— Ваше величество, — сказал император королю, — прошу извинить: машинист неверно остановил поезд.

— О, нет, все вышло, как нужно, — ответил Франциск-Илиан

Стоило одному человеку проявить это — и Карен расцвела. Южный король встретил ее с радушием и восторгом, какой причитался герцогине крови. Тьма, как же этого не хватало!

Она мчала во главе блестящей кавалькады, в одной карете с мужем и королем, а Адриан ехал в другой. Конечно, так и полагалось по этикету: правитель здешних земель, герцог Морис Лабелин, разделил экипаж с императором. Но Карен видела и иное: Франциск-Илиан был рад принять на борт шута, а не владыку.

Друзья говорили всю дорогу. Карен пыталась вставить пару слов, но выходило скверно, поскольку муж болтал без умолку. Он рассказал королю обо всем. Как свалилась на голову любимая жена, как Менсон помолодел с нею — аж настолько, что вчера был назван юнгой. Как началась эта паника с шаванами, Гной-гантой, Юханом Рейсом… ну, да черт с ними всеми! Главное — дали им по соплям, отстояли Фаунтерру. Адриан — большой молодец, но врать не будем: это Минерва устроила оборону. Она еще и Перчаткой овладела, и научилась летать. Помнишь, пророк, ты говорил про какой-то небесный корабль? Вот у нас такой тоже есть! А еще явился один молодой паренек, все его полюбили, даже моя женушка, говорит: «Ах, он прекрасен, как бог!» Но это она нарочно, чтобы я приревновал. А на деле любит меня, аж не может. Помнишь, во время суда про нас в «Голосе» писали? Вот, моя Карен прочла, опознала меня — и как помчалась навстречу! Прыгнула в лодку, переплыла море — сама гребла всю дорогу! Потом — пешком от Руайльда до Фаунтерры, да прямо ко двору, и мне на шею — вот так-то! Ладно, а как твои дела, друг мой?

Франциск-Илиан, улыбаясь в бороду, ответил:

— В дни оного суда дела шли очень скверно. Лабелины разгромили одни наши полки, перекупили другие, дошли до Пентаго и захватили множество очей. Мы лишились половины богатства, и отчасти я винил в этом сына, моего Гектора. Он склонен к праздности и легкомыслию, что создало бреши в обороне. Гектор тоже имел на меня зуб по ряду вопросов, словом, тень смуты нависла над нашими головами. Но потом стало налаживаться. Гектор проявил дипломатический талант и привлек на нашу сторону батальон кайров. Вместе с ним мы отправились в Шиммери, дабы навести порядок, и в дороге сумели уладить разногласия. Общая злость на Лабелинов сблизила нас. А прибыв на родину, узнали, что войска Южного Пути уже сбежали оттуда. Мы затратили некое время, дабы упрочить защиту и наказать виновников провала, а затем вернулись сюда, связанные крепкими родственными узами.

Карен заметила странность:

— Ваше величество, стало быть, кайры помогали вам в войне против Лабелинов? А теперь вы помогаете Лабелинам выгнать кайров из Солтауна?..

— Тонкий ум — исконная черта Дома Лайтхарт. Конечно, от вас не укрылось противоречие. Позвольте пояснить: мы не желали войны ни с Лабелинами, ни с Ориджинами, ни с кем-либо еще. Крепкий мир во всем Поларисе — наша мечта. Мы прибыли затем, чтобы предложить Лабелинам вернуть украденное, и после их согласия пожать руку дружбы. А владыка Адриан попросил нас высадиться в Солтауне и освободить его от северян. Не желая вражды с кайрами, мы провели переговоры. Обменялись птицами с самим Десмондом Ориджином, и он отозвал солтаунский гарнизон в обмен на мою клятву не вступать в сражения на стороне Адриана.

— Умный капитан лавирует между скалами, — вспомнила Карен шиммерийскую пословицу.

— А глупый их побеждает, — подхватил Франциск-Илиан. — Прошу вас, миледи, теперь скажите о себе. Мы болтливы, как последние негодяи.

— Что ж, я… — начала было Карен, и тут карета остановилась. Приехали.

На самом деле, вынужденное молчание ничуть не расстроило ее. Даже напротив: Карен устала повторять историю своего бегства, приятно было увильнуть на сей раз. Зато южным гостеприимством она насладилась сполна. Карен получила роскошную спальню и личных слуг (к большому неудовольствию Форлемея). Ей предложили подать обед в покои, коль миледи устала с дороги. Она признала, что утомилась, но не может отказать себе в удовольствии беседы с Первым из Пяти, потому выйдет к общему столу. Ей тут же принесли крепкий кофе: взбодрит миледи и пробудит аппетит. Кофе оказался чертовски хорош — лучше, чем готовили при дворе. Служанки причесали и переодели Карен, она вышла в трапезную, бодра и свежа.

