– А если нет? – спросил юнец.

– Господин, это честные и достойные условия. Нам стоит принять их, – вмешался епископ.

– Я сам слышал условия! – огрызнулся маркиз. – И хочу спросить: что, если нет?

– Хочешь спросить?

– Хочу, тьма сожри!

– Если ты откажешься?

– Да, если откажусь.

Эрвин подмигнул маркизу.

– Тогда я все равно уйду. И даже не оставлю гарнизона. Видишь ли, мои кайры не захотят жить на пепелище… Генерал-полковник Стэтхем обещал сжечь город, если вы не сдадитесь. Он – мужчина, свое слово держит.

Маркиз Джеремия Дойл потер подбородок. Забавно это вышло: никогда Эрвин не видел, чтобы юнцы потирали подбородки. Казалось, маркиз передразнивал какого-нибудь замшелого, насквозь премудрого старика.

– Хорошее предложение, – сказал погодя Джеремия, и интонация вторила жесту: нарочито замедленная, обстоятельная. – Достойные условия, как и сказал его преподобие. Ты оставишь мне полгорода и уйдешь, перестанет литься кровь, Глория-Заступница возрадуется. А когда получишь трон, ты вернешь мне Нижний Дойл, и так у меня в руках окажется целый город.

Только теперь капли яда отчетливо проступили в словах.

– Послушай… – вмешался Эрвин, но маркиз повысил голос:

– Целый город – подумать только! Ты возьмешь себе всю Империю, а мне – какая щедрость! – дашь целый город! Причем мой собственный, тобою же отнятый!

– Ваша милость, не гневите богов! – воскликнул епископ, маркиз даже не глянул в его сторону.

– Я вот что думаю, Ориджин. Я могу сорвать твой поход. Полезешь на штурм – потеряешь тысячи. Уйдешь – отрежу тебя от Первой Зимы. Начнешь осаду – простоишь тут, пока Адриан не явится за твоей задницей! Твой престол – в моих руках, так что научись говорить уважительно!

Эрвин опешил.

– Ты, видимо, надумал торговаться?

– Никаких торгов, северянин, – бросил маркиз. – Ты от меня зависишь, не я от тебя. Ты отпустишь всех пленников и уйдешь. Безоговорочно, без никаких условий. А я, быть может, прощу тебе нападение и не ударю в спину.

Ах ты, мелкий спесивый звереныш! Эрвин не ждал такого глупого упрямства, не мог ждать. Не от путевца, тьма сожри! Какая-то глупая шутка. Сейчас маркиз рассмеется и скажет: «Напугался, Ориджин? То-то же, будешь помнить!»

– Ты говоришь с позиции силы, – холодно произнес Эрвин, – но переоцениваешь себя. Вчера погибло триста твоих бойцов. Еще два таких штурма – и ты останешься без гарнизона…

Вот тут Джеремия засмеялся. Залился хохотом, согнулся в пояснице, едва не грохнулся с лавки. Эрвин ждал, подавляя желание стукнуть юнца в нос рукоятью кинжала… или острием. Когда Джеремия перевел дух, по щекам его текли слезы.

– О, боги! Великие северяне, мастера войны!.. Попались на детскую уловку!.. Откуда ты знаешь, сколько погибло моих? Доложил пес Стэтхем? А он откуда знает? Я тебе скажу, откуда: когда гибнут наши, на закате мы бьем в колокол – по удару за каждого ушедшего. Такая у нас традиция в Южном Пути. Твои псы сосчитали звоны вчера, на закате… А я велел звонить больше, много больше! Каждый воин Дойла стоит не одного удара, а шести! Вчера я потерял только полсотни солдат. Без труда мы выдержим еще десять таких штурмов. Бедный, бедный Ориджин!..

Маркиз вновь разразился смехом… И заткнулся, когда тяжелая рука в перчатке влепила ему пощечину. Деймон Ориджин взял юнца за ворот и поднял со скамьи, резко встряхнул. Маркиз попробовал возмутиться, но осекся: в гладкую мальчишескую шею вжался кинжал кайра.

– Никто не смеется над герцогом Первой Зимы, – сообщил Деймон. – А если смеется, то очень недолго.

– Кузен, не стоит, – сказал Эрвин.

Епископ зачастил с дрожью в голосе:

– Добрый сир, не делайте этого. Вы убьете дворянина на переговорах в храме Праматери! Святая Заступница слышит всех, но такого греха даже она не простит. До конца дней ваша совесть…

– Нас оберегает Светлая Агата, – отрезал Деймон. – Уж как-нибудь стерплю гнев Глории. Но кузен прав: за миг перепрыгнуть на Звезду – слишком просто для этого гаденыша. Мы вот как поступим.

