночь, подточенная птичьим голосами, рухнула наземь плотно и темно, открыв свою глубину до самого звездного дна. Она прошла спокойно, если не считать шума и треска, с каким выскочил дикий кабан на поляну. Кобыла испуганно заржала, а Лобов схватился за наган. Но кабан исчез так же внезапно, как и появился. Майор тут же проснулся и спать уже больше не мог. Позавтракали картошкой с жимолостью.
— Хорошая ягода, — похвалил Северьянов. — Чернику напоминает. Первый раз в жизни пробую.
— Надо бы нашей кобылке кличку придумать. А то и не подзовешь ее даже.
— Клички коней складываются из начальных слогов имен их родителей.
— Кто ж их знает… Назовем ее, исходя из обстоятельств. Попала она к нам в качестве трофея, пусть будет Трофой.
— Трофа, Трофа… — Северьянов попробовал кличку на звук. — Не годится. Трофа — Катастрофа, Дистрофа… Надо подумать…
— Ну, тогда по масти дают. Она у нас игреневая. Можно Греня.
— О, это звучит! — одобрил майор. — Жаль, кабана упустил. Запаслись бы мясом на весь путь.
— Я, честно говоря, не охотник. Вот сфотографировать бы его, красавца, — это да.
— Секач тебя так сфотографирует, что и про аппарат забудешь, — майор взял одну из полицейских винтовок, вынул затвор и заглянул в ствол. — Вот стервецы! Даже оружие свое ни разу не почистили. Все в нагаре…
* * *
Перед самым сном Лобов достал полевую книжку капитана Суровцева, чтобы подсушить ее страницы, все еще влажные после плавания в Мухавце. Еще было довольно светло, чтобы разбирать убористый, но четкий почерк бывшего владельца. Сергей вчитывался в стихотворные строчки.
На заре начинаются войны.
На заре часовым неспокойно.
На заре под жандармским конвоем
На расстрел отправляют героев.
Торопясь, запотевшие трубы
На заре протирают горнисты,
И чуть-чуть припухают губы
У любимых зарею росистой.
На заре синь плывет у реки,
Свой полет начинает Светило.
И едва прокричат петухи,
Исчезает нечистая сила…
* * *
Я к губам твоим
Припаду,
Как трубач к мундштуку фанфары,
И сыграю такую «Зорю»,
Что в глазах твоих вспыхнут
Пожары!
А от них запылает закат
Всеземной вековечный вечер,
Будто искру раздул стократ
Очень сильный и ласковый ветер.
* * *
Мы Родине меч и защита!
И пусть ни кола, ни двора.
В петлицах у нас зашита
Одолень-трава.
Каска насквозь пробита,
Цела зато голова!
В петлицах у нас зашита
Одолень-трава.
Вражья атака отбита,
Значит, молва права —
В петлицах у нас зашита
Одолень-трава.
А если и чудо не в силах.
И смерть предъявляет права.
Все ж прорастет на могилах
Из наших петлиц трава!
* * *
Мы идем в сиреневых шинелях,
В розовых кирзовых сапогах,
С золотыми лаврами в петлицах,
С звездами колючими во лбах.
Ровными рядами за плечами
Голубые светятся штыки.
Мы уходим белыми ночами
В черные простуженные дни.
Вихрятся разрывы. В дикой пляске
Вздыбленные дымные пески.
И летят расколотые каски,
Как с венков железных лепестки.
* * *
Чем пахнет смерть?
Ружейным маслом,
Солдатским потом,
Сапожной ваксой.
Чем пахнет смерть?
Сырой землею,
И талым снегом,
Полынным зноем.
Чем пахнет смерть?
Простой махоркой,
Горячей кровью,
Миндалем горьким.
Чем пахнет смерть?
На вкус? На ощупь?
Расскажут те,
Чьи ложа в рощах.
* * *
Ты закрой, пехота,
Свои пыльные глаза.
Ты присядь поодаль от дороги.
Горький пот — солдатская слеза.
Пехотинца, как и волка,
Кормят ноги.
Мы целуем фляги
В алюминиевые губы.
Мы ласкаем пулеметы,
Словно женские тела.
Вы запрячьте музыканты
Свои погнутые трубы
И сыграйте нам на скрипках
Про домашние дела…
* * *
А что такое — пядь?
Кровавый след пятерни
Солдата, что вечно спать
Рухнул на иглы стерни.
Алые,
Пятипалые
Левые и правые
Знаки эти хлесткие
Стоят на каждой березке.
Пядь, пядь — негде встать.
Рать, рать — не убрать…
ДОСЬЕ:
Капитан Алексей Суровцев родился в подмосковном городе Хотьково в ноябре 1910 года. Окончил Училище кремлевских курсантов. Мастер спорта по легкой атлетике и лыжам. Прошел финскую войну. Участвовал в западнобелорусском походе 1939 года. Отличился в бою под Гродно. Был награжден орденом Красной Звезды. За острые пререкания с начальником штаба полка был снят с должности командира разведроты и назначен инструктром физподготовки той же воинской части.
* * *
Едва поднялось солнце, как Лунь и Лобов двинулись навстречу светилу. Солнечные ручьи журчали безмятежными птичьими голосами. Но все пространство вокруг по-прежнему было наполнено затаенной угрозой. Враждебным было все — и голубое небо, захваченное немецкими самолетами, и этот светлый сосновый лес, оказавшийся в глубоком тылу вермахта. За любым поворотом просеки могла поджидать засада. И все же только в лесу они чувствовали себя хоть как-то защищенными от вражеского глаза, от прицельного выстрела. Но и это чувство оказалось совершенно обманчивым, когда, поравнявшись с густым ельником, они услышали грозное:
