Грубые мужские голоса, называющие Ричарда по имени, наконец вынудили Кэлен открыть глаза. Она поморщилась от мгновенно ожившей боли, которую сон если не изгонял, то хотя бы притуплял. Помещение, где она лежала, наполнял мягкий янтарный свет. Освещение было неярким, и она пришла к выводу, что либо окна чем-то занавешены, либо близится закат. В своем нынешнем состоянии она не только утратила чувство времени, но и, просыпаясь, не представляла себе, сколько проспала.

Кэлен провела языком по пересохшим губам. Тело казалось налитым свинцом, ее тошнило, как когда-то в детстве, когда она съела три печеных яблочка перед путешествием на Корабле в погожий ветреный день. Тогда было тепло, как сейчас. Так бывает летом. Она попыталась приподняться, но ее тут же повело, и разум начал тонуть в туманном море. Желудок взбунтовался — пришлось сосредоточить все силы, чтобы сдержать рвоту. Она уже слишком хорошо знала, что сейчас нет ничего хуже рвоты. Глаза закрылись, и она начала проваливаться во тьму.

Но тут же усилием воли заставила себя вынырнуть из мрака и снова открыть глаза. Кэлен вспомнила: ей дают травы, которые успокаивают боль и помогают уснуть. Ричард отлично разбирается в травах. Что ж, по крайней мере эти настои погружают ее в отупляющий сон. Но боль, пусть и не столь острая, настигала ее и во сне.

Медленно, осторожно, чтобы не растревожить боль, при малейшем движении кинжалами втыкавшуюся в ребра, Кэлен сделала глубокий вдох. Легкие наполнились ароматом хвои и смолы. Желудок потихоньку начал успокаиваться. Но пахло не как в лесу, где запах деревьев смешивается с ароматами влажной земли, цветов и травы, пахло только что спиленной древесиной. Кэлен усилием воли сконцентрировала взгляд и разглядела за изножьем кровати стену из светлых свежих досок. Похоже, деревья рубили и стругали в спешке, хотя тот, кто это делал, явно обладал солидным опытом лесоруба.

Комнатка оказалась крошечной. Во Дворце Исповедниц, где выросла Кэлен, такая каморка могла бы служить разве что бельевым шкафом. Кэлен понравилась маленькая деревянная комнатка. Она догадывалась, что Ричард построил хижину, чтобы защитить ее. Деревянные стены обнимали ее, как надежные руки Ричарда. Мрамор во всем своем великолепии никогда не действовал на нее столь успокаивающе.

Она разглядела на стене резьбу — летящую птичку, не больше ее ладошки, очерченную несколькими уверенными движениями ножа. Это — подарок Ричарда. Иногда, когда они сидели у костра, он вырезал из деревяшек разные фигурки. Птица, летящая прямо на Кэлен, излучала ощущение свободы.

Скосив взгляд вправо, она увидела коричневое шерстяное покрывало, занавешивающее дверной проем. Снаружи доносились обрывки злых, угрожающих фраз.

— Это не наша прихоть, Ричард… Нам нужно думать о собственных семьях… женах и детях…

Кэлен попыталась приподняться на локте. Острая боль пронизала руку и взорвалась в плече.

Охнув, она рухнула на спину. Сотни острых кинжалов мгновенно пронзили ребра. Усилием воли Кэлен заставила себя дышать помедленнее. Когда боль в ребрах и руке чуть стихла, она наконец позволила себе еле слышно застонать.

С расчетливым спокойствием она оглядела левую руку. Сломана. И тут Кэлен вспомнила, что, конечно, рука сломана. И мысленно отругала себя за то, что не вспомнила раньше. Ведь знала же, что травяные настои притупляют разум. Опасаясь сделать еще какое-нибудь неловкое движение, Кэлен сконцентрировала все усилия на том, чтобы восстановить ясность мысли.

Осторожно подняв правую руку, она стерла со лба испарину. Правый плечевой сустав ныл, но рука худо-бедно действовала. Кэлен порадовалась этой маленькой победе. Она коснулась глаз и поняла, почему ей больно смотреть на дверь. Пальцы бережно ощупали распухшие веки. Кэлен мысленно представила, какого все это цвета. Тошнотворно черно-синее. Когда пальцы коснулись ран на щеках, она словно притронулась к обнаженным нервам.

