Более того, Никки начала понимать, что слова Ричарда — не просьба избавить Кэлен от боли, он хотел избавить от боли ее, Никки. Как бы он ее ни ненавидел, он не хотел видеть, как ей причиняют боль.

Ничто из всего им сказанного не могло сильней ранить ей сердце. Доброта — это самая жестокая вещь, которую он только мог с ней сделать.

И последующая боль была ее наказанием. Никки было так стыдно за то, что натворила, что она притворялась перед Ричардом, что ничуть не пострадала. Она хотела избавить его от беспокойства, что Кэлен страдает, как и она. На следующее утро она сообщила Ричарду, что совершила ошибку. Никки не ждала прощения. Она просто хотела, чтобы он знал: она была не права, и она сожалеет.

Ричард ничего не сказал. Он лишь смотрел на нее своими серыми глазами, пока она говорила, а потом ушел на работу.

Кровь у нее шла три дня.

Гейди растрезвонил своим приятелям, что поимел ее. И к ее вящему унижению, поведал во всех подробностях. К удивлению Гейди, Камиль и Набби рассвирепели. Они вознамерились залить ему глаза раскаленным воском и сделать кое-что еще. Что именно, Никки в точности не знала, но догадывалась. Гроза была настолько серьезной, что Гейди предпочел в тот же день удрать и вступить в армию Имперского Ордена. Он вступил туда как раз вовремя, чтобы отправиться со своей частью на север, где шли военные действия. В тот день Гейди напыщенно вещал Камилю и Набби, что уходит, чтобы стать героем.

Никки услышала шаги в коридоре. Улыбнувшись, она выложила на доску три яйца. Но, вопреки ее ожиданиям, Ричард не вошел в комнату. Кто-то постучал в дверь.

Никки отошла на середину комнаты.

— Кто там?

— Никки, это я, Камиль.

Его голос звучал так взволнованно, что она испугалась.

— Я одета. Заходи.

Молодой человек, тяжело дыша, ворвался в комнату. Он был бледен, по щекам текли слезы.

— Они арестовали Ричарда! Прошлой ночью. Они взяли его.

Никки даже не поняла, что яйца из ее рук падают на пол.

Никки в сопровождении Камиля поднялась по двенадцати каменным ступеням — в казармы городской гвардии. Казармы — настоящая крепость, загороженная высокими мощными стенами. Никки не просила Камиля сопровождать ее, но сильно подозревала, что ему могла помешать пойти только смерть. Она никак не могла понять, как Ричарду удается вызывать в людях такое чувство.

Когда они покинули дом, Никки была так потрясена случившимся, что плохо понимала происходящее, но все-таки заметила — все обитатели их дома сильно встревожены. Чуть ли не из всех окон выглядывали лица, когда они с Камилем вылетели из дома и помчались по улице. Даже из соседних домов вышли люди и смотрели ей вслед. И у всех были очень мрачные лица.

Что же заставляло всех так переживать за этого человека?

И почему она сама переживает за него?

Внутри грязных казарм толпились люди. Небритый старик с ввалившимися щеками тупо стоял, глядя в никуда. Круглощекие женщины в косынках плакали, а вопящие дети цеплялись за их подолы. Другие женщины стояли с пустыми лицами, будто в очереди за хлебом или просом. Маленький ребенок в одной рубашонке одиноко стоял, засунув крошечный кулачок в рот, и вопил.

У всех было похоронное настроение.

Городские гвардейцы, по большей части здоровенные молодцы с равнодушными лицами, проталкивались сквозь толпу в темные коридоры. Низкая деревянная перегородка разделяла помещение пополам, и вся толпа стояла на одной половине. А за перегородкой переговаривались гвардейцы. За простым столом сидели какие-то люди, гвардейцы приносили им доклады, обменивались шуточками или получали очередные приказы.

Никки протолкалась через толпу к самой перегородке — на перегородку напирали женщины, надеясь, что их вызовут, надеясь узнать хоть что-то, надеясь на чудесное вмешательство самого Создателя. Но вместо этого получали лишь оскорбления.

Никки схватила за рукав проходящего мимо гвардейца. Он смерил ее с ног до головы грозным взглядом. Никки напомнила себе, что лишена своего могущества, и выпустила его рукав.

— Не скажете ли, кто здесь главный?

Он снова оглядел ее с ног до головы и, видимо, счел ее безмужней, а следовательно, доступной. Лицо его расплылось в притворной улыбке.

— Вон там, — указал он. — За столом. Народный Защитник Мускин.

За столом сидел мужчина средних лет, зарывшись в кипы бумаг. Тело его выглядело так, словно таяло на солнце. Его свободная белая рубашка была вся в темных пятнах пота.

Гвардейцы говорили ему что-то на ухо, а его унылый взгляд бесцельно шарил по комнате. Другие чиновники, сидевшие за столом по обе стороны от него, перебирали бумаги, вяло беседовали друг с другом, или с другими чиновниками и гвардейцами, непрерывно снующими по помещению.

Защитник Мускин, чью лысину три с половиной волосины прикрывали так же хорошо, как спящую черепаху несколько травинок, оглядел комнату. Его темные глаза все время двигались, скользя по гвардейцам, чиновникам, толпе посетителей. Скользнув по лицу Никки, Мускин не проявил ни малейшего интереса. Все они были гражданами Ордена, одинаковыми частичками, каждый совершенно незначителен сам по себе.

— Можно с ним поговорить? — спросила Никки. — Это важно.

Улыбка гвардейца стала издевательской.

— Ну конечно, важно. — Он ткнул пальцем на толпу. — В очередь. Жди, когда дойдет до тебя.

У Никки с Камилем не было выбора. Пришлось ждать. Никки была слишком хорошо знакома с нравами и обычаями этих мелких чиновников, чтобы устраивать скандал. Они буквально расцветают, когда кто-то начинает скандалить. Она прислонилась плечом к стене с грязными потеками от многочисленных плеч. Камиль пристроился рядом.

Очередь не двигалась, потому что чиновники никого не принимали. Никки не знала, может, есть специальное время для приема граждан. Но у них не было выбора — оставалось только ждать своей очереди. Утро тянулось, а очередь все не двигалась. Позади них с Камилем тоже скопился народ.

— Камиль, — тихо проговорила Никки, прождав несколько часов, — ты не обязан торчать тут со мной. Ты можешь идти домой.

Глаза парня были красными и опухшими.

— Я хочу подождать. — К удивлению Никки, в голосе его сквозило недоверие. — Я беспокоюсь за Ричарда, — добавил он так, что это прозвучало как обвинение.

Я тоже за него беспокоюсь. Иначе зачем я, по-твоему, пришел к тебе — только потому, что испугался за Ричарда и не знал, что делать. Все остальные либо на работе, либо ушли за хлебом. — Камиль повернулся и прислонился спиной к стене. — Я не верю, что ты волнуешься за него, но я просто не знал, что делать.

Никки смахнула со лба взмокшую прядь.

— Я тебе не нравлюсь, верно?

Он по-прежнему не смотрел на нее.

— Да.

— Могу я спросить, почему?

Камиль стрельнул глазами по сторонам, чтобы проверить, не слушает ли их кто. Но все были погружены в свои собственные заботы.

— Ты — жена Ричарда, и ты предала его. Ты привела Гейди к себе в комнату. Ты шлюха.

Никки заморгала, удивленная его словами. Камиль, прежде чем продолжить, снова огляделся.

— Мы не понимаем, почему такой человек, как Ричард, живет с тобой. Каждая безмужняя женщина в нашем доме, да и в соседних тоже, говорила мне, что, будь она его женой, никогда бы в жизни не легла с другим мужчиной. Они все в один голос твердят, что не понимают, почему ты так поступила с Ричардом. Все огорчились за него, но он нас даже слушать не захотел, когда мы пытались сказать ему об этом.

Никки отвернулась. Она внезапно не смогла больше смотреть на юношу, только что обозвавшего ее нехорошим словом, и по праву.

— Ты ничего не понимаешь, — прошептала она. Краем глаза она заметила, как Камиль пожал плечами.

— Ты права. Я не понимаю. Я не понимаю, как можно сделать такую гадость такому мужу, как Ричард, который так тяжело работает и так хорошо о тебе заботится. Чтобы сотворить такое, нужно быть очень плохим человеком, которому совершенно наплевать на собственного мужа.