Это должно было причинить Кэлен душевные страдания… и Никки была тому несказанно рада.

Да, вот за это она чувствовала вину.

Но Никки уже была спокойна по этому поводу: Кэлен и Ричард ее простили. Та озлобленная, порочная личность, кем она была давным-давно — «Госпожа Смерть», — осталась в прошлом. Она в нем не погрязла и ее не преследовали призраки плохих поступков. Она служила Ричарду, сражалась за него, и помогла свергнуть Имперский Орден. Она приказала Джеганю умереть. Она служила Ричарду с неустанной преданностью и убила бессчетное число кровожадных полулюдей из Темных земель. Она сделала все, что просил Ричард, даже остановила его сердце, чтобы тот отправился в подземный мир на спасение Кэлен.

Она отдала ему все — кроме своего чувства вины. Никки за это чувство не держалась. Даже совершая эти преступления, она не ощущала ничего.

И теперь, в этом новом путешествии ее новой жизни, она служила цели гораздо более важной — не только ради этого человека, Ричарда Рала, которого она любила, но и ради его мечты, — и в этой службе не могло быть никакой вины. Никки была колдуньей. У нее была сила волшебников, которых она погубила. При ней были все заклинания, которым ее обучили Сестры. И в ее душе была сила, превосходящая любое воображаемое призвание этого заблуждавшегося Судьи.

Магия все еще оставалась ей подвластна, и не этому человеку суждено вершить над ней правосудие.

Тело Никки, возможно, превратилось в камень, сковав ее мысли в удушающем чистилище, но эмоции и прежде были схожи с камнем, и сердце ее было из черного льда. Это было ее защитой. Теперь она призвала ее, чтобы высвободить хоть какую-то искру магии, которую только могла обнаружить, найти в себе проблеск стремления воспротивиться тому наказанию, что наложил на нее этот мрачный чародей.

Ярость в ней росла, а вместе с ней вспыхнула и магия. Никки не была каким-нибудь невежественным, кровожадным сельским жителем, и не являлась мелким воришкой. Она была колдуньей. Она была Госпожа Смерть.

Изнутри, да и снаружи, Никки ощутила, что камень дал трещину…

Вытянутое лицо Судьи было бледным и суровым, будто кто-то стер с него все веселье. Видимо, ему не доставляло удовольствия разъяснять суть наказания Натану, сплетая заклинание, чтобы захватить старика в ловушку.

— Они все виноваты, — приговаривал он, — все эти люди. Моя работа не закончится никогда…

Натан напрягся, пытаясь двинуть своей окаменевшей рукой. «Нет, нет...». Его рука почти достигла меча, но даже коснись он рукояти, пользы вышло бы немного. Каменное заклятие окружило волшебника и уже принялось за мышцы, останавливая время в самом теле. Натан не мог сражаться, не мог сбежать, даже едва мог двигаться. Его единственным спасением было использовать магию, чтобы хлестнуть ответным заклинанием. Но ведь Натан даже не смог разжечь костер, а что уж говорить о противостоянии такому могущественному чародею.

Даже призови он магию, Натан знал, что она очень капризна и не будет ему подконтрольна. Он не забыл, как пытался исцелить раненого мужчину в Ренда-Бэй, разорвав беднягу с помощью того, что должно было быть магией исцеления. Натан лишь пытался ему помочь…

Возможно, это именно тот страшный момент вины, который Судья заставит его переживать до тех пор, пока длится век камня.

Он услышал потрескивание — заклинание принялось за его кожаную сумку, а также дорожную одежду и книгу жизни. Теперь волшебник едва мог дышать.

Натан почувствовал, как магия в нем стала извиваться, словно змея, ускользающая в заросли. Какое это будет иметь значение, если он коснется ее сейчас, и та отзовется? Что может причинить больший вред, чем та передряга, в которую он попал? Даже Никки была заперта в камне, и Бэннон, бедный Бэннон, был парализован в бесконечной муке.

Натану терять было нечего. Плевать на то, какую неожиданную реакцию может вызвать его магия, если он сможет ее освободить и нанести ответный удар — пусть даже что-нибудь нелепое — по крайней мере, это будет хоть что-то.

