— О чем вы говорите? Я никогда никого не убивал — только на войне!

— Да, — сказал Ричард. — И вы не пытались убить Кэлен, вы не пытались убить Надину, и нет козьей шерсти на ваших штанах.

Тристан посмотрел на Кэлен. В глазах его был неподдельный ужас.

— Мать-Исповедница, я не убил вас, я не убил ее. Вы сами сказали, что духи отмечают различие между намерением и деянием. Я не убил никого. Вы не можете позволить ему меня казнить!

Кэлен вспомнила слухи о том, что Тристан в бою предпочитал пользоваться кинжалом и получал изуверское удовольствие, убивая людей.

Те женщины были зарезаны именно с таким удовольствием.

— Помните, что вы мне говорили, Тристан? Что если вы нарушите наши правила, то готовы понести любое наказание?

— А как же суд? Я не убил никого! Намерение — не то же самое, что деяние!

— И каково было ваше намерение, Тристан? — спросил Ричард. — Почему вы решили убить Кэлен?

— Не потому, что мне так хотелось. Не для собственного удовольствия, как вы считаете. Я должен был это сделать, чтобы спасти жизнь.

Ричард поднял бровь.

— Убить, чтобы спасти жизнь?

— Вы сами убивали людей. И делали это не потому, что вам нравится убивать, а для того, чтобы спасти жизнь невинных людей. Это все, в чем я виноват — в попытке спасти жизнь невинных людей. Имперский Орден прислал представителей к королевскому двору в Сандиларе. Они выдвинули ультиматум: или мы присоединимся к Ордену, или погибнем. Джавас Кедар, наш звездочет, сказал мне, что я должен наблюдать за небесами. Когда взошла красная луна и началась чума, я понял, что это значит. Я хотел убить Мать-Исповедницу, чтобы задобрить Орден, чтобы они не наслали чуму и на нас. Я только хотел спасти наших подданных.

Ричард повернулся к Кэлен:

— Как далеко Сандилар?

— Месяц туда и обратно.

Ричард посмотрел на генерала Керсона.

— Соберите отряд из наших и джарианских офицеров. Пусть отвезут голову Тристана королевской фамилии и скажут, что он был казнен за попытку убить Мать-Исповедницу. И предложат сдать Джару Д’Харе на условиях, которые уже предлагались. Это месяц туда и обратно. Сам король должен приехать сюда и подписать капитуляцию. Если в течение месяца он не приедет и наши люди не вернутся, я лично поведу армию на Сандилар и казню всех членов королевской фамилии. Джара все равно капитулирует — только условия будут другими.

Генерал Керсон ударил кулаком по нагруднику.

— Ваше приказание будет выполнено, магистр Рал.

— Ричард, — прошептала Кэлен, — а вдруг Тристан говорит правду и он не убивал тех женщин? Я могу коснуться его властью Исповедницы, и мы будем знать точно.

— Нет! Я не позволю тебе касаться его и слушать о том, что он делал с этими женщинами. Он чудовище; я не хочу, чтобы ты даже касалась его.

— Но если он говорит правду?

Ричард вновь сжал в кулаке амулет.

— Я приговариваю его к смерти не за то, что он убил пятерых шлюх. Он пытался убить тебя. На мой взгляд, намерение — то же самое, что и деяние. Он заплатит за свое намерение ту же цену, которую заплатил бы за его осуществление. — Ричард посмотрел на солдат. — Вчера вечером три сотни людей умерли от чумы. Он хотел, чтобы его страна присоединилась к тем, кто наслал ее на Эйдиндрил. Утром отряд повезет его голову в Джару. Вы получили приказ. Уведите его.

Увидев идущего навстречу Дрефана, Кэлен поставила на пол корзину с чистыми бинтами, которую несла. Дрефан продолжал носить меч, хотя Ричард попросил его об этом только для того, чтобы обмануть Тристана. Впрочем, возможно, он действительно мог ему пригодиться. Многие недолюбливали целителей, потому что они осуждали продажу микстур и лекарств на улицах.

Она откинула назад волосы.

— Как они?

Дрефан вздохнул.

— Один умер вчера вечером. Остальным стало хуже. Сегодня еще шесть человек заболели.

— Добрые духи, — прошептала Кэлен. — Что с нами будет?

Лицо Дрефана было непроницаемо.

— Мы продолжаем бороться.

Кэлен кивнула.

