На минутку отвлекшись от супа, Верна достала из потайного кармана путевой дневник. Новых посланий не было, и надежда снова увяла. Она рассказала Энн о том, что произошло, и получила в ответ лишь одну строчку, написанную на скорую руку. «Ты должна сбежать и увести отсюда сестер». И после этого посланий больше не было.

Вычистив миску до дна, Верна погасила свечку, чтобы ее хватило подольше. Полчашки воды она поставила возле свечи, чтобы случайно не пролить в темноте, а потом легла на тюфяк, наслаждаясь ощущением сытости.

Верна проснулась от того, что скрипнула дверь, и прикрыла глаза рукой от яркого света. Дверь закрылась, и она откатилась к стене. В комнате стояла женщина с лампой в руках. Верна прищурилась.

Женщина поставила лампу на пол и, выпрямившись, скрестила руки на груди. Она смотрела на Верну, но не произносила ни слова.

— Кто это? Кто здесь?

— Сестра Леома Марсик, — последовал сухой ответ. Глаза Верны наконец привыкли к свету. Да, это была Леома.

Верна различала ее морщинистое лицо и длинные седые волосы.

Леома была среди тех, кто ждал ее в кабинете. Среди тех, кто засунул ее в эту конуру.

Верна бросилась вперед, нацелившись пальцами в горло Леомы.

И осознала, что снова сидит на тюфяке, не в силах пошевелить даже ногой. Она не могла встать. Это было ужасное ощущение. Верна с трудом удержалась, чтобы не закричать. Она сделала глубокий вдох и постаралась взять себя в руки. Страх исчез, но неприятное чувство воздействия Рада-Хань осталось.

— Довольно, Верна!

Прежде чем заговорить, Верна убедилась, что голос ей не изменит.

— Что я тут делаю?

— Ты ждала решения суда.

Суда? Какого еще суда? Нет уж, спрашивать она не будет. Такого удовольствия она Леоме не доставит.

— Что ж, тогда это правильно. — Верна пожалела, что не может встать. Очень унизительно позволять Леоме смотреть на нее сверху вниз. — И решение принято?

— Именно поэтому я здесь. Я пришла, чтобы сообщить тебе решение суда.

Верна проглотила ядовитую реплику. Конечно же, эти предательницы признали ее виновной в каком-нибудь ужасном преступлении.

— И каково же оно?

— Ты признана виновной в том, что являешься сестрой Тьмы.

Верна на мгновение утратила дар речи. Глядя на Леому, она не могла понять, как сестры поверили этому обвинению. Она почти всю жизнь провела, служа Создателю. В Верне вскипела ярость, но она сдержалась, припомнив, что говорил Уоррен по поводу ее темперамента.

— Сестрой Тьмы? Понятно. И как же меня могли признать виновной без доказательств?

— Не будь глупой, Верна, — рассмеялась Леома. — Не думаешь ли ты, что можно совершить такое преступление и не оставить следов?

— Да нет, я полагаю, что вы наверняка что-нибудь состряпали. Ты собираешься рассказывать или пришла лишь похвастаться, что ухитрилась наконец стать аббатисой?

— А я и не аббатиса, — выгнула бровь Леома. — Аббатисой избрали Улицию.

Верна вздрогнула.

— Улицию! Но Улиция — сестра Тьмы! Она удрала с пятью своими подручными!

— Совсем наоборот. Сестры Тови, Цецилия, Эрминия, Никки и Мерисса вернулись и заняли положенное им место среди сестер Света.

Верна безуспешно пыталась вскочить.

— Их видели, когда они напали на аббатису Аннелину! Улиция убила ее! Они сбежали!

Леома вздохнула с таким видом, будто ей приходится объяснять простейшие вещи невежественной послушнице.

— А кто их застал, когда они напали на аббатису Аннелину? — Она помолчала. — Ты. Ты и Ричард. Шесть сестер засвидетельствовали, что на них напала сестра Тьмы. После того, как Ричард убил сестру Лилиану, они вынуждены были бежать и скрываться до тех пор, пока мы не вырвали Дворец из твоих лап. Но теперь это недоразумение разрешилось. Это ты, сестра Тьмы, сфабриковала обвинение. Вы с Ричардом были единственными свидетелями. Это вы убили аббатису Аннелину, ты и Ричард Рал, которому ты помогла бежать. Мы заслушали свидетельские показания сестер, слышавших, как ты говорила стражнику Кевину Андельмеру, что он должен быть верен Ричарду, твоему сообщнику, а не императору.

