– Спокойно, боец. Просто война началась, обычный обстрел крепости артиллерией! – повышая голос, чтобы тот меня услышал, канонада серьёзная стояла, ответил я.

После этого усадил его на поребрик, выбитый и выщербленный, тут побитая брусчатка была, и проверил его сначала лекарским амулетом, опцией диагноста. Определил, что у того травмы головы и плеча, видимо обломками завалило, а ногти сорвал, откапываясь. Достав фляжку, промыл рану на голове, на плече не было, только синяки наливались, и стал бинтовать, накладывая бинты аккуратными стежками. Тот затих, жадно допив всю воду из фляжки, позволяя поработать с ним. Заодно убрал возможное воспаление, лекарским амулетом понятно, почистил раны и чуть приживил. Да там в принципе ничего серьёзного. Заодно опросил. Тот из артиллерийского полка Шестой стрелковой дивизии, думал, этого года призыва, молодой больно, но нет, восемь месяцев уже служит, осенью прошлого года призвали. Наводчик он. В артиллеристы крепких парней призывают, а этот хоть и высок, метр восемьдесят, но дрищ. Видимо, брали, надеясь, что мясо нарастёт, но не в коня корм, вот и сделали наводчиком. Вот так, закончив, сказал, возвращая фляжку на ремень:

– Всё, боец, можешь нагонять своих.

– А вы, товарищ капитан? – вставая, поинтересовался тот.

– А я в крепость, чувствую, моя помощь там нужна.

– А можно мне с вами?

Тут я задумался. Боец, похоже, потерялся и морально раздавлен, а тут островок спокойствия, да ещё командир, вот того и тянуло ко мне. В принципе, почему и нет? Пора обзаводиться подчинёнными, поэтому я сказал:

– Не можно, а разрешите. Устав не учили, боец?

– Разрешите с вами, товарищ капитан? – тут же поправился тот.

– Разрешаю. Представьтесь.

Пока мы шли, узнал, что он Валера Вершинин, из Тамбова. В армии нравится, но тут война, растерялся он. Сам я тоже сообщил, кто такой, что нахожусь в лечебном отпуске, но про потерю памяти ничего не сказал. А вообще, крепость вполне начала драться, в артиллерийском парке разворачивали орудия, из самих зданий крепости, из бойниц, били пулемёты. Видно, что шло вполне управляемое сопротивление, строилась оборона. То, что командирам не разрешили выходные, сказалось, и крепость теперь крепкий орешек, на что я мысленно ругнулся. На такое я как-то не рассчитывал, думал, командиры выведут подразделения, смысла держаться за крепость нет, но не выводили. Или приказа нет, или наоборот, стоял приказ, держать оборону. Сам я нормально был упакован, форма моя, чуть испачканная на груди Вершининым, кровью намарал, не страшно, на груди висел бинокль полевой, тонкий ремешок планшетки, на поясном ремне фляжка, кобура с пистолетом. За спиной вещмешок. Волшебный вещмешок, откуда я смогу доставать много нужного. Вполне достаточно. А так из крепости по мосткам народ бежал, нам навстречу, и пробиться через этот поток не очень-то удавалось, по краю шли, но всё же прошли через арку цитадели внутрь.

– Боец, вон убитый часовой, забери оружие, патроны и каску. Документы не забудь. Бегом.

Тот побежал к убитому красноармейцу-стрелку, по каске ясно, что часовой, погиб в первые минуты войны. И это не мародёрство, тот приказ выполнял. Прибежал обратно, нагоняя меня, сообщив, что кроме винтовки Мосина, было двадцать пять патронов россыпью, забрал ещё пилотку и каску. Документы убитого мне отдал, я в планшетку их прибрал. Сам Вершинин свои документы сохранил, при нём были. Я уже определил где штаб обороны – туда и оттуда, пригибаясь, посыльные бегали. Мы поспешили, часто вокруг миномётные и артиллерийские снаряды разрывались, осколки так и свистели, но перебежками добрались до нужного здания, я козырнул сержанту, тот с бойцами и станковым пулемётом максим на охране, и в штаб, он на первом этаже. Тут три полковника командовали. Точнее два полковника и один полковой комиссар.

– Кто такой? – спросил один из полковников, наблюдая, как я расстегнул клапан нагрудного кармана, после чего взял протянутые документы, и справку. – На излечении находитесь? Что случилось?

