Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.

— Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?

— Вот прицепились, пиявки!.. — буркнул шут и звякнул бубенцами. — Нет, невиновен я. В чем другом — да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, — нет!

— Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?

— Нет!

— Не отвергаете?

— Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.

— Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?

— К чертям арр-ргументы! — брезгливо каркнул Менсон. — Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута — я невиновен!

Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные — это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то — тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.

Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:

— Я хочу сказать от имени ответчика.

— Ответчик уже сказал сам за себя.

— Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.

Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:

— Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.

Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:

— Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона — это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его — колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом — либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.

На протяжении монолога Менсон всем своем видом выражал согласие: тряс головой, издавая звон бубенцов, вываливал язык, лизал кончик бороды и бил себя в грудь: «Хотите увидеть безумца? Глядите на меня!» Однако речь пророка не пришлась по душе судьям. Члены коллегии зашептались меж собою, ища законной зацепки, чтобы отказать в медицинском освидетельствовании.

Заговорил председатель Кантор:

— Если человеку хватило ума, чтобы выжить при катастрофе поезда, совершить убийство и скрыться от полиции, то вряд ли можно звать его безумцем… — бросив быстрый взгляд на Мими, он продолжил: — Однако принципы Праматери Юмин святы. Я назначу медицинскую оценку ответчика, в зал суда будут приглашены лекари.

Ворон Короны поднял стопку листов с какими-то рисунками:

— Ваша честь, предвидя вопрос о невменяемости, я подготовил небольшой опыт. Позвольте мне показать эти рисунки ответчику.

— С какой целью?

— Ваша честь, цель станет очевидна в ходе опыта. Ручаюсь, что она имеет прямое отношение к данному вопросу.

— Что изображено на рисунках? Не содержат ли они чего-либо вызывающего и провокационного?

— Ваша честь, это просто портреты людей. Вы их тоже увидите впоследствии.

Судья дал согласие, и Марк поднес Менсону рисунки.

— Скажите, кого вы тут видите?

Менсон фыркнул:

— Ясное дело, это мой отец!

— Кто угодно узнает собственного отца, — отметил пророк.

Марк перевернул страницу:

— Что скажете об этом человеке?

— Надел бы колпак — поумнел бы.

Пророк, тоже видевший рисунок, улыбнулся в бороду. Марк подал Менсону новый лист:

— Милорд, кто на этой странице?

— Змея вползла в постель.

— А здесь?

— Кабан, у которого убавилось сала.

— Благодарю вас, а здесь?

— Умная кицка с короткими лапками.

— А на этой?

Менсон ухмыльнулся:

— Монах заскучал, сбежал из кельи искать приключений.

Пророк старался хранить серьезность, но глаза его смеялись. Марк, весьма довольный собою, отвесил поклон:

— Благодарю вас, лорд Менсон.

И передал листы с рисунками членам коллегии:

— Теперь прошу вас, господа судьи: осмотрите портреты и сопоставьте с ответами обвиняемого.

Под шорох страниц на лицах судей проступили улыбки, из пары уст вырвались смешки.

Ворон задал вопрос:

— Господа судьи, ощущаете ли вы комизм прозвищ, данных Менсоном людям на портретах?

Несколько судей позволили себе усмешки, однако председатель ответил сурово:

— Я не допущу насмешек над высокородными господами. Юмор обвиняемого груб и бескультурен.

— Несомненно, груб, однако смешон ли? Ответьте, ваша честь.

— Воспитанный человек отвергает грубость и не задается вопросом, смешна ли она.

— А если бы тот же самый смысл был выражен более мягкими словами?

— Суд рассматривает лишь факты, а не условные возможности.

В их диалог вмешалась Минерва:

— Господа, позвольте мне взглянуть! Я смогу оценить, смешны прозвища или нет.

— Ваша честь, суд готов доверится мнению владычицы?

Председатель коллегии развел руками и поклонился императрице. Марк поднес ей листы. Привстав за ее плечом, Эрвин разглядел рисунки. В колпаке стал бы умнее владыка Телуриан. Змеею вползла в постель императрица Ингрид. Сала убавилось у кабана Мориса Лабелина (здесь Эрвин не сдержал смеха). Коротколапой кицкой оказалась Мими, а монахом в поисках приключений — Франциск-Илиан.

Мими сказала с кисловатой усмешкой:

— Как бы ни хотелось мне иметь лапы подлиннее, но прозвища действительно забавны.

Пророк отметил:

— Вот об этом я и вел речь. Шутовство не оставляет ответчика даже в серьезнейший момент. Его поведение не сообразно реальности.

— Напротив, ваше величество, в высшей степени сообразно! Мы видим улыбки на лицах судей и лорда-канцлера, и самой императрицы! Юмор ответчика ясен столь умным персонам — стало быть, он адекватен. Шутка смешна лишь тогда, когда отражает долю правды. Не подметив подлинных черточек, нельзя смешно пошутить над человеком.

Минерва и судьи, и Эрвин выразили согласие. Однако Франциск-Илиан не собирался сдаваться.

— Ваша честь, давеча я видел у лорда Менсона одну вещицу — он носил ее при себе. Где она может быть теперь?

— Личные вещи ответчика, кроме одежды, изъяты при аресте.

— Если вас не затруднит — прошу, принесите их.

По приказу судьи Кантора пристав внес и поставил перед пророком шкатулку. Франциск-Илиан взял из нее стеклянный пузырек.

— Лорд Менсон, вы подтверждаете, что пили из этого пузырька в течение девятнадцати лет?

— Гм… да.

— Думаю, и многие придворные в зале смогут это подтвердить. А теперь, сударь Марк, я очень прошу вас: выпейте жидкость из пузырька и сообщите нам, как себя чувствуете.

— Гм, — сказал Менсон.

Южный король протянул руку, и Марку ничего не осталось, как взять пузырек. Он выдернул пробочку, понюхал, попробовал каплю языком. Сделал один осторожный глоток.

— Гм-гм, — сказал Менсон.

— Зелье возымеет действие примерно через пять минут, — объявил пророк. — Мы увидим, какие метаморфозы произойдут с уважаемым обвинителем и задумаемся, может ли сохранить ясный рассудок человек, потреблявший это зелье не раз, и не два, а много лет подряд, ежедневно.

— Гм-мммм! — замычал Менсон и яростно щипнул пророка за ягодицу.

Марк допил жидкость, развел руками и с картинным поклоном сообщил:

— Милорды и миледи, кристально чистая вода!

— Что?.. — выронил пророк.

Менсон закатил глаза, будто дивясь его глупости.

— Если я говорю тебе «гм», то это ж не просто так. Будто мне делать нечего, кроме гмыкать. Как прихожу в суд, так и гмыкаю без конца!.. Ну да, там вода. Ты б знал, если б меня спросил.