— Жуй, а не болтай, сынок. Думаешь, как сравнивали кайров? Да вот как. Пройдет наш лорд перед ихним войском и выберет наугад восемь воинов. А ихний лорд выберет восемь из наших. Крест накрест, значит. Потом сходятся восьмерки и бьются как умеют. Это звалось: поединок святой дюжины. Чья восьмерка первою легла, тот лорд и проиграл. Выплачивает, что запрошено, и не спорит. Это вроде как плата за науку: теперь все войско знает, над чем надо работать…

Джоакин подремал какое-то время, а спросонья удивился: постойте, почему же меня кормит северная бабка? Как можно?! Вдруг она шпионка или еще кто похуже?! До того всполошился, что поднял голову над подушкой и повернулся к лорду Мартину. Пускай подтвердит, что нельзя же так!

— Милорд…

Едва он увидел Мартина, как сразу забыл про бабку. Лицо лорда превратилось в багровый мяч, глаза и рот исчезли, оставив по себе три щели. Рука стала куском кровяной колбасы, локтевой сустав вывернулся в обратную сторону. Мартин стонал. Он стонал почти все время, даже сквозь беспамятство. Только Джо доселе не замечал…

А старуха знай талдычила свое:

— Если на кону стояло большое: какой-нибудь рудник или гавань, — тогда уж рубились целым войском. Но и тут порядок был! Каждый лорд по-умному командовал, людей берег, а если видел, что проиграет, — белый флажок кверху. Битве, значит, сразу конец. Раненым помогли, мертвым отдали почести, руки друг другу пожали… Пойми ты, сынок: раньше не бились насмерть! Воевали по чести, а не по злобе. Не пытались друг друга под корень стереть.

Все прочее, кроме бабкиных речей, шло фоном, будто в дымке. Явился лекарь, что-то смутное сказал про Джоакина. Осмотрел лорда Мартина и показал жестом: руку — отрезать. Мартин завопил…

Пришел Айви. Поддержал Джоакина, сказал: держись, браток. Поведал, что шпионка На-та-ни-эля ликвидирована, а волчица снова в клетке. На-та-ни-эль — какой-то опасный тип, что служит Минерве. Теперь о нем говорят все, ведь это он дал Гвенде Первокровь и велел вызволить волчицу. Хорошо, что Пауль был начеку.

Пришла Хаш Эйлиш, стала ластиться. Сказала: это не страшно, что лицо. Лицо заживет, главное — мужская гордость уцелела. Принялась гладить так, что мужская гордость действительно дала о себе знать. Джоакин, зло хрипя, выгнал Эйлиш прочь. Мартин орал ей вслед: «Мумия, приведи брата! Загибаюсь, аааа!»

Джоакину очень хотелось, чтоб не закатница пришла, а леди Лаура. Вот кто принес бы облегчение! Но он знал, что Лаура почему-то не может прийти. Не помнил, почему. Как-то связано с Мартином… А тот все орал беззубым отечным ртом: «Виииит!.. Позовите братааа!»

— Персты эти ваши — редкая дрянь, — твердила старуха, пока кормила с ложки. — В былое время не то что Перстов, а даже луков гнушались. Стрелять-то умели, если война в Степи, то без луков нельзя. Но чтобы кайр кайра угостил стрелой — это неслыханное дело! Почему, говоришь? Да потому! Стрелой можно убить не глядя, можно даже не знать, кого. Пустил навесом — куда-то прилетело… Неправильно это. Хочешь убить — встань лицом к лицу, посмотри в глаза, дай шанс защититься. Имей уважение к врагу!

Вместо Виттора явился Пауль с Чарой. При виде Пауля Мартин онемел от страха. Забыл крики и стоны, выпучил глаза, вдавился в подушку. Пауль достал целительный Предмет, и Мартин захрипел: «Нельзя! Не трогай меня!» Пауль дал Предмет Чаре: «Тренируйся». Она осталась неподвижна: «Гной-ганта, должны ли мы помогать Шейландам? Граф сделал полководцем Льда, а не тебя. Ему отдал город, а не нам. Мы не получаем ни наград, ни уважения». Пауль ответил: «Он даст нам Натаниэля. Когда гаденыш умрет, мы сами возьмем все остальное. Клянусь Ордою Странников».

Тогда Чара пристегнула Мартина ремнями и начала кромсать. От боли и ужаса бедняга лишился сознания. Шаванка работала медленно, делала перерывы, давала Паулю проверить. Она вскрыла руку, добралась до костей, склеила их из осколков. Когда стала зашивать, допустила ошибку. Пауль велел распороть и начать наново. Похвалил, назвал умницей.