— Дрефан, если слуги все равно заболевают и многие уже умерли, что толку от этого дыма? Я уже задыхаюсь.

— Окуривание не предотвращает чумы, — согласился Дрефан.

Кэлен моргнула.

— Тогда почему мы продолжаем окуривать дворец?

Дрефан улыбнулся грустной улыбкой.

— Люди думают, что это помогает, и радуются, что мы не сидим сложа руки. У них есть надежда. Если мы перестанем это делать, то отнимем у них надежду.

— А разве есть надежда, Дрефан?

— Я не знаю, — прошептал он.

— Ты читал вчерашний рапорт?

Дрефан кивнул.

— Число умерших продолжает расти. Вчера эта цифра поднялась до более чем шести сотен.

Кэлен подавленно посмотрела вдаль.

— Ужасно, что мы ничего не можем сделать.

Шота сказала, что путь будет указан. Дух сказал, что путь будет указан. Мысль о том, что придется потерять Ричарда, была невыносимой — но еще страшнее было думать об умирающих людях.

— Ладно, — сказал Дрефан. — Я хотел сходить в город.

Кэлен сжала его плечо. Дрефан вздрогнул. К такой реакции она, Исповедница, давно привыкла. Кэлен убрала руку.

— Я знаю, что не в твоих силах остановить чуму, но все равно спасибо за помощь. Только твои слова поддерживают в людях надежду.

— Слова — лучшее средство целителя. Часто только ими мы и можем помочь страждущим. Люди думают, что быть целителем — значит излечивать. На самом деле это бывает редко. Я давным-давно понял, что быть целителем — значит жить рядом с болью и страданием.

— Как Ричард? Ты видел его сегодня?

— Он у себя в кабинете. Выглядит хорошо. Я заставил его поспать.

— Спасибо. Ему нужен был отдых.

Дрефан внимательно посмотрел на Кэлен.

— Он сделал то, что должен был сделать, отправив на казнь этого человека, который хотел твой смерти, но я знаю, что ему было нелегко принять такое решение. Он ненавидит убивать даже тех, кто заслуживает смерти.

— Я знаю, — сказала Кэлен. — В мирное время ты можешь проявить милосердие. Но когда идет война, должен действовать. Любое колебание смертельно.

— И ты говорила это Ричарду?

Кэлен улыбнулась:

— Конечно. Он знает, что сделал то, что должен был сделать. На его месте я сделала бы то же самое, и я сказала ему об этом.

— Я надеюсь когда-нибудь встретить женщину, которая будет обладать хотя бы половиной твоей силы духа. — Дрефан улыбнулся. — О твоей красоте я уж помалкиваю. Ну ладно, мне пора идти.

Кэлен смотрела ему вслед. Он по-прежнему носил очень тесные штаны. Поймав себя на этой мысли, она покраснела и торопливо подхватила корзину с бинтами.

Надина была в больничном покое, где стояли два ряда кроватей — всего двадцать штук. Но больных было больше, и многие лежали на одеялах, брошенных на пол. В других больничных покоях было то же самое.

— Спасибо, — сказала Надина, когда Кэлен принесла бинты. Надина раскладывала по кастрюлям травы, чтобы сделать отвары. Сиделки ухаживали за больными: кормили их, бинтовали язвы и нарывы, поили отварами.

На кровати металась в жару женщина. Надина намочила бинт в холодной воде и положила ей на лоб.

— Так легче, милая?

Женщина смогла лишь улыбнуться слабой улыбкой и молча кивнуть.

Кэлен намочила еще несколько бинтов и пошла ставить компрессы другим больным. Она утирала им пот и нашептывала слова утешения.

— Ты могла бы стать целительницей, — сказала Надина, подходя к ней. — У тебя добрые руки.

— Это все, на что я способна. Я не могу никого вылечить.

Надина наклонилась к ней вплотную.

— И ты считаешь, что я могу?

Кэлен обвела взглядом комнату.

— Я понимаю, о чем ты. Но ты по крайней мере посвятила жизнь исцелению. Моя жизнь посвящена долгу. И борьбе.

— Что ты имеешь в виду?

— В конце концов, я — воин. Мой долг — убивать одних, чтобы спасти других.

Надина вздохнула.

— Порой я жалею, что я не воин и не могу сражаться за то, чтобы наступил мир и в конечном итоге целителям не нужно было бы излечивать раны.