– Да, аббат. Я позволила Отто – евнуху – начать подготовку, окунуть ее в мир боли. Дора руководила работой, пока не убедилась, что начались надлежащие муки. Я лично наблюдала за ее стараниями.

Людвиг кивнул, собираясь с мыслями.

– Ждать больше нельзя. Возьми другую морд-сит, пусть поможет тебе. – Он взглянул в голубые глаза Эрики. – Пришлите за мной, когда… – Стоя в луже растекающейся по полу крови, он указал на распластанное у его ног тело. – Когда вы подведете ее к порогу.

– Надо ускорить приближение к смерти? Опасно. Если действовать слишком быстро – мы рискуем понапрасну потерять ее.

– Но альтернативы нет, нужно ускорить события. Следует рискнуть.

– Аббат, – произнесла Эрика с некоторой настойчивостью в голосе, – вам не кажется, что лучше поскорее уехать отсюда? Разве нам не следует покинуть аббатство? Я хочу сказать, если Магистр Арк послал полулюдей и они прямо сейчас идут сюда, у нас осталось не так много времени.

С трудом собираясь с мыслями, Людвиг огляделся, словно в поисках спасения.

– Да, да, наверное, ты права. Сделай все необходимое. Распорядись приготовить карету, пусть ждет. А пока пошли кого-нибудь к Матери-Исповеднице, нужно узнать побольше. Дора. Пошли Дору. Ее нетерпеливый нрав будет кстати. Да, ее склонность к жестокости может оказаться именно тем, что нужно. Предоставь ей на этот раз действовать по-своему.

Эрика недоверчиво взглянула на него, но все-таки направилась к двери.

– Я отправлю Дору сейчас же и подготовлю все к отъезду.

Она пробыла в коридоре всего мгновение и вернулась обратно, вытаращив глаза.

– Аббат, нужно убираться немедленно.

– Что? Они не могут уже быть…

Эрика схватила его за руку, развернула лицом к окну и указала вдаль.

– Смотрите! Вон на тех холмах вдалеке. Видите их? Все одинаковые. Это шан-так.

Людвиг мгновение недоуменно смотрел в окно, а затем зарычал от злости на Ханниса Арка, из-за которого все это происходило. Аббат почувствовал, что с ним обошлись несправедливо.

– Отправь Дору за Матерью-Исповедницей. Придется взять ее с собой.

Когда он хотел отвернуться, Эрика ухватила его за рукав одеяния.

– Мне кажется, нельзя ждать так долго. – Она указала за окно, где виднелись спускающиеся с холмов белесые фигуры. – Они скоро будут здесь.

Не отрывая взгляда от окна, аббат провел рукой по горлу.

– Ты права. – Он направился к двери. – Но Мать-Исповедница слишком ценна, нельзя ее оставлять. Не трать время, объясняя это Доре, просто вели ей привести Мать-Исповедницу. Да побыстрее.

– И все же на это нужно время – снять цепи, спустить ее к конюшням. Нам придется ждать.

– Ты права. – Дрейер облизнул губы. – Скажи ей… Скажи, чтобы доставила Мать-Исповедницу в крепость Сааведра. Мы с тобой уходим немедленно, а она встретит нас там.

– Что, если она не сможет выбраться отсюда вовремя?

Людвиг сердито отмахнулся.

– Разве у нас есть выбор? Мы с тобой должны уйти отсюда, пока еще можно. Если она тоже выберется, то присоединится к нам позже.

Услышав, что он не собирается ждать Дору с Матерью-Исповедницей, Эрика посмотрела на него с облегчением.

– Значит, мы направляемся в Сааведру?

Аббат шагнул за дверь. Эрика не отставала.

– Я знаю, чего добивается Ханнис Арк. Он всегда стремился к свержению дома Ралов, ни капли любви к провинции Фейджин в нем нет. У него грандиозный замысел, и теперь, когда все пришло в движение, он поведет шан-так к Народному Дворцу, чтобы захватить власть, и не вернется в Сааведру в ближайшее время – пожалуй, никогда уже не вернется. Крепость – последнее место, где он станет меня искать.

– В этом есть резон, – согласилась морд-сит. Ее голос и быстрый стук обуви отражались эхом от каменных стен.

– Нельзя терять ни минуты. Вели Доре забрать Мать-Исповедницу и отправляться в крепость Сааведра, но больше ничего не говори. Я иду к карете, встретимся там.

Они побежали по коридору. Сначала Людвигу нужно было убраться отсюда и избежать участи, уготованной ему Арком, а потом уж он придумает, как отомстить.

Кэлен, прикованной к потолку комнаты без окон, показалось, что кто-то идет по коридору, в который выходила ее камера. Но между тихими беспомощными гортанными всхлипами, рвущимися откуда-то из глубины ее горла, сложно было разобрать точно. Она очень старалась стоять на цыпочках, не повисая на сдавивших запястья оковах. К ним крепилась грубая цепь, проходившая через блок на потолке и вделанная в стену.

Если Кэлен делала передышку в попытках сохранять равновесие, стоя на носочках, она не могла встать на пол всей ступней и тяжело повисала на цепях. В таком положении ей тут же становилось трудно дышать. В панике она начинала задыхаться, и ей снова приходилось подниматься на цыпочки и стоять так, пока ноги не начинали трястись от напряжения, и довольно скоро она вновь теряла опору и повисала на оковах. По рукам текла кровь из оставленных оковами ран.

Кэлен больше не могла терпеть острую мучительную боль в плечах, но выбора не было. Ей казалось, что она скоро сойдет с ума.

Чуть в стороне сидел толстый босой Отто и жевал кусок черствого хлеба. В его выступающей вперед челюсти Кэлен сумела разглядеть всего два зуба – два нижних, слева. Эти два плоских желтых зуба выпирали настолько, что, когда Отто закрывал рот, они все равно торчали над его верхней губой. Сплющенный нос Отто, казалось, был непоправимо сломан много лет назад и совершенно не годился для дыхания. Поэтому он обычно дышал через рот, почти не закрывая его.

Отто был здесь, чтобы мучить ее. Время от времени он поднимался и бил Кэлен со спины по ребрам дубовым прутом в палец толщиной, пока она не теряла равновесие и не повисала на цепях. Когда она в конце концов заливалась слезами от боли и беспомощности, он переставал бить ее, шел к стене, садился и начинал жевать или ковырял грязные босые ноги. Ему доставляло удовольствие сдирать с мозолей полоски кожи.

Отто молчал как рыба и выполнял свою работу с таким рвением, будто выбивал пыльный ковер. Когда Кэлен теряла равновесие, он, довольный, отходил посидеть у стены до поры до времени.

Когда она, собравшись с силами, прекращала плакать и восстанавливала равновесие, поднявшись на цыпочки, Отто снова поднимался и начинал всю процедуру заново. Иногда он решал бить дубовым стержнем не по спине, а по бедрам, и тогда жгучие удары мотали ее из стороны в сторону.

Охваченная ощущением полной безнадежности, Кэлен думала, что сойдет с ума раньше, чем они удосужатся убить ее. Она понятия не имела, где Ричард и остальные из Народного Дворца, но знала, что им ее не найти. Она была одна в окружении безжалостных людей, которые верили, что пытками добудут пророчество. Кэлен понимала, что дальше будет только хуже и в конце концов у нее останется одно желание – умереть.

Этого, знала она, и ждал Людвиг Дрейер. Он полагал, что на пороге смерти человек может заглянуть в безвременную бесконечность подземного мира и дать ему пророчество в обмен на милость – смерть.

Человек обязательно должен был сам этого захотеть. Кэлен понимала, что рано или поздно ей тоже придется молить о смерти.

Шаги приближались. Стены отражали звуки, и поэтому услышать их было довольно просто. Хотя Отто, занятый куском хлеба, не обращал на шаги никакого внимания – они мало что значили для него. У Кэлен оборвалось сердце, когда она подумала, что сюда, скорее всего, идет морд-сит Дора.

Аббатство было построено преимущественно из камня. Тесные и грязные помещения вообще вряд ли хоть раз убирали, во всех пыльных углах висела паутина.

Свет разливался по устилавшей пол ее камеры соломе – ее положили, чтобы она впитала хоть часть крови. Толку было мало, но, по крайней мере, большая ее часть уже давно высохла. Кэлен подумала, что рано или поздно на полу будет намного больше ее крови.

Она чувствовала, что измучена и доведена до исступления попытками устоять на цыпочках и почти полным отсутствием сна. Отто следил, чтобы она бодрствовала даже в тех редких случаях, когда ее опускали на пол, чтобы накормить и напоить, и позволял ей лишь недолго вздремнуть.