– Будет вам зенитный пулемёт, как награду получу. Я тоже условия ставить умею.

– Вот и отлично. У комдива есть несколько медалей, сегодня и получишь, я похлопочу.

– Интересная у нас дивизия: генерала три дня как сняли, сразу после выхода из окружения отправив на другую должность, а в дивизии об этом только сегодня узнали. Кто комдив-то?

– Пока не назначали, исполняющий обязанности полковник Козырь. А генерала ещё второго сняли, когда вы вышли к нам.

– Скажите, товарищ майор, а где те полевые трофейные кухни, что я привёл?

– Были потеряны во время окружения.

– Бросили, значит. А пушка? Сорокапятка?

– Там же.

– И какой смысл вам ещё что-то давать? Вы не цените такие дары.

– Ты не наглей, лейтенант. Мой полк тут ни при чём. Одна кухня в штаб дивизии ушла, вторая в медсанбат, а куда пушка – я и сам не знаю. Оба максима у меня, так и до сих пор в пулемётной роте.

– Ну да, ну да. А мы тут без кухни выживаем. Хорошо, у меня котёл десятилитровый есть и среди призывников один повар из городской столовой, готовим на весь взвод. Другие – кто как, каждый сам в котелке себе готовит или скидываются подряд на отделение или взвод.

– Да это у всех так.

Мы спокойно общались. Поиски ничего не дали, но все ждали комдива. Тот уже сообщил, что будет, правда, приехал через два часа. Оказывается, отчитывался о сбитых его дивизией наверх. В общем, наградил меня медалью «За отвагу». Про пулемёт спросил, но комполка так завернул разговор, что тот и забыл о нём, а через час прибыли зенитчики от комполка и забрали ДШК, что снова стоял в окопе. Уговор есть уговор.

Правда, пулемет в нагаре, ещё горячий и с пустой лентой, но мы его состояние не обговаривали. Книжицу наградную получил – всё оформили как полагается. Вообще, за сбитые и орден могли дать, но тут на самом деле лучше получить то, что есть, чем ждать обещанного три года, поэтому я не в претензии. Да и у меня ещё такой пулемёт есть.

Командиры давно отбыли, в моей землянке только из батальона и роты люди остались. Подошли вечером, отметили, я вино немецкое выставил – понравилось. Шнапса две бутылки – пили, но морщились: водка лучше. Закуска хороша, из трофеев. Оценили. В общем, неплохо обмыли награду. Вот только именно на эту ночь я готовился к снятию блокировки. Дрона гонял, видел, где концентрация войск противника, там и собирался поработать.

Самолёт готов, второй в запасе, я его еще не использовал, только обслужил и заправил. Ротный на моей койке спит. Я сказал бойцам, что по бабам – те только похмыкали, с наградой-то давно поздравили, – и убежал. Ещё вчера отметил место, где можно взлететь, не привлекая внимания, что и сделал. Правда, перед этим в форму немецкого солдата переоделся. Кстати, убрал алкогольное отравление аптечкой, пил ведь со всеми наравне. Прицепил аптечку к боку, она пострекотала, уколов несколько раз, – и стал в порядке.

Посадку я совершил в тылу массы войск, у дороги. Похоже, тут целый полк встал на ночёвку. Дрон сообщил, около трёх тысяч солдат было. Дрон же напичкан мощной электроникой, он и мины в земле видит, каждую железку, так что точно мог сообщить сколько.

Сблизившись, я побегал и облучил всех станнером. Ну, почти всех. Дальше, в центре сонного лагеря час писал на земле пентаграмму. Вызвал ментального демона, использовав десять солдат в качестве жертв. Пятнадцать минут он теперь будет тут, а чуть позже подзаряжу пентаграмму. Так что, хватая вблизи тела, я закидывал их в пентаграмму, а демон выплёвывал наружу мумии. Ведь это я вызвал демона в свой мир, и сам выйти тот не мог.

На первой сотне я едва волочил ноги, но продлил работу пентаграммы, заодно одной душой оплатил исцеление – оно неполное, но придало сил. Пригнав мотоцикл с коляской, я стал возить на нём по пять-шесть тел, закидывая к демону. Тех, кто просыпался на шум, глушил станнером.