Не нужно зеркала, чтобы понять, насколько жутко она выглядит. Впрочем, она и так это понимала всякий раз, когда заглядывала Ричарду в глаза. И жалела, что не может мгновенно сделаться прекрасной и стереть из его глаз страдание. Знай он ее мысли, наверняка бы сказал: «Со мной все в порядке. Перестань беспокоиться обо мне и думай о том, чтобы поскорее выздороветь».

С горько-сладкой тоской Кэлен вспомнила, как они лежали с Ричардом, сплетаясь телами, в чудесной истоме, а его большая ладонь покоилась на ее животе. Как же это больно — желать снова обнять его и быть не в состоянии это сделать! Кэлен сурово сказала себе, что это всего лишь вопрос времени. Они вместе, остальное не важно. Само его присутствие — лучшее лекарство.

Она услышала голос Ричарда, сдержанно цедившего слова:

— Нам нужно только немного времени…

Какие-то мужчины говорили все разом, горячо и настойчиво:

— Это не потому, что мы хотим… ну, тебе следовало бы понять, Ричард, ты ведь нас знаешь… Но что, если из-за этого тут начнутся неприятности? Мы слышали о войне. Ты сам сказал, что она из Срединных Земель. Мы не можем позволить… Не допустим…

Кэлен прислушалась, ожидая, что вот-вот раздастся звон его меча. Ричард обладал чуть ли не безграничным терпением, но терпимости и у него было не так много. Кара, их телохранитель и друг, тоже наверняка там. А она-то не отличается ни терпением, ни терпимостью.

Однако вместо того чтобы достать меч, Ричард сказал:

— Я ни у кого ничего не прошу. Я лишь хочу, чтобы меня оставили с ней в покое в безопасном месте, где я смогу о ней позаботиться. Я хотел быть поближе к Хартленду только на случай, если ей что-то понадобится. — Он помолчал. — Пожалуйста… До тех пор, пока ей не станет лучше.

Кэлен хотелось закричать: «Нет! Не смей умолять их, Ричард! Они не имеют права заставлять тебя умолять! Не имеют права! Они никогда не поймут, на какие жертвы ты пошел!» Но она лишь с горечью прошептала его имя.

— Не испытывай наше терпение… Мы подпалим эту хибару, если придется! Ты не сумеешь справиться со всеми. Правда на нашей стороне!

Шум шагов, гул, тихие проклятия. Кэлен подумала, что вот сейчас наконец Ричард достанет меч. Но он лишь что-то спокойно ответил. Говорил он тихо, и Кэлен не разобрала слов. Повисло тяжелое молчание.

— Это не потому, что нам так хочется, Ричард, — наконец плаксиво проговорил кто-то. — У нас нет выбора. Мы должны заботиться о собственных семьях… и вообще…

— К тому же ты в этих красивых тряпках и со своим мечом сделался эдаким расфуфыренным, — заговорил другой, пылая праведным гневом, — совсем не таким, как прежде, когда был лесным проводником.

— Во-во! — встрял третий. — То, что ты где-то там побывал и повидал мир, не дает тебе права возвращаться сюда с таким видом, будто ты лучше нас!

— Я перерос то, что вы все считали моим уделом, — ответил Ричард. — Вы это хотели сказать?

— Я вижу, ты отвернулся от общества, отринул свои корни. Ты считаешь, что наши женщины недостаточно хороши для великого Ричарда Сайфера. Нет, куда там! Ему подавай какую-то бабу-чужачку! А потом являешься сюда и выставляешься перед нами!

— Почему? Что я сделал? Женился на женщине, которую люблю? Это, по-вашему, гордыня? Это отнимает у меня право на спокойную жизнь? И лишает ее права на лечение, исцеление и жизнь?

Эти люди знают его только как Ричарда Сайфера, простого лесного проводника, а не того, кем он стал сейчас. Он остался таким же, как был, просто эти люди никогда его не знали по-настоящему.

— Тебе следует на коленях молить Создателя исцелить твою жену, — заговорил четвертый. — Все люди — ничтожные черви. Ты должен молиться и просить Создателя, чтобы он простил все твои недостойные деяния и грехи — именно они навлекли Его гнев на тебя и твою женщину. А ты хочешь свалить свои беды на плечи честных трудовых людей. У тебя нет права навязывать нам свои беды и грехи. Это не то, чего желает Создатель. Тебе следовало бы подумать о нас. Создатель хочет, чтобы ты был покорным и помогал другим, — вот почему Он так с ней обошелся. Чтобы преподать вам обоим урок!