Легкие сдавило, когда каменный груз вины сжимал его и душил, но все же удалось выдохнуть несколько слов: «Я Натан… Натан-пророк…» Он ухватил еще немного воздуха и выдохнул еще пару слов: «Натан-волшебник!»

Магия выползла из него, подобно зубастому угрю, пугающему из темного подводного укрытия. Натан выпустил ее, не зная, что будет делать дальше… и даже не заботясь об этом. Он выбросил ее, даже не пытаясь контролировать.

Волшебник услышал и почувствовал в своем теле шипение раскаленного камня. На мгновение пришла уверенность, что он взорвется, что череп разлетится на куски от этой неконтролируемой силы.

Статуя Никки, казалось, стала изменяться, становиться мягче, и бесчисленные трещины, как по яичной скорлупе, поползли по белой каменной поверхности, запечатлевшей совершенство колдуньи. Натан и не думал, что это делает он. Его собственная магия была здесь… клокотала и извергалась на Судью, как горячее масло.

Мрачный волшебник попятился, немало удивившись.

— Что ты делаешь? — Он вскинул одну руку, другой прижимая свой амулет. — Нет!

Каменное заклятие, которым Судья окутал волшебника, словно удушливым покрывалом, теперь соскользнуло и слилось с необузданной магией Натана. Случилась обратная реакция, приведшая к неожиданным последствиям.

Суровый мужчина выпрямился, а затем в ужасе вздрогнул. Его челюсть распахнулась и выражение лица приняло безысходное отчаяние. Бледно-голубые глаза побелели, мантия закостенела, превращаясь в камень.

— Я — Судья! — вскричал он. — Я Судья. Я вижу вин…

С громким треском Никки вырвалась из своей каменной тюрьмы, каким-то образом использовав свою силу. Зрение Натана обострилось: он почувствовал, как камень сползает с его тела, подобно песку в песочных часах. Плоть потеряла твердость и кровь снова побежала по венам.

Неконтролируемая магия Натана по-прежнему извивалась и хлестала Судью, тот корчился и вопил, постепенно застывая — его одеяния становились мрамором.

— Ты — виновен! — сказал Натан преображающемуся чародею, едва снова смог дышать. — Твое преступление состоит в том, что ты судил всех этих людей.

Камень пленил Судью, потрескивая по его коже, застывая вокруг широко раскрытых глаз. — Нет! — Это было не отрицание, а ужас и осознание. — Что я наделал? — Его голос стал скрипучим, грубым, когда затвердело горло и чародей больше не мог дышать окаменевшей грудью. — Все эти люди… — Камень запечатлел лицо мужчины в выражении неизмеримого сожаления и досады, рот раскрылся, когда из него вырвалось последнее, недосказанное «Нет!»

Судья стал самой новой статуей в городке Локридж.

Взглянув на эту каменную фигуру, Натан почувствовал, что его необузданная магия рассеялась. Он больше не мог к ней прикоснуться. Волшебник глубоко вздохнул и снова ощутил текущую в нем жизнь.

Когда Судья обратился в камень, его заклятие утратило силу и рассеялось по всей округе.

Никки, сбросив каменные оковы, медленно выпрямилась и протяжно вздохнула, ожидая что из легких выдохнется пыль. Светлые волосы и кожа на шее вновь обрели упругость, зашевелилась ткань черного платья. Приподняв руки, она окинула взглядом ладони.

Своим стремлением Никки разрушила каменное заклятие, что окутало ее, но Натан пошел дальше и сокрушил хватку, сплетенную Судьей. Теперь старый волшебник сгибал руки и топал ногами, чтобы восстановить кровообращение, с недоумением качая головой.

Статуя Бэннона возле них, с застывшим выражением безысходного отчаяния, медленно наливалась цветом. Кожа порозовела, оранжевые веснушки и рыжие волосы вновь обрели свой цвет. Однако, вместо удивления вновь обретенной жизни, Бэннон упал на колени на городскую площадь и издал резкий вскрик. Его плечи затряслись, он склонил голову, всхлипывая.

Натан попытался успокоить обезумевшего молодого человека, похлопывая его по плечу, однако тот молчал. Подойдя ближе к Бэннону, Никки сказала мягким голосом: