Дю Шайю направилась к воде, а сестра Верна тихо попросила Ричарда задержаться.

— Три тысячи лет ее соплеменники убивали всех волшебников, которые попадали им в руки, — сказала она. — Сейчас не время учить тебя истории. Но от старых обычаев избавиться нелегко. Будь бдителен. Рано или поздно она попытается тебя убить.

От ее спокойного тона ему вдруг стало не по себе.

— Я постараюсь остаться в живых, сестра, — ответил он, — чтобы ты смогла доставить меня во Дворец и освободиться наконец от своей обузы.

Он повернулся и быстро зашагал к озеру, догнав в зарослях камышей Дю Шайю.

— Почему ты называешь этот наряд молитвенным платьем? — спросил он.

Дю Шайю подняла руки, и он увидел, как легкий ветерок колышет разноцветные полоски ткани.

— Это и есть молитвы.

— Ты о чем? Об этих полосках? — удивился Ричард.

Она кивнула:

— Каждая из них — молитва. Когда ветер развевает их, то каждая посылает свою молитву духам.

— О чем же ты молишься?

— Все эти молитвы за тех людей, которые просят меня передать духам помыслы их сердца, и все они — об одном: о том, чтобы нам вернули нашу землю.

— Вашу землю? Но разве вы не на своей земле?

— Нет. Мы живем не на своей земле. Много веков назад волшебники отобрали у нас нашу землю и изгнали нас в этот край.

Они подошли к воде. На берегу камыши росли только местами, перемежаясь с небольшими лужайками, покрытыми густой зеленой травой.

— Вашу землю отобрали волшебники? А где вы жили раньше? — спросил Ричард.

Дю Шайю показала в ту сторону, где находилась Долина Заблудших.

— Земля наших предков там, за страной маженди. Я отправилась туда, чтобы принести молитвы и упросить духов вернуть нам нашу землю, но маженди захватили меня в плен, и я не дошла.

— Но как же духи могут вернуть вам вашу землю?

— Есть одно древнее пророчество. Оно гласит, что каждый год мы должны посылать в тот край человека с молитвами к духам, и тогда наша земля вернется к нам. — Дю Шайю развязала пояс, и он змейкой соскользнул на землю. Нож с зеленой рукояткой она воткнула в бревно у самой воды.

— Каким же образом? — спросил Ричард.

— Они пошлют нам правителя.

— Но ведь вы же называетесь «не имеющие хозяев»?

Она пожала плечами:

— Это потому, что духи еще никого нам не послали.

Пока он размышлял над ее словами, она сняла платье через голову.

— Что ты делаешь?

— Я собиралась мыться, а не стирать платье.

— Но зачем же раздеваться при мне?

— Так ты ведь уже меня видел. С тех пор я ничуть не изменилась. А ты снова покраснел.

— Иди-ка за камыши, — сказал Ричард. — Ты будешь с той стороны, а я — с этой. — И повернулся к ней спиной.

— Но она дала нам только один кусок мыла!

— Хорошо, брось мне его, когда помоешься.

Дю Шайю обошла Ричарда и снова стала к нему лицом, а когда он попытался отвернуться, схватила его за пуговицу.

— Во-первых, — заявила она, — я не могу сама помыть себе спину. А потом, так нечестно. Ты уже видел меня, значит, и я должна на тебя посмотреть. Потому ты и краснеешь, что это нечестно. А когда я на тебя посмотрю, тебе самому станет лучше.

Он убрал ее руки.

— Прекрати, Дю Шайю. В моей стране другие обычаи. Мужчины и женщины никогда не моются вместе.

— Да у меня даже третий муж не так робок, как ты! — воскликнула она.

— Третий? — изумился Ричард. — Так у тебя три мужа?

— Нет, пять.

— То есть как это пять?! Что это значит?

Она посмотрела на него так, словно он спросил, почему в лесу растут деревья.

— Так это ж моя семья. Пять мужей и наши дети.

— А детей сколько?

— Трое. Две девочки и один мальчик. — Она грустно улыбнулась. — Как давно я их не видела! Бедные дети, наверное, плачут каждую ночь. Они думают, что меня убили. До сих пор еще никто не возвращался от маженди. — Дю Шайю повеселела. — А мои мужья, когда я вернусь, наверное, перессорятся за право зачать нового ребенка… — Лицо ее снова стало мрачным. — Но, кажется, этот пес маженди уже опередил их…

Ричард протянул ей мыло.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Иди мойся. Я сам пойду за камыши.

