На земле слева от путников, расколотая черная скальная плита выпускала из себя грубый поток лавы. Расплавленная горная порода, словно кровь земли, выливалась из разлома, как из гнойного струпа. Бэннон отшатнулся от раскаленного воздуха.

Еще больше разбитых обсидиановых скал, раздвигаясь и перекручиваясь, тянулись ввысь. Мрра осторожно шагала, не отходя от Никки, отворачивая морду, когда над головой мелькали разряды молний.

Бэннон судорожно вздохнул, смахивая с глаз непослушные рыжие волосы.

— Как же мы сможем идти дальше?

Никки тщательно выбирала, куда наступать, поскольку почва стала более неустойчивой. Она перелезла через острые края, приближаясь к яме Пьющего жизнь, зная, что обнаружит его там.

— А разве мы не сможем?

Она почувствовала пульсирующее, отчаянное присутствие впереди, борясь с желанием привлечь свои познания магии Приращения и Ущерба, чтобы создать вокруг себя щиты. Колдунья не могла позволить Пьющему жизнь захватить ее дар, ее жизнь. Никки применила новые заклинания, которые она узнала совсем недавно, сосредоточенно изучая том за томом в архивах Клифуолла. Полной безопасности это не давало, но позволило продвигаться дальше.

Бредя в трансе, Бэннон непреклонно следовал за своей спутницей, шаг за шагом. Когда Никки обернулась, чтобы подбодрить юношу, то была поражена, увидев, что лицо его изрезали морщины. По всей длине его рыжих волос поползли прожилки седины. Бэннон тоже на нее взглянул, и его карие глаза широко раскрылись в беспокойстве.

— Колдунья, ты выглядишь… старой!

Никки коснулась своего лица и нащупала морщины на сухой коже, как будто все годы ее долгой жизни наверстывали упущенное. Пьющий жизнь похищал отведенное им время жизни.

— Нам стоит поспешить, — сказала она. — Ей нужно было задействовать желудь Старейшего Древа, пока не стало слишком поздно, прежде, чем злой волшебник станет сильнее.

Беспокойство в Никки возрастало, но это был не страх за собственную жизнь, и не отчаяние, при мысли, что она может постареть: для Никки наибольшим страхом было потерпеть неудачу в поисках, которым она посвятила свое сердце и душу, что она может разрушить мечты Ричарда о надежде на новый порядок. «Я — Госпожа Смерть», пробормотала она мрачным шепотом. «Пьющий жизнь со мной не совладает».

Мрра стала ковылять, и Никки заметила, что большие лапы кошки, когда та наступала на острые обсидиановые камни, оставляют кровавые следы. Но Мрра оставалась рядом, готовая сражаться за Никки, заменившей ей ее сестер.

Воздух наэлектризовался, а звук, окружающий амфитеатр возрос до потрескивающего шипения. Светлые волосы на голове Никки поднялись заряженной короной.

Обсидиановые скалы теснились друг к другу, а из-под земли вырывались кашляющие вздохи серных испарений, едва ее не удушив. Никки пристально посмотрела туда, где круг зловещих острых шпилей отбрасывал на землю размытые пылью тени.

Колдунья знала, что могущественный волшебник находится там, внутри. Она предстанет перед ним и убьет его, даже если это будет стоить ей последней искры жизненной энергии.

— Пьющий жизнь! — закричала она, слушая низкий звук грома, возникший в воздухе. Сквозь грозовые облака пробились вспышки молний. Понизив голос, колдунья произнесла: — Роланд, покажись.

Земля содрогнулась и потрескалась, возникли расползающиеся формы: существа-многоножки с черными панцирями, сверкающими глазками и сегментированными передними конечностями, оканчивающиеся клацающими клешнями. Скорпионы, каждый размером с собаку, выходили из подземных гнезд, чтобы встать на страже поверх черных валунов. Длинный хвост каждой твари был увенчан злобным жалом, с которого капал яд.

Бэннон, стоя рядом с Никки, громко сглотнул. В памяти Никки всплыли существа, что убили родителей Тистл.

Она шагнула вперед, думая о своем главном враге, и прокричала: — Пьющий жизнь! — тут же вспомнив слова, что были написаны в книге жизни ведьмы: «Будущее и судьба зависят не только от странствий, но и от выбранной цели».