Сняв фуражку, я показал багровый след пули.

– Рана зажила, но диагноз другой, полная потери памяти.

– Беспамятный, значит? – уточнил тот и поморщился, когда на нас мусор посыпался, один снаряд попал в задние. – Кем был?

– Начальник штаба полка. Уже проверяли, по штабной работе ничего не помню. А утром проснулся от канонады и сам удивился, я чётко различаю, где какое орудие работает, даже по звуку определяю их позиции.

– Корректировщик? Хм, это хорошо. Проверим. А что за боец?

– В городе подобрал.

Вершинина проверили и отправили к его подразделению, это его остатки полка готовили позиции, обкладывали пушки мешками с землёй, снаряды переносили. Меня «обрадовали», что артсклад рванул, даже стен не осталось, «золотой» выстрел в первые минуты обстрела крепости. Запасы есть, но мало, каждый снаряд в цель, такой лозунг сейчас политработники продвигали. Вообще, в штабе деловая суета царила, полевые телефоны на столах стояли, многие звонили, оба полковника постоянно на связи, бойцы-связисты бегали, устраняли повреждения. Вот и меня направили на наблюдательный пункт в другое здание, где корректировщики устроились. И знаете, я оказался на своём месте, и стал работать именно по уничтожению миномётов и пушек. Точнее, по их расчётам, по ценным кадрам. Уже девять «трёхдюймовок» в строй ввели, и те активно били по своим собратьям, что стояли на вооружении германской армии. Где доставали, всё же дальность у них была едва восемь километров. Так что тяжёлые орудия, что были за дальностью этой дистанции, нам не по силам было достать. Однако и более лёгких пушек да миномётов, нам с лихвой хватало. Я был старшим на посту корректировки, лейтенант, что тут ранее командовал, передал мне это право, вот я и управлял огнём. Уже к полудню немцы вынуждены были снизить пальбу по крепости, потому как потери среди артиллеристов несли просто страшные. Причём я играл, например, отмечал очередной удар как накрытие батареи батальонных миномётов, а на самом деле накрыл батальон пехоты, что столпился у переправы, орудия по десять выстрелов в максимально быстром темпе сделали. Больше сотни солдат, даже двести скорее, точно погибли, не меньше раненых. Кучно собрались.

К полудню немцы серьёзно снизили артогонь, я накрыл два десятка пушечных батарей, две гаубичных – близко стояли – и шестнадцать миномётных, помимо одиночных миномётных орудий. К трём часам дня у нас осталось всего три орудия, ещё одно пытались вернуть в строй, немцы тоже контрбатарейную борьбу вести умели. Расчёты повыбивало сейчас у трёх орудий, и стрелки уже подавали снаряды. Впрочем, всё, последние снаряды я выпустил, разрушив понтонный мост, так что стрелять больше нечем, а цель нужная, на такую потратить не грех. Причём это командование обороны решило, я просто сообщил, что наблюдаю наведённый мост, вот и получил приказ НЗ потратить. То, что работа нашей артиллерии довольно высока, по снизившемуся обстрелу крепости было ясно, да и офицера в плен взяли, тот сообщил о больших потерях среди миномётчиков и артиллеристов, так что я даже получил устную благодарность.

Свернув наблюдательный пост – время полпятого было и смысла держать тут бойцов нет – я направился в штаб обороны. Зама моего, того лейтенанта, давно бросил на орудийные позиции, расчёты и командиров выбивало, вот и до него очередь дошла. Погиб тот в час дня, но неплохо командовал. Со мной телефонист, четыре бойца, вот и всё, с ними к штабу двинул.

В штабе работа так и шла, тут мне сообщили, что поступил приказ прорываться из крепости, уже готовиться, как стемнеет, пойдут на прорыв, вот я и предложил свою кандидатуру на место командира группы прикрытия, чтобы наши прорвались. Причём, сообщил что мне нужно двадцать добровольцев, этого достаточно. Сам уйду чуть позже, когда основная масса вырвется и практически расчистит нам дорогу. Полковой комиссар, Фомин его фамилия – того ранило, голова перевязана – записал мои данные из командирского удостоверения, обещал подобрать бойцов, пока же извещали очаги сопротивления, готовились к прорыву, а я занял нишу командира группы быстрого реагирования, из тридцати бойцов. Да сам и создал её.