Теперь Деймон обращался к маркизу, поглаживая клинком его кадык:

– Мы убьем всех пленных путевцев. Затем, если не сделаешь то, чего требует герцог, сожжем Нижний Дойл. Если и тогда заартачишься, дадим трупам протухнуть и забросаем ими крепость. Ты со своими путевскими холуями не умрешь от клинка – много чести. Ты сгниешь от хворей и трупного яда. Так будет.

Деймон убрал нож и отшвырнул юнца. Тот с трудом устоял на ногах, потер шею.

– Ваша милость, – прошептал епископ, – согласитесь на условия. Вы сбережете тысячи жизней, ничего не потеряв! Проявите великодушие, не поддавайтесь гордыне.

Самый лучший план может разбиться о глупость противника. Так говорил отец, а Эрвин не верил. Никогда не думал, что в мире бывает столь дурное, ослиное упрямство. Невозможно поверить, пока не увидишь.

– Ты не посмеешь тронуть пленников, – процедил Джеремия. – Не посмеешь. И замок не возьмешь. Я свое слово сказал.

Он зашагал прочь. Епископ Месмери еще долго не мог двинуться с места, все глядел на северян с отчаяньем и ужасом на дрожащих губах.

* * *

Марш от Солтауна до Дойла занял неделю. Каждый день Эрвин видел своих полководцев по меньшей мере трижды, и всякий раз с легкостью читал на бесстрастных лицах одну и ту же мысль: неделя выброшена впустую. Неженка нерешителен, теряет время. Неженка загубит все дело.

Невозможно взять замок за один день, если гарнизон готов к бою. Какая бы ни шла за тобою армия – высокие стены сведут на нет любое численное превосходство. Кто бы ни стоял во главе войска – он не сумеет ворваться в крепость с налету. Даже лучшим из лучших это не удавалось, что и говорить о лорде-неженке.

Рядовые солдаты – Эрвин знал это – вопреки всякой логике верили: он сумеет. Герцог придет под стены Дойла, посмотрит, измыслит что-нибудь, усмехнется – и к вечеру враг падет. Так случилось у Трех Копий и при Уиндли, и на Мудрой Реке. С чего бы Дойлу стать исключением?.. Но полководцы думали совсем иное. Их злорадство, пускай тщательно скрытое, не становилось слабее. Лиллидей, Блэкберри, Хортон, Стэтхем, возможно, и Роберт говорили себе: Неженка набьет огромную шишку о стены Дойла и станет сговорчивее. Да, не одна сотня воинов погибнет, но зато упрямый лорд начнет слушаться наших советов. В перспективе это даже к лучшему.

Полководцы жаждали приказа к штурму, хотя и знали, что штурм будет неудачен.

Чтобы сохранить авторитет и власть над войском, Эрвину следовало совершить невозможное: взять Верхний Дойл без штурма и без крови в течение одних суток. И, тьма сожри, у него имелась лишь единственная мысль, как это сделать. Прекрасный расчет: угрожающая силища войска, шестнадцать сотен пленных, великодушные условия, дружеская болтовня с доверительным высказываньем планов, наконец, влияние епископа – мягкосердечного слуги Заступницы. И все пошло прахом! Расшиблось о крохотную хитрость маркиза да об его же непрошибаемую гордыню.

И что теперь?..

– Милорд, нецелесообразно начинать штурм сегодня. Воинам стоит отдохнуть после марша. Разумнее пойти в бой завтра перед рассветом.

Это сказал Лиллидей, а Стэтхем прибавил:

– Так точно, милорд. На рассвете по земле стелется туманная дымка, наши стрелки смогут подобраться к стенам и взять на прицел защитников, а сами будут плохими мишенями.

Тьма бы вас сожрала! Даже не сомневаетесь, что штурм – дело решенное. Полагаете, у меня нет выбора… А что, есть?

– Скажите честно, милорды, – выдавил Эрвин, – вы верите в успех штурма?

– Так точно, – молодцевато соврал Стэтхем.

– У нас огромное преимущество, – уклончиво сообщил Лиллидей.

– При помощи Светлой Агаты… – пожал плечами Роберт.

– А если без? Мы сами, без Агаты, сможем?

– Один шанс из трех… – сказал Роберт, Стэтхем и Лиллидей свирепо зыркнули в его сторону. – Даже один из четырех. Но деваться-то некуда, кузен. Пришли сюда – нужно штурмовать. На осаду времени нет.