Северьянов с трудом удержал взвившуюся было вслед за жеребцом кобылу. Покрепче взял ее под уздцы.

— Стоять! Каб тябе Пярун забил! — сорвалась с языка дедова ругань.

Лобов ошарашенно-восторженно смотрел на Северьянова.

— Чего лыбишься? Действуй давай! Винтовку бери!

Сергей подобрал обе винтовки. Тем временем майор обшарил карманы убитых, вытащил документы, а потом снял с обоих нарукавные повязки.

Жеребец бился в трясине, уходя все глубже и глубже. Он всхрапывал и даже тихо заржал, кося на людей лиловым глазом. Но что они могли сделать? Трусость всегда наказуема. Не надо было шарахаться…

— Давай и этих туда же! — распорядился Северьянов. Взяли тело Чубатого за руки, за ноги — раскачали и сбросили в трясину. За ним последовал и его напарник.

— Все! Домой, и как можно быстрее!

Они с трудом развернули кобылу на нешироком настиле, и майор повел ее под уздцы ускоренным шагом. Следом поспешал Сергей с двумя винтовками на обоих плечах. На выстрелы могла нагрянуть из деревни полицейская подмога. Лобов оглянулся — жеребец уже ушел в трясину по самую шею. Зыбки и бездонны полесские болота…

Франя слышала выстрелы и выбежала им навстречу.

— Все хозяюшка, уходим! Спасибо за хлеб, за соль! Немцев прогоним, в гости к тебе приедем!

— Дак что поесци возьмите!

— Уже взяли. Если полицаи приедут и будут спрашивать, скажи, что проходили тут двое с лошадью и вон туда пошли, — майор показал на юг. От хутора уходили две тележные колеи — одна на юг, другая на восток. — Мы тоже туда пойдем, чтоб следы остались, а потом лесом уйдем.

— Ховай вас Божанька!

Не теряя минуты, Северьянов и Лобов быстрым шагом двинулись по едва заметному шляху. Следы подков четко впечатывались в мягкую землю. Оба то и дело оглядывались. Погони пока не было.

— Как нога? — спросил майор.

— Нормально.

— Садись в седло, я за стремя, быстрее пойдем!

Так и сделали. Сергей с винтовками и узлом с едой взгромоздился на кобылу, Северьянов взялся за стремя, и уже не шагом, а мелкой рысью двинулись дальше. Через полкилометра свернули со шляха в лес. Майор затоптал следы копыт, забросал их старыми листьями. Вроде бы поворот на восток удалось скрыть. А теперь полный вперед на другую дорогу. Сергею пришлось слезть, чтобы не цепляться за ветки. Где шагом, где бегом выбрались они наконец на просеку, уходившую в глубину леса, перевели дух.

— А здорово вы их сняли! — улыбнулся Сергей.

— Оружие свое всегда при себе надо держать, а не под куст прятать.

— Виноват, товарищ майор! — весело отозвался Лобов. — Урок хороший получил.

— То-то же… Хоть ты и газетчик, но на войне будь как на войне… Давай документы посмотрим.

Он достал полицайские аусшвайсы. Они были без фотокарточек, и установить, кому какое удостоверение принадлежало, уже было нельзя. Да и какой в том толк? Один прозывался Семеном Лытко, другой — Василием Радунцом.

— Ты кем хочешь быть — Василием или Семеном? — спросил Северьянов, рассматривая документы на ходу.

— Я лучше Сергеем останусь.

— Возьми на всякий поганый случай, — майор протянул серую картонку. — Мало ли что — пригодится! Запомни свою новую кликуху: ты — Семен Лытко. Меня же Васей будешь звать. Надеюсь, до этого дело не дойдет. Но, как говорят немцы, если не повезет, то и покойник укусит.

— Откуда вы так хорошо знаете немецкую жизнь?

— Много будешь знать — плохо будешь спать!

— Это тоже немцы так говорят?

— Это я так говорю. Давай еще один марш-бросок — и привал.

Июньский лес был полон запахов, как парфюмерная лавка: пахло сосновой смолой, медом, цветочной пыльцой, сырой землей, грибной прелью… Лобов с жадность вдыхал душистый лесной воздух. Но обоняние, казалось, навсегда было отбито гарью и смрадом, которым он надышался в подвале казармы.

Часа через два они вышли на сухую светлую полянку, закрытую со всех сторон от случайного взгляда.

