Солнце зашло. Марк сидел, привалившись спиной к дереву, и дрожал от холода, усиленного страхом. Замерзнуть насмерть – казалось уже не просто возможным, а даже самым вероятным исходом. И не было сил ничего с этим сделать.

– Мор на ваши головы, северяне…

Он ругнулся, пытаясь взбодрить себя. Вышло вяло и жалко.

– Чтоб вас затошнило насмерть. Чтоб вас мухи обсели.

Весьма уныло…

– Чтобы вы срали через нос. Чтоб ваши кишки на локоть намотались.

Чуток лучше. Но все равно: отец бы не гордился успехами сына.

– Чтоб вы ели сухари и запивали рассолом. Чтоб вашу последнюю монетку сожрала крыса, упала в нужник и там издохла!

Хмык. Вроде бы, что-то получалось. Здоровая злость втекала в жилы, вытесняя страх и боль.

– Чтоб вы проснулись в свинарнике у кабана под жопой. Чтоб вам ворона в глаз плюнула. Чтоб вам нагадали десять лет несчастья, а сбылось втройне! Чтоб у ваших жен были семечки вместо сисек!!

Марк ухмыльнулся и поднялся на ноги. Все кости захрустели, мышцы взвыли, однако он зашагал, цедя сквозь зубы:

– Чтоб ты, Дед, ночью споткнулся и упал прямо на самую больную шлюху Фаунтерры! А ты, Внучок, чтобы взял свой член вместо молотка и забил гвоздь!

Куда идти? Да все равно, куда. Главное – пока идешь, не замерзнешь.

– А тебе, Дед, желаю еще вот чего. Как будешь рассказывать историю, пусть твой язык выпадет и распухнет, и на него слетятся осы, как на булочку! А ты, Внучок, тем временем…

Стояла уж полная темень, когда Ворон услышал странный звук: лю-лю-лю… у-уууль-лю-лю…

Вроде, птица – но какая ж птица додумается петь среди ночи? Разве только филин, но это явно не он. У-ууль-лю-ууль-лю лю-уууу… Ишь, как заливается!

– Ты, птаха, лучше не нарывайся, – серьезно сказал ей Марк. – Может, и неплохая пичуга, но сейчас попадешь под горячую руку – и получишь проклятие на весь род, вплоть до правнучьих яиц. Я злой, замерзший и голодный, а ты улюлюкаешь! Совесть имей!

– У-уууль-ууууль-ууууль-лю-лю-лю-уууу!

– Ну, ты сама напросилась. Желаю, чтобы твои птенцы…

– Эй, Ворон! – раздался голос. Отнюдь не птичий – скорей, лосиный.

– Чего хочешь, сохатый? – крикнул Марк в ответ.

– Иди на звук дудки! Зря Дед играет, что ли?..

Улюлюкание прекратилось, раздался шлепок подзатыльника.

– Не дудка, а чимбук. Сколько раз могу повторять.

Дед и Внучок ушли от погони. Как?.. Смекалисто, вот как. Заехали в самые дебри. Пришлось непросто, но их лошадки – низкорослые и легкие – еще успевали маневрировать, огибая деревья. А тяжелые боевые кони преследователей вовсе не подходили для такой езды. Десять минут в лесной чаще – и погоня отстала. Лишь тогда северяне заметили, что Ворон исчез: его лошаденка следовала за ними без седока. Разыскать пропажу – вот это была задачка. Они уж всяких страстей передумали. Представляли даже, что Ворона сняли с седла выстрелом Перста, и от него осталась горстка пепла на лесной тропинке. На счастье, лошадь Ворона помнила дорогу и привела их к тому месту, где потеряла всадника. Оттуда двинулись кругами, наигрывая на дудке. Повезло: Марк не успел уйти далеко и услышал мелодию.

– Куда поедем?.. – спросил Ворон, когда северяне помогли ему взгромоздиться в седло.

Сам придумать маршрут он не мог – слишком все болело.

– Если взять на северо-запад, приедем к новому графскому тракту, – сказал Дед. – На нем хватает гостиниц. Остановимся в первой, позовем лекаря – пусть осмотрит твои ребра.

– Угу, – сказал Марк.

Потом смущенно добавил:

– Вы, часом, сквозь туман не слышали каких-нибудь слов… моим голосом?

– Вроде, нет. Я не слыхал, а ты, Внучок?

– И я – нет. Вроде…

– Если вдруг слышали, то не берите в голову… Это был такой… эээ… обманный маневр.

– Не волнуйся, Ворон, ни словечка мы не слыхали. Ни единого.

