– Плотину строят? Ну, это да. Течение, значит, перегораживают, и вода поднимается. Мы на Льдянке так летом делаем, когда воды мало. Ну, а дальше? Поднялась вода за плотиной, и что же?

Луис немало гордился глубиной своего знания, и с удовольствием принялся объяснять. Вода, дескать, поднимается, а потом падает с высоты по множеству параллельных каналов, а в каналах этих стоят колеса, и они крутятся. Колеса вращают валы искромашин, в них-то и возникает сила. Все дело здесь в брусках из магнитного сплава, что закреплены…

Юный охотник тщетно пытался поспеть за ходом пояснения. Магнитный сплав? Что это за сплав такой и причем тут он? Луис стал пояснять, что такое магниты, как их делают и как закрепляют на дисках искромашин, и как нужно намотать провод… Юноша сник и, похоже, утратил надежду.

– Послушай, Кид, – вмешался Эрвин, – тебе случалось жить впроголодь?

Проводник удивленно кивнул. Уж, конечно, случалось.

– Замечал, что от голода сил становится меньше, словно они уходят из тела?

– Да, мой лорд, – он так и не научился произносить титул как следует.

– А когда хорошо поешь, да еще и поспишь, то силы прибывают?

– Да, мой лорд.

– Выходит, еда превращается в твои силы. Ты ешь, положим, кашу, и в твоих руках появляется сила, чтобы стрелять из лука, ставить силки, носить добычу, разводить костры – словом, делать разные дела. Верно?

– Еще бы, верно. Так и есть.

– Вот искроцех делает то же самое, только его еда – это течение реки. Все эти машины, про которые говорил Луис, делают одну простую штуку: берут силу реки и превращают в другие силы. Например, в тепло для плавильных печей, или в силу колес, чтобы двигать поезд. Понимаешь?

Кид уставился на лорда. Похоже, он понял пояснение – весь последующий день он выглядел радостным и счастливо улыбался, едва увидев Эрвина.

– Мой лорд, – спросил он погодя с некоторой тревогой, – но когда загораживают течение, то вода поднимается и может даже переполнить русло.

– Верно.

– А когда вы построите плотину, то Река выйдет из берегов. Ведь может же выйти, особенно по весне? Вдруг она весь лес затопит? А до Спота не дойдет?

Эрвин улыбнулся.

– Лес огромен. Лишь малая часть его окажется под водой. Затопление не достанет даже до Мягких Полей.

Затопленная чаща все же взбудоражила всеобщее воображение. Какое-то время порассуждали о том, каково будет деревьям стоять в воде, и будут ли видны кроны, и куда денется зверье, и, раз уж такое дело, то нельзя ли будет заплывать из Северного моря прямо в лес на шхунах. Позже разговор вновь перекинулся на чудеса искровой силы – рельсовые поезда, горячую воду, копья с очами. Так было и вечером на привале, и следующим днем, и снова…

А потом, спустя неделю после болота, они вышли к Реке, и в душе Эрвина вспыхнуло горькое торжество. Всем бесчисленным мечтам о чудесах искры пришел конец, зато Эрвин был прав с самого начала: здесь не построить плотину. Даже если император решится на безумную щедрость и даст Ориджинам взаймы миллион золотых эфесов – все равно не построить. Это видно с первого же взгляда.

Река имела в ширину больше четверти мили, была полноводна и черна. Ветки, упавшие в воду, плыли на север со скоростью пехотинца, идущего маршевым шагом. Свой дальний, восточный, берег Река изгрызла и превратила в трехсотфутовую кручу, испещренную норами и торчащими сухими корнями.

Эрвин с Луисом переглянулись. Механик печально кивнул: мол, соболезную, милорд. Эрвин пожал плечами: я же говорил. Остальные еще не поняли, и Луис пояснил им. В столь сильном течении строить нельзя, необходимо будет вырыть обводное русло и пустить по нему Реку на время сооружения плотины. Строительство такого канала – уже задача на годы. Но еще хуже с самой плотиной. Гранитные глыбы, подогнанные по форме и скрепленные жидким свинцом, – вот единственный материал, способный выдержать мощь подобного течения. Гранита нет в лесах, его можно лишь добыть в Кристальных горах и привезти сюда, через триста миль зарослей, через Мягкие Поля… Выстроить еще одну Фаунтерру проще и дешевле, чем плотину на Реке. Река попросту слишком могуча, чтобы люди смогли взнуздать ее.

