— Еда хррррень!

— Это что за слова такие!

— Еда не важна, — поморщился демонёнок. — Илья дррруг! Илья важен.

Трогательно, но незаслуженно. Однако спорить не стану, момент не тот да и прав Фей Смерти. Илья очень важен. В особенности для Ильи.

— Короче, друг, сиди тихо. К окнам не подходи. Телевизор смотри, шут с тобой. Всё равно ведь включишь.

Рррупи сокрушённо кивнул.

— Если не вернусь, то уходи отсюда сам. Можешь к девочкам вернуться, можешь отправится путешествовать. Весь мир твой. Но старайся не попадаться на глаза людям. Ну и собак остерегайся.

Он шмыгнул носом, потёр его лапкой, пряча глаза.

— Жалко, дррруг…

— Мне тоже. Ладно, долгие проводы, лишние слёзы.

Я почесал его за ушком и поднялся из-за стола.

— Покеда, Рррупи.

— Пока, Илья.

Княгиня наблюдала за нашим прощанием из-за стола. Лик призрака был мрачен, но вид оставался решительным. Она пообещала ждать здесь, вместе с Рррупи, и помочь ему, если вдруг что-то случится. Я послал ей воздушный поцелуй и получил ответный. Подмигнул и вышел.

На улице меня ждала машина и терпеливые посланники Баженова. Меня усадили на заднее сидение дорогой чёрной «Тверчанки», каким-то чудом проползшей по раскисшей дороге в деревню. Водитель в перчатках, охранник на первом сидении со штурмовой винтовкой на плечах. Автомобиль неуклюже развернулся, и я бросил последний взгляд на старый дом, ставший моим пристанищем в последние недели.

Рррупи сидел на подоконнике и махал мне лапкой. Я дёрнулся было ответить, но смог побороть инстинкт, чтобы не смущать людей в чёрном. А затем нахмурился, прислушиваясь к себе. Душа, а ну-ка цыц. Настраиваемся на дело, а не на эмоции.

Когда мы выехали на трассу, то к нам присоединились две полицейские машины с мигалками. Ничего себе эскорт. Как, оказывается, удобно работать на церковь. Летишь себе по шоссе с сопровождением, с сиренами, в удобном кресле.

Правда летишь за тридевять земель для того, чтобы безумный учёный запихал в тебя что-то никем не проверенное, но… За комфорт же нужно платить, верно?

На военном аэродроме под Старой Руссой нас ждал небольшой самолёт, уже готовый к отправлению. «Тверчанка» выехала прямо на взлётную полосу, встала прямо у трапа. Здесь тоже ждали мужчины в чёрном. Жаль, что не какая-нибудь очаровательная сексуальная стюардесса в короткой юбочке.

Но, думаю, для Первой Церкви подобный подгон был бы чрезмерен. Так что вполне устроят и мужчины. Мне же из них не суп варить.

Сомневался ли я в том, что делаю? Конечно! Однако иногда надо идти на риск. Да и выдрать из себя имплант дело нехитрое. Дыркой меньше, дыркой больше. Если не летально, то боевые целители залатают такую рану что даже шрам потом не разглядишь. А вот если церковный прототип сработает, то это окажется очень хорошим подспорьем для ратного подвига супротив Пожирателя Звёзд.

В полёте меня осенила болезненная мыслишка. Ведь они уже в это время могли развивать работающие в сопряжениях импланты. Технологии позволяли. Однако в бой со мною они вступили, когда я был на пике своего могущества. Встреться мы раньше…

Видимо, проект говорящего ящика Баженова был всё-таки заморожен ныне покойным Патриархом. Который в свою очередь, погиб из-за заговора Разумовского, который, как мне кажется, был инициирован моими увлечениями по работе с женскими контурами. Которые случились из-за моего возвращения в себя любимого.

Короче, я уже изменил будущее. Порядочные писатели-фантасты уверяют, что мироздание таких шуток не любит и разрушается.

Большую часть перелёта до Новосибирска я провёл в медитации, отвлёкшись лишь один раз, когда бортпроводник предложил мне горячий обед. Я с удовольствием согласился, и, поглядывая из иллюминатора на проплывающую внизу Россию, с большим аппетитом умял как булочку с ветчиной, так и горячую говядину с рисом. Набор приятный, сытный, и без изысков. Если бы тут в меня попытались бы запихнуть какого-нибудь варёного осьминога или же горсть анчоусов, то настроение бы моё мигом перестало быть столь благодушным.