— Ну, вот здесь и передохнем, — майор стреножил кобылу, ослабил подпругу седла и пустил лошадь пастись. Сам же облюбовал широкий пень, вполне пригодный под походный столик.

— Ну, давай посмотрим, что нам Франя припасла!

Сергей вытащил из узелка пяток вареных яиц, кусок копченого сала, пересыпанного тмином, и ржаной каравай.

— Недурственный харч для военно-полевых условий! — одобрил майор и разбил яйцо о пенек.

— Так посмотришь вокруг, — задумчиво обронил Сергей, — и как будто нет никакой войны…

— Ага, посмотришь вокруг — да и какой-нибудь полицай из-под куста вынырнет…

— Но как вы их лихо свалили!

— Учись, студент, пока я жив… О, да тут еще и картошечка есть! Ну, мы с тобой, брат, не похудеем. Вот что, значит, к женщине правильный подход найти. Не зря я этот отрез через болота тащил…

— Я, думаю, ей таких шикарных подарков вовек не дарили.

— Хорош жрать! Мы тут за один присест половину провианта прикончили!

— Это от нервов. День сегодня такой выдался.

— У нас еще таких дней считать — не пересчитать. Подъем! Надо с ночлегом где-то определиться. По идее, безопаснее ночью передвигаться. Но это в нормальной местности. А здесь болотный лабиринт, того и гляди угодишь в трясину.

— Коня жалко… — вздохнул Сергей, вспомнив, как тонул каурый жеребец.

— Жалко у пчелки… Сердце у вас, товарищ младший политрук, мягкое, как валенок. На войне надо пожестче быть.

— Надо! — согласился Лобов, подтягивая подпругу седла.

К позднему вечеру они удалились от хутора, по прикидке Северьянова, километров на пятнадцать. Можно считать, от погони, если она была, оторвались.

Краснобокое солнце пробивалось сквозь чащу неровными краюхами. Оно уже ничего не освещало, а просто горело в вечернем сумраке, застряв меж сучковатых стволов. Ели высились тут тяжелые, обвисшие, словно огромные зеленые знамена.

Облюбовали вывернутую бурей сосну в стороне от просеки. Навалили под нее елового лапника да и сверху прикрыли. Получилось подобие очень жидкого шалаша. Но дождя ночью не предвиделось. Пустили кобылку на ночной выпас.

— Эх, — возмечтал Лобов, — была бы вместо коняки корова, молочка бы сейчас парного попили…

— Кобыл, между прочим, тоже доят. Кумыс — дело очень хорошее.

— Так это жеребых доят…

— А может, наша тоже жеребая?

— Да вроде не похожа.

— А ты попробуй, вдруг надоишь чего-нибудь?

— Коров доил — на практике, а кобыл — ни разу.

— Смелость города берет! Давай дерзай? Или боишься? — подначивал Северьянов, затаив улыбку. — Представляешь, какой доппаек у нас будет? Свое молоко!

Сергей нехотя поднялся и подошел к мирно пасущейся лошади. Огладил ее, сунул в губы корочку хлеба. Потом присел и нащупал сосцы. Кобыла удивленно на него посмотрела, отмахнулась хвостом и снова стала щипать траву.

— Не, не жеребая, — доложил Лобов. — Без молока будем жить. Зато вот жимолости набрал. — И высыпал целую пилотку сизовато-синих ягод.

— Нравишься ты мне, танкист! — усмехнулся майор. — Правильный у тебя подход к жизни… А ты уверен, что это не «волчьи ягоды»?

— Ну, жимолость, она, конечно, из семейства «волчьих ягод». По науке «лоницера ксилостеум». Но бывают съедобные виды жимолости, как этот. Ешьте, в ней магния больше, чем во всех других ягодах.

— Ну, ты еще и ботаник! А зачем мне магния столько? — осторожно попробовал ягоду Северьянов.

— Магния много не бывает. После кислорода и воды он основной элемент для нашего организма… От него прежде всего сердечный ритм зависит. А по жимолости я курсовую писал. Латинское название «Лоницера» от фамилии немецкого ботаника, физика и математика Адама Лоницера…

— И здесь без немцев не обошлось… — задумчиво молвил Северьянов. — Талантливый народ, а под Гитлером охренел… Значит так. Спать будем по очереди. Один в карауле. Хочешь, ты первым, хочешь — вторым. Мне все равно.

Лобов вызвался первым. Глядя на него, майор продекламировал:

— Вот как стало лишь смеркаться,

Старший сын пошел сбираться.