На обеде присутствовал избранный круг: Менсон, Адриан с женой и герцогом Лабелином, Леди-во-Тьме со Вторым из Пяти, а также, конечно, Франциск-Илиан с сыном. При Гекторе находилась одна из его альтесс — смуглолицая западница в положении. Гектор выглядел недовольным. Когда появилась Карен, он не наморщил нос, но и не выказал радости. Отец иронично пристыдил сына:

— Гектор, я понимаю, тебе неловко при леди Катрин Катрин хвалить другую женщину. Но этот случай — исключительный, любимая должна понять. Герцогиня Карен — прекраснейший цветок Дома Лайтхарт, жемчужина трех столиц. Уж не скупись на комплименты!

Похвалы южан были приятны, но больше порадовала кислая мина Адриана.

Вскоре застольная беседа потекла своим руслом. Франциск-Илиан велел всем — буквально велел — поздравить его с прибавлением семейства. Леди Катрин Катрин, сказочная альтесса Гектора, понесла ребенка, и скоро осчастливит короля внуком. Ничего особо чудесного в ней не наблюдалось: то была тертая жизнью шаванка отнюдь не первой молодости. Но король дал понять, что глубоко уважает ее ум и характер, и надеется увидеть во внуке хотя бы часть ее черт. Выпили за Катрин Катрин.

Владыка, вроде бы, собрался сказать, но Франциск-Илиан, не заметив того, заговорил о морском путешествии. Оно прошло отлично, озаренное семейным счастьем, а еще, паче чаянья, король увидел новый сон! Многие ахнули:

— Девятый?!

И Карен не сдержала удивления:

— Ваше величество так знамениты, что свет ведет учет ваших снов?..

— Миледи, стыдно сказать: однажды боги, возмущенные моей ленью, припугнули меня страшным сновидением. Я сбежал в монастырь и принялся молиться, пока не поздно. С тех пор видел еще несколько занятных снов. Люди думают, что все они — вещие, но вам, миледи, открою секрет: я абсолютно уверен только в первом.

— Что же в нем было? — спросила Карен, но Гектор вмешался:

— Отец, не нужно про первый за столом.

— Твоя правда, сын. Миледи, скажу вам позже, в приватной беседе. А что до девятого сна…

— Да, да! — подхватили все. — О чем девятый?

Франциск-Илиан с деланым смущением повел рассказ:

— Я видел несколько образов, не все были понятны. Прошу помочь мне в постижении смыслов. Первый образ — страшный человек, распятый на кресте. Его палец горел, как свеча. Другая картина — морское чудовище, которое щупальцами обнимает женщину. Третья — девушка, держащая весы; а четвертая — самая странная: часовщик с отрубленной рукою. Признаться, я твердо осознал лишь первый образ. Горящий палец — это Перст Вильгельма, указание на Пауля. Раз он распят, значит, мы сумеем его поймать. Хороший знак, не правда ли?

Все согласились с трактовкой первого образа и перешли ко второму: женщина в объятиях чудовища. Кто-то сказал: будет морская битва; кто-то возразил: нет, это неравный брак. Менсон уточнил:

— А женщина красивая и голая?

— Хороша в меру, я знавал и краше. Да, обнаженная, в этом ты прав.

Шут рассмеялся:

— Тогда это не вещий сон, а обычный! Знаю я южан: вечно вам бабы снятся.

Острота пришлась по вкусу, все посмеялись. Стали обдумывать третий образ — девушку с аптечными весами. На сей раз барышня была одетой, так что внимание целиком устремилось на весы: что бы они значили? Сей символ мог указывать на торговца, ювелира, аптекаря и судью. Но судьи и аптекари не бывают юными девушками, а торговцы и ювелиры не так влиятельны, чтобы сниться королю.

Голос подала Леди-во-Тьме:

— Я полагаю, весы — это знак не человека, а самого по себе веса, физической величины. Помните, как корабль Минервы лишился массы и поднялся в небо? Сон предвещал именно этот момент. Он также указывал на то, что весом управляет Минерва. Быть может, сюда относится и картина девушки, обвитой щупальцами. Морское чудовище — указка на корабль, а щупальца — знак того, что Минерва опьянена и захвачена своею властью над Предметом.