Верна недоверчиво покачала головой:

— Значит, вы прислушались к словам шестерых приспешниц Владетеля и на этом основании вынесли мне приговор?

— Разумеется, нет. Свидетельские показания заслушивались не один день. На самом деле доказательств было так много, что суд над тобой длился две недели. Мы должны были увериться полностью — в интересах правосудия, — что принимаем верное решение. Многие пришли рассказать, как далеко ты зашла в своем разрушительном деле.

— Да что ты несешь?! — всплеснула руками Верна.

— Ты методично подрывала работу Дворца. Тысячелетние традиции едва не рухнули из-за твоих происков. Люди в городе взбунтовались, потому что ты отказалась платить женщинам, забеременевшим от наших волшебников. Эти дети — наша надежда увеличить количество мальчиков, имеющих дар. Благодаря тебе этот источник едва не иссяк. Ты запретила нашим юношам ходить в город, где они могли удовлетворить свои естественные потребности и зачать детей с даром. На прошлой неделе бунт пришлось подавлять с помощью войск. Люди собирались взять Дворец штурмом из-за твоей жестокости, обрекшей молодых матерей и их детей на голодное прозябание. Многие из наших молодых волшебников присоединились к бунтовщикам, потому что ты отказалась давать им золото.

Верна догадывалась об истинном источнике этого «бунта», тем более что в нем участвовали юные чародеи. Впрочем, вряд ли Леома соизволит сообщить ей правду. Верна знала, что среди воспитанников есть хорошие люди, и опасалась за их судьбу.

— Наше золото разлагает всех, кто к нему прикоснется, — заявила Верна, хотя понимала, что защищаться — пустая трата времени. Этой женщине не нужны ни правда, ни разумные доводы.

— Оно прекрасно работало на протяжении тысячелетий, но тебе, конечно же, это не нравилось. Эти приказы отменены, как и другие твои указания подобного же рода. Кроме того, ты не желала, чтобы мы могли определить, готовы ли молодые люди выйти в большой мир, поскольку хотела, чтобы они потерпели поражение, и отменила испытание болью. Этот приказ тоже аннулирован. Ты нарушала все основные принципы существования Дворца с первого дня, как стала аббатисой. Сначала ты убиваешь аббатису Аннелину, а потом прибегаешь к трюку, чтобы самой стать аббатисой и уничтожить нас всех. Ты никогда не прислушивалась к словам своих советников, потому что в твои намерения не входило, чтобы Дворец вообще существовал. Ты перестала читать докладные, поручив это неопытным сестрам, а сама запиралась в своем убежище, чтобы говорить с Владетелем.

— Так вон оно что! — вздохнула Верна. — Моим помощницам не понравилась их работа? А некоторые особо жадные недовольны тем, что я отказалась давать им золото из дворцовой казны за то, что они предпочли забеременеть ради наживы вместо того, чтобы создать нормальную семью? Некоторые сестры недовольны, потому что я заставляю наших юнцов сдерживать похоть? Слова шестерых сестер, которые трусливо бежали, были приняты за чистую монету? А одну из них вы даже избрали аббатисой! И все это без малейших вещественных доказательств?

На тонких губах Леомы наконец появилась улыбка.

— О, но у нас есть вещественные доказательства, Верна! Действительно есть!

Она полезла в карман и достала листок бумаги.

— У нас имеются просто неопровержимые доказательства, Верна. — Торжественно развернув бумагу, сестра Леома мрачно посмотрела на Верну. — И еще один свидетель. Уоррен.

Верна вздрогнула, будто ее ударили по лицу. Она вспомнила послания, полученные от аббатисы и Натана. Натан настойчиво требовал, чтобы Уоррен покинул Дворец. Энн тоже велела Верне проследить, чтобы Уоррен немедленно убрался прочь.

— Знаешь, что это такое, Верна? — Верна боялась даже моргнуть, не то что слово сказать. — Думаю, знаешь. Это пророчество. Только сестра Тьмы может быть настолько самоуверенной, чтобы оставить без присмотра документ, изобличающий ее полностью. Мы нашли его в хранилище, перелистывая книгу. Может, ты его забыла? Тогда позволь, я прочту. Когда аббатиса и Пророк уйдут к Свету в священном обряде, на том огне вскипит котел обмана, и возвысится лжеаббатиса, которая будет править до самой гибели Дворца Пророков. — Свернув листок, Леома сунула его обратно в карман. — Ты знала, что Уоррен — пророк, и все же сняла с него ошейник. Ты позволила пророку спокойно разгуливать на свободе, что само по себе достаточно грубое нарушение.