Графский тракт нашелся там, где и полагалось: за лесом, в трех милях к северо-западу от «Джека Баклера». От усталости Марк был еле жив. Из последних сил цеплялся за поводья и мечтал об одном: доехать до гостиницы прежде, чем грохнется с коня. Мечте не суждено было сбыться.

Когда за спиной раздался гул копыт, он дернулся от испуга – и таки упал. Взвыл, грянувшись о землю больными ребрами. Подхватился, рванулся к лесу. Дед одернул его:

– Спокойно, Ворон. Это не они.

Марк поглядел – и сам увидел. Отряд не носил ни копий, ни плащей, и насчитывал всего дюжину всадников. Двое передних несли горящие факела, но лиц все равно было не разглядеть: одно скрывал шлем, второе – капюшон сутаны.

– Брат Хемиш?.. – предположил Дед. – Жажда философских знаний вновь привела тебя к нам?

– Так-так, – проворчал монах, – сапожник, философ и ученик, ничего не знающие о синей банде, держали путь во Флисс. Но до Флисса так и не добрались, а очутились в трех милях от трактира «Джек Баклер», где только что замечена синяя банда.

Офицер окатил их факельным светом.

– Заметь, брат Хемиш: они грязные, как свиньи, и на одежде хвоя. Только что выехали из лесу.

– И это несколько противоречит словам сапожника о полном незнакомстве с синей бандой, – задумчиво проговорил монах.

– Ты полагаешь, – спросил Дед, – всякий, кто зайдет в этот лес, обязательно встретит синюю банду? Отчего бы тогда вам, вместо утомительных опросов мирных путников, просто не заглянуть в чащу?

– Вы утаили сведения, крайне важные для его преосвященства, – сухо заметил офицер. – Даже если сами вы не принадлежите к банде, то все равно виновны в укрывательстве. Сдайте оружие и следуйте за нами.

Марк не сдержался:

– Какие же вы идиоты! Ищете синих – а что будете делать, когда найдете? Вы хоть представляете, кто такие эти синие? Тьма, да будь вас вдесятеро больше, вы бы не справились с ними!

– Жаль, что ты так недооцениваешь силу святого слова, – покачал головой монах. – Впрочем, я тебя успокою: наш отряд не ставит за цель уничтожить банду. Мы лишь собираем сведения о ней, а вы ими владеете. Следуйте за нами. Именем архиепископа Галларда Альмера вы арестованы.

* * *

Место, где они очутились, весьма напоминало темницу. Вероятно, потому, что и являлось ею. Марк спал на полу, заваленном прелой соломой, смердящей чужим потом и мочой. Впрочем, он не жаловался: устал настолько, что уснул бы и на голом камне. Крохотное оконце было зарешечено и забрано слюдой. Света в камере едва хватало, чтобы отличить руку от ноги. Но Марк не жаловался и на это: в конце концов, зачем спящему солнечный свет? Он раскрыл глаза лишь раз, дрожа от холода. Сгреб солому, зарылся поглубже – и снова забылся сном.

Его разбудили ударом дубинки по голени. Марк застонал, мучительно возвращаясь к жизни. Ныло пересохшее горло и слипшийся желудок, и переполненный мочевой пузырь. Ребра не ныли, а завывали волчьим воем.

– Куда?.. – промямлил он. – Зачем?..

– Куда нужно, – ответили ему. По меркам темницы, это было очень вежливо: могли ведь и приласкать дубинкой.

Дивное радушие тюремщиков проявилось еще и в том, что ему позволили опорожниться, а также вдоволь напиться воды. Она была протухлой, отдавала плесенью и, кажется, водорослями. Что ж, во всем есть светлая сторона: от такого питья Марка замутило, и голод сам собой унялся. Еще бы с ребрами что-то сделать…

Его провели по узкому коридору, протащили вверх по лестнице. Протолкали в другой коридор – шире первого. Прогнали по новой лестнице – гораздо светлее прошлой. Вытолкнули в холл – теплый и даже, пожалуй, уютный. Распахнули дверь, вбросили Марка внутрь, прижали к стулу, пристегнули к поручню левую руку.

– Довольно, – сказал некто начальственным тоном. – Ступайте.

Тюремщики ушли, а Марк огляделся. Перед ним находился стол, усыпанный ворохом бумаг. По ту сторону стола восседал лысый щекастый человек в сутане, гораздо более добротной, чем носил брат Хемиш. За спиной человека высились бастионы книжных стеллажей. От пола до потолка – тома, фолианты, подшивки, папки. Если бы бумагу можно было есть, на этих запасах небольшая крепость смогла бы пережить осаду. Из стражи в комнате находился лишь один солдат у дверей. Из узников – кроме Марка, еще и Дед. Вот это было до крайности странно. Кто же допрашивает заключенных парами?!