— Гляди-ка, — вдруг промолвил Бун. — Ковенант отозвал боевые галеры… Ишь, чешут к пристаням Верхнего города! — Он показал рукой. — Вон уходит последняя, монсер. Не нравится мне это…

Корма последней галеры Ковенанта исчезла в тумане. Тем временем наши гребцы миновали гавань и налегли на весла. Легкий фалькорет волочился за буксиром, постепенно набирая ход.

Еще немного, и — прости-прощай, Ридондо!

Бун внезапно напрягся и подался вперед всей глыбой своего неуклюжего тела. Мне показалось, что он сейчас прыгнет в воду, прямо под нос собственного корабля, но вместо этого он выпрямился, метнул на меня пустой взгляд и издал крик, похожий на вопль раненой мартышки:

— Цепь! Гребите, мерзкие отродья!

Клянусь вам, он вопил на такой высокой ноте, какую ни за что не смогла бы взять его пропитая и прокуренная глотка, но все же — взяла.

Сошел с ума? Как бы не так!

В трех ярдах от носа «Горгонида» вынырнула тяжелая, вся в клубках ракушек и бородах морской травы вороненая цепь. Каждое звено — шире моей ладони. Корабль ударил в цепь форштевнем… и остановился. Наша буксировочная цепь натянулась, «Горгонид» жалобно взвизгнул и начал разворачиваться боком…

— Отставить грести! — крикнул я.

Кто-то из дворян приглушил в себе панику и приказал закрыть выход из порта.

— Ой, батюшки! — вскричал Олник. Не от испуга, как вы могли бы подумать — он всего лишь уронил на ногу один из сундучков.

Над водой разнеслась многоголосая брань: ярдах в тридцати от нас в цепь уперся пузатый торговый корабль и медленно начал разворачиваться к нам кормой. Его шкипер не озаботился тем, чтобы нанять буксирный бот, корабль выводила из гавани всего только шлюпка.

— Пропали, арррааа! — заревел Бун. — Дворянчики решили никого не выпускать!

— Мастер Фатик? — позвала Крессинда.

— Дохлый зяблик, Фатик, и что нам теперь делать? — А это, как вы понимаете, подступил ко мне гном.

На палубе поднялся гомон.

Спокойно, Фатик, глубоко дыши…

У меня ныл позвоночник, немела рука, в голове царил сумбур из мыслей, главной из которых была: «Проиграли». Плескалась и еще одна мыслишка: «Фатик — идиот», но, считайте, я вам ее не говорил.

Торговец развернулся боком к цепи и закачался на легкой волне. Его матросы ругались, как все демоны ада.

Бун сдавленно застонал и посмотрел на меня.

— До заката? — медленно свирепея, процедил он. — Это твое — до заката? Скудоумец! Мы все здесь пропадем!

Верно, шкипер, пропадем, если только старина Фатик немедленно не придумает, что делать… Да вот беда: пока — никак не придумывается!

Я повернулся к Буну и толчком упер палец в его грудь, прямо в солнечное сплетение:

— Молчите, шкипер. Мы отплывем до заката.

— Но… как?

— Мы отплывем до заката, — повторил я спокойно и передернулся от звуков своего голоса: больно сух был мой голос и… страшен, словно говорил человек, уверенный в своей правоте до безумия. Как тогда, в лагере сатрапа, где я прирезал чародея, чтобы взбодрить других кудесников и спасти Фрайтор, а вместе с ним — и свою эльфийку. — Галеры ушли, и море впереди чистое — тем лучше для нас.

— Но как?.. Как ты преодолеешь цепь, дурачина? — Он сбился на визг. — Ее не перепилить и за час!

Я с трудом удержался, чтобы не охладить капитана пощечиной.

— Доверьтесь мне, шкипер. Все будет так, как сказал я.

— Ту… ту… туман во-волнуется! — выкрикнул Монго.

Квиии-шииии…

В тридцати ярдах от нас туман, заслонивший обреченный город, превратился в слоистую исполинскую стену, которая медленно двигалась слева-направо, выбрасывая из себя там и тут тысячи белых завитков, чем-то похожих на щупальца.

Смерч. Только ленивый, едва пробудившийся…

Злобные чудеса!

Димеро Бун разразился бранью.

Олник дернул меня за штанину:

— Фатик?

Монго и Скареди смотрели безмолвно. Из дверей кормовой надстройки выглядывала Имоен, за нею мелькали тени девчонок из гарема. А в каюте, внимая адскому шепоту, лежали мои эльфы…

Как обычно, всех мог спасти только я. Снова я. Всегда я. Я один. Но как быть, если идей…

Тут-то и забрезжила спасительная идея. Некоторых для озарения нужно лупить по башке, мне же хватило чувства ответственности и взглядов.

Фалькорет — легкий корабль. Легкий — и при этом изрядно перегруженный людьми (гномы и эльфы тоже идут в счет, разумеется). А пассажиры — это не груз, который нужно долго перетаскивать. А если… если я смещу центр тяжести корабля таким образом, что… Гритт, это же так просто, стоит только согнать всех людей (и паршивого гнома) на ют, на корму, ну а после…

Серый смерч приблизился к «Горгониду» — тихо, вкрадчиво. Его верхушка, кажется, упиралась в темнеющее небо. Мне почудилось, что вода у основания смерча бурлит, да так, верно, оно и было. Если смерч поглотит корабль…

— Весла, капитан? Весла есть?

Тяжелый лоб шкипера избороздили мясистые складки.

— Весла? Рамшех… Пара штук, чтобы отпихиваться от причала… Но зачем?

— Действуйте так, как я скажу, и спасете свою жизнь. Ваш фалькорет перепрыгнет цепь, не пройдет и трех минут!

Он взглянул на меня, как на безумца.

— Пере…

— Слушай сюда, шкипер, и делай, что я прикажу!

Посредством весел мы развернули корабль носом к цепи.

Мы действовали быстро. Туманная стена надвигалась, пронзительный шепот начинал жалить мозг раскаленными до багровой красноты иглами.

— Крессинда! — гаркнул я. — Пусть грянут веслами, когда прикажу, но не раньше, чем форштевень навалится на цепь! Расшиби им головы, но пусть гребут так, как никогда еще…

Она высилась на борту буксира — плотная, несокрушимая, хотя, видит Небо, созерцать подступающую стену смерча и не суетиться при этом было ох как нелегко.

— Что такое форштевень, мастер Фатик?

— Гритт! Нос! Нос корабля!

Я начал распоряжаться, точно «Горгонид» был моей посудиной:

— Бун, всех матросов на корму живо!

Глаза капитана распахнулись, в них сверкнул бойкий огонек:

— Монсер, да вы… голова!

Угу, а также две пары дрожащих рук, бегающих глаз и немеющих ног.

— На кор-р-рму-у-у!

Над нами пронзительно щелкнул исполинский хлыст. Багровый отсвет превратили лицо шкипера в дьявольскую маску. Потом сверху обрушился грохот, от которого заломило в висках.

— Ра-а-мше-е-ех! — завопили матросы. Многие упали на колени. Олник с сундучками, как курица-наседка с двумя гнездами цыплят, дернул по направлению к нашим каютам. Видимо, многомудро решил припрятать краденое барахлишко, чтобы… пойти вместе с ним ко дну.

Я даже не стал оборачиваться. Молнии, гром, я уже насмотрелся подобного у подножия мортуария Атрея, да и на поле Хотта тоже. Высшие силы начинали повторяться.

— Живо всем на корму-у-у!

Квиии-шииии…

К чести Буна стоит сказать, что свой страх он подавил быстро. Вместе мы, бранясь, как последние черти, согнали матросов и палубных пассажиров на корму. Туда же я направил свой отряд и, завывая уж совершенно непотребно, выгнал гарем. По счастью, я неплохо выдрессировал его на пути в Мантиохию: девчонки слушались меня с полуслова. Только Валеска, зачем-то набросив на голову полупрозрачное покрывало, умудрилась растянуться на палубе. Бранясь, я поднял ее рывком и отвесил направляющий шлепок по мягкому месту. Валеска, рыдая, кинулась на ют, так и не сняв покрывало с головы.

Плеть молнии, во всем великолепии кроваво-красного блеска, выхлестнула из стены смерча ярдах в тридцати над нашими головами. Я еще никогда не видывал, чтобы молнии выхлестывали из туч строго горизонтально. Обычно они зверствовали, скажем так, сверху-вниз.

А завитки тумана все тянулись к корме «Горгонида».

Упрятав трепет в самые потаенные глубины души, я перебежал на корму, оказавшись среди мягких, податливых, обдающих сладкими запахами женщин. Нос фалькорета задрался над цепью, скрыв от нас буксир: я видел лишь песочные волосы гномши.

— Дава-а-а-ай!

— Грести! Быстро грести, эркешш махандарр!