Для очистки совести Эрвин отправил воинов на разведку вверх по Реке. Вниз по течению она станет только шире и мощнее, но вот выше, возможно, найдется подходящее место для плотины. Эрвин не очень-то верил в это, однако следовало убедиться.

Оставшийся отряд коротал время на пологом берегу Реки.

Кайры травили военные байки, попивали эль, ходили охотиться.

Греи упражнялись в стрельбе и фехтовании. Сбивали стрелами шишки, колотили друг друга учебными мечами. Наблюдая за ними, Эрвин захотел было и сам принять участие в тренировке, но вовремя понял возможные последствия. Кайры знают, что мечник из него слабый, но не знают – насколько. Его самоубийственная решимость тогда, при конфликте на болоте, произвела впечатление. Однако уважение мигом исчезнет, если на глазах у всех какой-нибудь грей отдубасит Эрвина учебным мечом. Так что воинским упражнениям он предпочел охоту. Несмотря на полное отсутствие улова, каждый вечер Кид заверял Эрвина:

– Хороший был денек, мой лорд!

Эрвин склонен был соглашаться: ведь они находились в дальней точке пути. Возвращение домой предстояло уже так скоро!

А вот Колемон, напротив, был угрюм и с каждым днем, проведенным на Реке, мрачнел все сильнее. Он вел длительные беседы, смысл которых был прост: не стоит здесь оставаться, не к добру это. Река представляла собою край разведанных спотовцами земель. По ту ее сторону, если верить Колемону, лежали места проклятые и гиблые.

Начать хотя бы с того, что ночами за Рекою что-то мерцает в небе, будто зарево от пожара, а днями стук и клекот доносятся. Никто из воинов отряда, впрочем, не видал зарева и не слышал стука, но это ничуть не смутило Колемона:

– Все охотники, кто выходил к Реке, видели бесовский огонь. А что сейчас не видать – так это он притаился, заманивает…

Потом, живут за Рекой ходячие деревья. Их немного, и бродят они по ночам, но все же страшно: ляжешь спать, а дуб на тебя корнем наступит – мокрое место останется.

Бывают и твари невиданные. Есть за Рекою место, где живность свою суть меняет. К примеру, смотришь – кабан. Бьешь стрелою в сердце – а ему ни по чем. Прыг себе на дерево и ускакал по веткам. А если все же уложишь его, начнешь свежевать – то увидишь: сердце у вепря маленькое, беличье. Не диво, что стрела мимо прошла!

Живет там и племя людовепрей: у этих тело кабана, а голова – человечья. Они говорить умеют, но не по-нашему – нельзя понять. Перекрикиваются меж собою, коли видят чужака – собираются толпой, окружают и топчут копытами, а как затопчут – жрут. У людовепрей есть особенность: телами они разные, а вот лица у всех одинаковы! Что кабаны, что свиньи, что поросята – все на одно лицо.

Есть и другое племя – кусачи. Телами люди, а головы волчьи. Глаза у них красным светятся, что факела, лишь когда зверь нажрется – чернеют. Это боги кусачей прокляли за кровожадность, сделали так, чтобы глаза огнем горели. На охоте глаза их выдают, мелкое зверье кусачей издали видит и прячется. Потому их так мало – с голоду дохнут.

– А Тощий Зверолов перед кончиной рассказывал, что его дятел сглазил, – загробным шепотом вещал Колемон. – Тощий-то за Реку не ходил, не такой он был дурак. Но силки по берегу у водопоя расставил. Проверял их, как вдруг слышит с того берега дятлов стук и стоны нечеловеческие. Даром, что четверть мили – все равно услышал, это его и всполошило. Посмотрел туда, а там дерево высоченное, и под кроной дятел кору долбит, а из-под клюва по стволу кровь течет. Дерево стонет, а дятел все стучит, а кровь потом язычком слизывает. Тощий ни напугаться толком не успел, ни удивиться – откуда у птицы язычок? Как тут дятел его заметил и давай с дерева вниз спускаться. Ох, Тощий и деру дал! Мало ли, что другой берег: этакая тварь что перелететь может, что прямо по воде перебежать! Вот только не спасло Тощего бегство: как вернулся в Спот, так дней через десять и помер от лихорадки. И все заикался перед смертью. Злой глаз был у дятла, вот так-то.