Он с удовольствием погрузился в прохладную воду, прислушиваясь к тому, как плещется за камышами Дю Шайю. На озеро опустился туман.

— Я никогда еще не видел, — сказал он наконец, — чтобы у женщины было больше одного мужа. Так принято у всех женщин бака-бан-мана?

Они захихикала.

— Нет, только у меня.

— Почему у тебя?

— Потому что я ношу молитвенное платье, — ответила она, словно это само собой разумелось.

— Но что это… — начал изумленный Ричард.

Не успел он договорить, как Дю Шайю неожиданно выплыла из-за камышей.

— Прежде чем я дам тебе мыло, ты должен помыть мне спину!

Он тяжело вздохнул:

— Ладно, помою. Но потом ты вернешься на свою сторону.

— Если ты сделаешь все как следует. — Дю Шайю повернулась к нему спиной.

По-видимому, она осталась довольна, потому что уплыла за камыши и стала одеваться, пока он мылся. Когда он уже одевался сам, Дю Шайю крикнула, что проголодалась и что им следует поторопиться к ужину. Она побежала к стоянке, и Ричард заметил, что и в осанке, и манере держаться у нее появилось достоинство.

Между тем уже стемнело, туман становился все гуще, и деревьев почти не было видно.

Когда оба они вышли к костру, Ричард хотел было застегнуть рубашку (второпях он не сделал этого раньше), но так и застыл, увидев странное выражение лица сестры Верны. Она в ужасе смотрела на его грудь. Он понял: она смотрит на шрам, на отпечаток ладони, не позволявший Ричарду забыть, кем был его отец.

Она спросила так тихо, что он едва услышал ее:

— Откуда это у тебя?

Дю Шайю тоже уставилась на шрам.

Ричард застегнул рубашку.

— Я же говорил. Даркен Рал ожег меня ладонью. А ты сказала, что это — просто наваждение.

Сестра Верна посмотрела ему в глаза. В ее взгляде он, кажется, впервые прочел испуг.

— Ричард, — прошептала она, — не показывай этого во Дворце никому. Никому, кроме аббатисы. Только она может знать, что с этим делать. Ей даже надо показать этот отпечаток. Но больше — никому. Ты понял меня?

— Но почему?

— Потому что они убьют тебя. Это клеймо Безымянного. Грехи отца, — добавила она еле слышно.

Откуда-то издалека донесся волчий вой. Дю Шайю вздрогнула, вглядываясь в туман.

— Ночью кто-то умрет, — прошептала она.

— О чем ты? — нахмурился Ричард.

— О волках. Когда волки воют ночью в тумане — значит кто-то умрет насильственной смертью.

И вот они явились из тумана, как белые призраки смерти. Их жертвы, в первое мгновение оцепенев от ужаса, попытались спастись бегством, но белые смертоносные клинки, подобно клыкам самой смерти, неумолимо настигали их. Ночную мглу разорвали предсмертные вопли. Обезумевшие люди сами бросались на мечи. Бесстрашные воины Ордена изведали вкус страха перед тем, как смерть настигла их.

Белый смерч призраков налетел на лагерь, опрокидывая все на своем пути. Скрежет стали, треск дерева и разрываемой ткани, рев пламени, хруст костей, вопли, дикое ржание лошадей — все слилось в ужасающей, немыслимой какофонии смерти.

Ни едкий запах дыма от горевшего дегтя и лампового масла, ни вонь паленого мяса не могли заглушить резкий запах крови.

И белые клинки, и снег под ногами покраснели от крови. Ветер уносил клубы черного дыма. Пылали палатки и повозки. Разлетались обломки расколотых копий. Сотни мечей свистели в воздухе над головами тех, кто пытался спастись бегством… Воины падали в снег…

Часовые были давно убиты, и никто не поднял тревогу в лагере Ордена. Немногие вообще поняли, что произошло.

Уже несколько дней в лагере устраивались шумные попойки, и многие были настолько пьяны, что вообще уже мало что соображали. Немало воинов отравились банду, подмешанным в пиво, и лежали около костров. Иные настолько ослабли, что не смогли даже выбраться из горящих палаток. Находились и такие, кто, впав в пьяное оцепенение, улыбался врагам, которые явились зарубить их.