Тогда Чара принялась за челюсть… Джоакин сблевал, свесившись с койки. Бабка вытерла, сменила простыню, умыла путевцу лицо.

— И зимой воевать не ходили. Дурость это — зимний поход! День Сошествия — святой праздник, ни к чему его портить. Дороги под снегом, быстро не пойдешь, коням и воинам — мучение. Пока войско доползет, все хутора по пути объест. А в стужу-то людям и так несладко. Куда вы претесь на зиму, изверги? Стояли бы тут до весны. Хоть бы что-то по-людски сделали!

Зашел Лед. Важный — в серебре, в генеральских нашивках да при адъютанте. Последний сообщил: Рихард Ориджин назначен командующим всего войска Избранного. Армия выступает в поход на Первую Зиму через ущелье Створки Неба. Прежде, чем ударят холода, необходимо миновать ущелье и взять штурмом ориджинскую столицу. Армия недостаточно обеспечена зимней амуницией, потому бросок из Лида в Первую Зиму должен быть молниеносным. Это все говорил адъютант — молодой шейландский офицерик, весьма довольный, что Рихард Ориджин позволил ему раскрыть рот. А сам Лед осмотрел руку Мартина, зашитую Чарой, и обронил: «Недурно».

— Поздравляю с повышением, милорд, — сказал Джоакин.

— Выбор у графа был невелик. Только я и Флеминг способны провести армию через Створки Неба. Особенно теперь, когда объявился Натаниэль.

— Кто он такой?

— Носитель Предметов на службе Минервы. И личный враг Пауля.

Адъютантик добавил:

— Нет причин для беспокойства. Первая Зима блокирована со всех сторон. С севера, из Беломорья, идет с войском сын графа Флеминга. А на юге, в Майне, стоит Адриан. Лорд Десмонд заперт в долине, у него только шесть батальонов, и больше взять неоткуда.

— Адриан за нас?! — поразился Джоакин.

Лед вымолвил:

— Граф Виттор убедит его, не впервой. — Затем потрогал опухоль на лице Джоакина и снова сказал: — Недурно.

— Чара не лечила меня, — возразил путевец. — Опухоль сходит из-за первокрови.

Ухмылка искривила губы Льда:

— Я оценил работу не Чары, а сестры.

Он поклонился старухе и ушел. Адъютант тенью помчал за господином.

— Ориджины, — скрипнула бабка и затем промолчала целую минуту.

Когда Джоакин уже мог не только поднять ложку, но и сам подняться с постели, в палату заглянул граф Виттор Кейлин Агна. Он привел с собой детей.

— Здравствуйте, сир Джоакин! У вас сильно болит?.. Здравствуйте, дядя Марти. Ой, что с вашей рукой? Какая вава… Можно потрогать?

Букет Избранного насчитывал одиннадцать цветов. Граф привел четверых самых любимых.

— Детки, сейчас я поговорю с дядей Марти и сиром Джоакином. А вы держите ушки востро, слушайте и набирайтесь опыта. Потом расскажете мне, что узнали.

— Хорошо, дядя Вит!

Мартина до сих пор терзали боли, но под влиянием Предмета кости уже срослись, а опухоль спадала. Рот раскрывался на полную, локтевой сустав вернулся на место. Мартин не преминул похвастаться:

— Вит, гляди на локоть! Сгибается — и разгибается! Сгибается — разгибается! Здорово, а?

— А как было раньше? — спросил кто-то из детей. Мартин показал:

— Рука была толщиной как нога, а цветом — как слива. И гнулась не сюда, а наоборот!

— Ничего себе! Вот это да!..

— Эта рыжая потрудилась на славу. Но сначала я испугался — думал, убьет. Недобрая она…

Граф Виттор переместился и возник между изголовий коек. Он часто исчезал, когда хотел привлечь внимание.

— Слушайте, лучики мои. Сейчас я должен обсудить две темы — одна общая, а другая частная. Понимаете, как это?

— Общая — про всех, а частная — про кого-то одного! — отозвалась белокурая девчушка.

— Правильно, милая. И начну я с общей темы, а потом перейду к частной. Вы поймете, почему так лучше. Поймете, правда?

— Постараемся, дядя Вит!

— Итак, мы выступаем в поход, — теперь он обращался к Мартину и Джо, но поглядывал и на детей. — Было много сомнений. На носу зима, теплой одежды не хватает, особенно — обуви. Провианта обмаль, нетопыри вынесли много, пока отступали. Но как раз это и решило дело: никто не хочет до весны голодать в чертовом Лиде. Мы постановили совершить быстрый бросок и захватить Первую Зиму еще до морозов, то бишь — до дня Сошествия.