Все больше раздвигалось камней, пока земля сотрясалась в кругу возвышающихся стел, а чернота провала в центре стала казаться глубже. Из-под земли возникли неповоротливые очертания, сморщенные и высушенные человеческие формы, черные от пыли. Их жилистые тела покрывали гнойные нарывы и открытые язвы, усеивающие руки и шеи своими выпуклостями, выпирая с лиц созданий. Эти жуткие твари были похуже, чем предшествующие им Пыльные люди. Они выстроились в ряд, ограждая Никки от приближения к логову Пьющего жизнь.

Мрра зарычала. Бэннон вскинул меч.

— Мы можем пробиться сквозь них, колдунья.

Порочные человеческие формы двинулись на них, и Никки вытащила нож, осторожно сдерживая свою магию, но зная, что ей, возможно, придется ее использовать. Клацая клешнями, скорпионы стали подбираться ближе, петляя и обходя ссохшихся Пыльных людей.

Мрра обнажила свои длинные клыки, молотя хвостом. Бэннон встал поближе к Никки.

— Я сражусь с ними, чтобы ты могла подобраться ближе, колдунья. — Он сглотнул.

Наконец, с вихрем черных разрядов, окруженный косыми, яростными вспышками молний, из темноты возник сам Пьющий жизнь.

Кольцо перекошенных столпов окружало пустоту ямы словно глотка гигантского погребенного змея, колодец, ведший в самые холодные глубины бесконечности. Из этой глубокой дыры безудержная магия Пьющего жизнь продолжала поглощать жизнь из мира.

Выбравшись из чернильной пустоты провала, появилось существо, которое было Роландом. Зловещий волшебник шел нетвердой, ковыляющей поступью, разбухал, сжимался, как замысловатая форма невероятной силы, переплетенная с безнадежной слабостью. Когда-то он был человеком, но доказательств его человечности почти не осталось.

Роланд ступил в потрескивающий воздух, освещенный вспышками сине-белых молний, извергаемых грозовыми тучами. Пыль закружилась и завыла, словно сам ветер задыхался в благоговейном страхе от присутствия Пьющего жизнь.

Одет чародей был в то, что когда-то являлось мантией ученого Клифуолла, но сейчас одежды истрепались, и вытянулись в длинные, развевающиеся лохмотья, тянущиеся за ним в глубокую яму. Из его тела проступала темная рябь, так как магия порочного волшебника крала сам свет из воздуха, выпивала его и поглощала, сливая все в черный колодец. Казалось, что на глубине, в недрах, лежит могущественный магнит жизни, магическая сила которого была настолько велика, что даже Пьющий жизнь не мог избежать его тяги.

Когда чародей заговорил, слова вытягивались из воздуха вместе с остальными звуками, похищая дыхание Никки, забирая все больше ее энергии.

— Немногие приходят, чтобы увидеть меня, — сказал Роланд. Его очертания замерцали, порванные одежды затрепетали в шторме его собственной энергии.

Колдунья коснулась кармана своего черного платья, нащупав твердое ядро ​​желудя Старейшего Древа. Она сделала шаг ближе, вспомнив многих ужасающих врагов, с которыми когда-то столкнулась, одолев.

— Я пришла уничтожить тебя.

— Да… я знаю, — произнес волшебник. — Другие тоже пытались.

Никки не услышала в его голосе презрения или высокомерия, лишь странный оттенок отчаяния.

Лицо мужчины вытянулось и исхудало, щеки впали, большие глаза покраснели от болезни. Шея Роланда стала такой же тонкой, как и выступающие веревочками сухожилия. Когда ткань его трепыхающейся одежды обнажила голую грудь, Никки потряс вид ребер, покрытых переплетением раздутых наростов, тело его, казалось, полностью состоит из опухолей. Беспорядочные протрузии бились и пульсировали — вместилища перенаправленной жизненной энергии, что росли у него изнутри, и продолжали расти, отчаянно нуждаясь в пропитании. Изнурительная болезнь гасила все то, что было безвольным волшебником, и контролировала его. Его ноги подгибались, спина кривилась. Роланд жил лишь потому, что являл собой форму краденой жизни, мешанину перелатанной плоти, мышц и органов.