Только под самое утро демон наконец подтвердил: оплата получена, тысяча душ. Ну я и снял блокировку. Не сразу, работа сложная, десять минут. Потом за одну душу я велел показать иллюзию моей теперешней ауры. Отлично, нет блокировки, и аура в порядке. Вернув демона в свой мир, я второпях облил кучи тел-мумий бензином и поджёг. Добежав до работающего мотором «Шторьха», сразу взлетел. Передовую ещё в темноте миновал, сзади зарево пожаров было, а вот до своих…

В общем, рассвело. Последние двадцать километров летел при свете раннего утра. Сел без свидетелей, нормально, переоделся в своё и пробежался. Тут меня в километре от позиций взвода и задержал патруль. Я, как и все бойцы, не имел права покидать расположение без разрешения, которого у меня, естественно, не было. Даже то, что награду вчера получил – мол, обмывал, заблудился, возвращаюсь, – не помогло. Отвели в комендатуру города. От меня ещё запашок алкоголя был, да и потом несло, хотя побегать немало пришлось, и военюрист постановил: двое суток ареста. Не понравился ему мой непотребный и встрёпанный вид.

Да по фигу, я так вымотался – сейчас упаду и усну. А химию стимуляторов использовать не хотелось. Так что отвели меня на гауптвахту для командиров. Там на нарах ещё двое, оба старшие лейтенанты – интенданты, похоже. Не помню я, как их там звания? Надо будет книжицу посмотреть. Отмахнувшись и сообщив, что не курю, я лёг на нары и почти сразу уснул. А проснулся оттого, что меня душили. Без шуток, из-за недостатка кислорода уже терял сознание. Душили, зажав рот и нос. Кто-то ещё руки и ноги держал.

Тут доли секунды остались, пока я не потеряю сознание, поэтому отреагировал так, как мог в этой ситуации. Того, что навалился на лицо и руки, я убрал в хранилище, что означало мгновенную смерть – оно не принимало живых. Жадно дыша, сел и резким ударом кулака почти вырубил второго, который ноги держал. Он поплыл. Это оказался тот старлей-интендант, значит, в хранилище я второго убрал.

Выдернув ногу, я с силой врезал старлею по лицу подошвой сапога, отчего тот отлетел и сполз по дощатой стенке. Достав первого из хранилища, уложил у стены и перочинным ножом (это мой, трофейный) нанёс ему два удара в грудь, в район сердца. Потом протёр платком рукоятку и вложил в руку второму, пока он без сознания. Сжал пару раз, оставляя отпечатки. Из разбитого носа старлея текла кровь, капая на форму. Ну и застучал в дверь.

Почему эти двое решили меня убить – а в их действиях и капли шутки не было, – не знаю. Может, на немцев работают? Как-то другого ответа нет. Действовал я быстро, уже отдышался, мозги работали, и когда открылось окошко в двери, сообщил охраннику:

– Тут командиры подрались. Разбудили меня, пока возились. Кажется, оба пострадали, врач нужен.

Дверца захлопнулась, а я вернулся на нары и, несмотря на бурливший в крови коктейль из адреналина и химии, которая убирала алкоголь, вскоре снова уснул, хотя слышал, как щёлкнул замок. И тут же провалился в глубокий сон.

И да, находились мы не в полноценной камере гауптвахты, а в землянке. У меня вопрос: они эту дверь с окошком с собой возят и ставят в каждой новой землянке? Дверь просто не новая, в отличие от самого помещения. Впрочем, долго поспать мне, видимо, не дали, разбудили. Один из следователей комендатуры меня опросил, взял письменные показания и оставил в покое. Никто раньше выданных двух суток отпускать меня и не думал, а я дальше спать.

Разбудили, когда наступил обед. Ничего, поел, но тут меня дернули к военюристу. Тому самому, что и дал двое суток. Тот сообщил, что ещё рано утром, как меня взяли, сообщили в дивизию, где я, поэтому дезертиром я не числюсь и меня не ищут – знают, что через двое суток вернусь. После этого стал вести повторный опрос о случившемся в землянке.

– Знаете, ваши показания не сходятся со словами выжившего сидельца. Он уже очнулся и во всем признался. Мы их взяли во время пьяной ссоры у привокзального буфета, подрались с командировочным командиром, да и вели себя подозрительно. А сейчас при допросе даже без нажима выживший признался, что они вражеские агенты и ехали в Москву по заданию. Они курьеры, если проще. Остальное для вас не важно, важно то, что оба агента решили вас убить, узнав, что это вы сбили два немецких самолёта. По награде, что у вас осталась. Об этом известно уже всему городу. Навалились и стали душить. А вы с ними справились. Что вы ответите на это, гражданин Павлов?