— Нет, помилуй! — вскричала Карен.

— Скажу, терпи. Владыка тебя подозревает — а знаешь, почему? Потому, что ты и есть подозрительная! Темнишь все время, ходишь с задней мыслью, чуть что — брызжешь ядом. У змеи-вдовушки больше прямоты, чем у тебя.

— О, как прелестно…

— Да, ты такая! Вот спросил Адриан: «Обижаешься на моего отца?» — ответила бы: «Да, владыка, обижаюсь, он меня упек ни за что. Но вы хороший, муж вас любит, и я полюблю». Раскрыла бы душу — он бы понял. А ты — нет, все прячешься за спесью! Или с этим Нави, чтоб он трижды пропал. Ты ж знала, где он, — почему не ответила сразу? Сидишь и врешь Адриану в лицо — конечно, он свирепеет!

— Нави — мой друг. Адриан найдет его и вывернет наизнанку. Я не сдаю друзей палачам.

Менсон хлопнул по столу:

— Ага, твой друг! Благодарю, что сказала. Я-то все думал: кто он такой? Теперь уж ясно…

Она нахмурилась:

— К чему ты клонишь?

— Десять лет вы с Нави жили под одной крышей, потом сбежали вместе, потом ты его спасала, как родного. Люди всякое болтают о нем и о тебе.

— Ты думаешь, что я и Нави… Если так, не вижу вины: я считала себя вдовою. Но ты ошибся: ничего не было!

— Да плевать, было ли. Ты мне не доверяешь — вот беда! Этот парень тебе важен, как черте кто, но ты мне о нем не сказала. Я ждал: авось надумаешь, — но нет, молчок. Адриан плохой? Видно, и я такой же, раз ты нам двоим не доверяешь. А мы не любим, когда темнят!

— Вы не любите?.. О, янмэйцы! У вас что, фамильное право: вскрывать людям души?

— Это лучше, чем греть змею на груди.

— Так будьте и сами достойны! Требуете с других — извольте подать пример. Твой любимый владыка сказал тебе, что я жива?

Менсон поперхнулся:

— Конечно, нет! Он же не знал.

— А я полагаю, знал прекрасно. Увидев меня, испытал не удивление, а злость. Я была ему удобна в темнице, не на свободе.

— Да нет же! Он бы мне сказал!

— Ты полагаешь? За ним янмэйское право: спрашивать с других, а самому молчать.

— Это только с чужими. Мы доверяем тем, кто близок.

— А я насколько близка? Разве ты сказал мне… про заговор?

То был весомый удар. Впервые за время ссоры Менсон отвел глаза.

— Я хотел тебя защитить…

— Как видишь, не помогло.

— И то было давным-давно! Стоит ли вспоминать…

— Конечно, давно. Ровно двадцать лет назад. Эти двадцать лет пропали из моей жизни. Не смей оправдываться тем, что украл у меня слишком много!

Он взрыкнул и перешел в наступление:

— А ты не смей переводить стрелки. Чай, не на рельсах служишь! Я спросил про Нави — вот и ответь, тьма сожри! Почему ты о нем не говорила?

Леди Карен проводила глазами огонек чьей-то хижины за окном.

— Что ж, пускай… Ты прав: я темнила. Я не рассказывала о Нави, поскольку ты бы не поверил. Видишь ли, он — бог.

— Гы-гы… — выронил Менсон. Развернул жену к себе, путем придирчивого взгляда убедился, что она не шутит. — Как так — бог?

— Ну, из подземного царства.

— Ах, вот откуда! А я думал, из переулка сапожников. Теперь-то ты объяснила — и я понял!

Карен прокляла себя, что таилась так долго, но так и не подготовилась к разговору.

— Не злись, любимый. Наберись терпения, я все расскажу, только не перебивай…

И она начала повествование. Понемногу, с трудом собрала воедино и выложила всю цепочку событий. Затем добавила и рассуждения, убедившие ее, что Нави — действительно бог.

Надо отдать должное, Менсон слушал внимательно. Затем сказал:

— Ну… пожалуй, на счет бога ты перегнула. Вы, дамы, всегда преувеличиваете, чуть пошла волна — вопите: «Шторм!» Но по всему похоже, этот Нави — талантливый парень и настоящий друг. Теперь я понимаю, за что ты его ценишь.

Карен считала его не просто гением, а именно богом, но решила не настаивать. Она и так многого добилась.

— Я прощена, любимый?