А так Новосибирск внезапно встретил меня снегом. Особенно ярким это впечатление оказалось по причине того, что я прилетел в лёгкой куртке, совсем не озаботившись переменами погоды. Хорошо, что ещё одна «Тверчанка» ждала нас у трапа, и никто не пытался устраивать мне пышную встречу. Я бы околел, пока там ритуальные танцы закончились.

Люди в чёрном действовали молча, сноровисто, будто бы возили так гостей уже не первый раз. И это чуточку напрягало. Но… Что я знал о напряжении! Настоящее напряжение ждало меня позже, на секретном объекте Первой Церкви.

Вообще, снаружи это вовсе не выглядело секретным объектом. Мы проехали несколько простых деревень, миновали мост через извилистую речку, а после этого остановились у одинокого дома на холме. Совершенно обычное здание, обшитое синими досками. Белые ставни, серая крыша. Участок огорожен покосившимся забором, скорее защищающим территорию от набегов коров. У самого дома разобранный трактор и ржавая иномарка на кирпичах вместо колёс.

Наша «Тверчанка» остановилась возле неё.

Помните, я говорил про напряжение? Вот пока его не было. Да, это выглядело обителью группы маньяков-каннибалов, любящих по выходным с бензопилой гонять заблудших туристов, но я же понимал, куда приехал.

В подвале этого дома находился вход в сеть сырых подземных лабиринтов. Люди в чёрном со мною дальше не пошли, зато пошёл мужичок лет пятидесяти, живущий в этом самом доме. Дальше была поездка на монорельсе. Затем проход через шахту. Затем ещё одна поездка. Потом мы минут тридцать ждали переправы через реку под каким-то мостом.

Потом был ещё один монорельс.

А вот потом наступил момент истинного напряжения! Меня встречали. О, и как меня встречали. Первым человеком, на которого я обратил внимания, когда огромная стальная дверь отъехала в сторону, пуская нас внутрь подземного комплекса, был рыжеволосый юноша в огромных роговых очках, стёкла в которых пуля пробить не сможет из-за толщины. На руки парня были натянуты большеразмерные жёлтые резиновые перчатки аж до локтя, а на тело, поверх заляпанного расстёгнутого халата, наброшен прозрачный и дырявый дождевик. Мда… Штаны выше пупка натянуты, клетчатая рубашка заправлена неаккуратно. Да ещё и расстёгнутой ширинки часть рубашки видна. Плюс левый шнурок на грязных полуботинках был развязан, а правая штанина ныряла в дырявый носок.

Это лучшие учёные Первой Церкви?

— З…з…з…здравствуйте! Меня з…з…зовут Ю…Ю…Юлий, — протянул мне руку рыжий. Опомнился, содрал перчатку. Я машинально ответил на рукопожатие.

— Очень п… п… польщён, — выговорил встречающий. — П… П… Прох-х-х… Прох-х-х… Мнать… Идёмте. Я п… п… провожу вас к оп… оп… опер… опера…ц-ц-ц-ции.

Он широко улыбнулся. А я, как уже упоминал выше, в этот момент очень-очень сильно напрягся.

— Г…г…господин Б…б…баж… Баж… Баженов нас п…п…п…п…предупредил. Мы г…г…готовы! Вы г…г…герой.

Юлий развернулся и, прихрамывая, зашагал вглубь подземной базы. Базы, которая выглядела откровенно заброшенной. На одной стене обнаружилась грубая запись облупившейся краской: «Нахрена я здесь⁈». В этих катакомбах, судя по антуражу, либо подростки свои протесты переживают, либо бездомные коротают беспокойные алкогольные ночи.

Ёжкина ты кошка, куда меня судьба занесла⁈ И вопрос, заданный неизвестным на стене, своей актуальности не потерял и по сей день. Я на все сто процентов готов к нему присоединиться.

Дверь за моей спиной закрылась. Прогудел запрятанный в бетонных стенах механизм, и глухо лязгнули замки, отсекая от меня уютные сырые тёмные коридорчики. Проклятье, а ведь там, в тележках и душных переходах, было не так уж и плохо. Потому что здесь, в бункере Первой Церкви, царила разруха. Света не хватало, а светильники были убраны под стальные решётки, словно здесь что-то могло им повредить. Многие комнаты пустовали, и иногда оттуда доносился такой запах, что хотелось надышаться нашатыря, так как только он мог прочистить нос.