Менсон обнял ее:

— Уффф… Ты-то да, теперь давай обо мне… Этот чертов заговор, будь он неладен. Пойми: Телуриан был редким козлом. Но он же — мой брат, а не твой. Чья проблема, если брат — козел? Только моя личная, мне и решать. А на любимую взваливать было неловко…

Карен прижала палец к губам:

— Шшш! Милый мой, это действительно очень давняя история. Мне хватило времени, чтобы понять и простить… И снова обозлиться, и перегореть, и простить заново — на сей раз взаправду. Я давно тебя ни в чем не виню.

— Тогда за каким чертом ты подняла эту тему?

— Я простила лишь тебя, но не твою семью. Сам говоришь: Телуриан — козел. Адриан — сын своего отца. Я боюсь его. Если знаешь, чем унять мой страх, — скажи.

— Начни говорить с ним открыто, как со мной. Увидишь: все наладится.

— Не проси, не могу. Для меня это — как сунуть руку в пасть медведя.

— Тогда подумай, сколько в нем хорошего! Умный, благородный, упорный, храбрый…

— Я вижу иные оттенки: хитрый, заносчивый, упрямый, злобный. Растопчет любого, кто встанет на пути. Или — покажется, что встал.

— Адриан желает всем добра! Люди боятся перемен, вот и приходится тащить насильно.

— Он слишком отличен от меня. Его добро может стать мне худшим из зол. Если б он хотя бы сказал наперед…

— Он покажет! — подмигнул Менсон.

— Прости, покажет — что?

— Не знаю.

— Сюрприз от Адриана?.. Вот уж радость!..

Менсон широко улыбнулся:

— Хороший сюрприз, клянусь. Он везет с собой Священные Предметы, а еще один думает получить в Солтауне. Адриан обещает: с помощью пленного шавана он всем нам покажет чудо.

— Какое еще чудо?..

— Тайну мироздания! Сейчас мы ничего не знаем — а после чуда узнаем все! Прозреем, как Йозеф-Слепец, которого исцелила Сьюзен!

Карен вздохнула:

— Ох, святые боги…

Когда прибыли в Солтаун, лил холодный дождь, мокрые листья липли к стеклу. Карен думала о чертовом адриановом чуде; Менсон — о чем-то своем, тоже мрачном. Грешным делом Карен понадеялась на битву: авось тут, в Солтауне, одном из крупнейших портов, кайры дадут бой Адриану… Однако поезд, как и всюду, въехал в город без препятствий. Вдоль платформы уже стоял почетный караул: алые искровики и белоснежные южане. Воины мокли, вельможи прятались под пестрыми зонтами, дудели фанфары, гарцевали офицерские кони. С горечью Карен поняла: ее не ждет ничего, кроме нового праздника.

И вдруг обнаружилась приятность. Кто-то просчитался: машинист или организатор встречи, — и возле самой знатной группы лордов на платформе остановился не владыческий вагон, а шутовской. Не успев понять ошибку, лакеи распахнули двери — и на перрон повалили толпой менестрели, арфистки, дудочники, фокусники с картами, факир со змеей. Вышло так, будто чванливые вельможи встречают братию артистов!

Менсон и Карен задержались на выходе. Форлемей укладывал багаж, а Карен давала ценные советы, после которых все приходилось перекладывать заново. Так что они вышли последними, пропустив вперед себя даже дрессировщика собачек. Толпа на перроне быстро редела: разбежались менестрели, прикрывая лютни от дождя, факир уволок мешок со змеями — и супруги оказались на чистом пятачке, пред ликами встречающих вельмож. Тогда один из лордов, заметный своею благородной сединою, шагнул прямо к Карен и воскликнул:

— Святые боги, какая встреча! Звезда дома Лайтхарт, лучшая красавица Надежды! Тучи растаяли над моей головой!..

Впервые — впервые, тьма сожри! — ее узнали сразу. Карен даже не смогла ответить: до того сдавило горло. А вельможа склонился к ее руке, задержал в своей, как великую ценность. Потом обернулся к Менсону и хлопнул по плечу:

— Рад видеть на свободе, подзащитный.

Менсон стиснул его в объятиях:

— Франциск-Илиан, старый пройдоха! Ты мне задолжал!

Шиммерийский король, Первый из Пяти, богатейший из богачей, обернулся к своей свите:

— Судари, как вы смеете стоять под зонтами, пока мокнут мои лучшие друзья?

Спустя вдох над головою Карен уже раскрылась ткань, на плечи упала теплая накидка, багаж подхватили крепкие мужские руки. Вместе с королем и принцем, в окружении золоченой южной знати она подошла к вагону Адриана.