— Милорд, вы избраны богами! Вера и так сопутствует вам!

— Боюсь, мой образ несколько запятнан клеветой из черных уст северян. А вы — непорочны и чисты, словно горный хрусталь. Останьтесь, прошу вас. Продолжите дело, которое начал ваш великий супруг.

Леди Лаура колеблется. Джоакин смотрит на нее и думает, вопреки всем мукам совести: как было бы здорово, если б осталась. Пускай граф уговорит ее!

— Милорд, ваши слова полны благородства. Я хотела бы согласиться, но долг перед семьей…

Граф разводит руками:

— Миледи, никто не посмеет упрекнуть, если вы откажетесь. Здесь ждут вас только тяготы похода, а в Альмере — корона герцогини… роскошь… комфорт… новая свадьба. Полагаю, вам предложат в супруги юного лорда Альберта…

После каждой пары слов граф медлит, следя за ее выражением лица. Он замечает, как Лаура морщится на «свадьбе».

— Простите мою бестактность! Конечно, вам больно сейчас даже думать о новом муже!

Лаура всхлипывает.

— Мою любимый был великим человеком… Я сама выбрала его. Мне прочили в мужья другого лорда, но любовь к Галларду поселилась в сердце. Я прислушалась к чувству — и обрела подлинное счастье. Теперь я боюсь быть жертвой принуждения. Пускай это звучит дерзко, но я хочу сама участвовать в выборе…

Граф понимающе кивает.

— Миледи, сколько дней продлится ваш траур?

— Сто шестьдесят, милорд.

— Клянусь вам: если примете участие в моем походе, я приложу все влияние, чтобы оградить вас от принуждений. Когда истечет траур, никто не посмеет навязать вам жениха!

Девушка разражается плачем:

— Милорд, вы очень добры… Но так больно думать обо всем этом… Я потеряла лучшего мужчину на свете…

Сердце Джоакина рвется на части. Есть же в мире хорошие женщины: любящие, преданные! Почему они должны страдать?!

Граф подает Лауре стакан воды, она пьет, шмыгает носиком, благодарно кивает:

— Милорд, вы — мое спасение. Я не знаю, как пережила бы все это…

— Оставайтесь, миледи, прошу. Я стану беречь вас как зеницу ока.

— Это так щедро с вашей стороны… Но мой дед… боюсь, он будет обижен…

Граф улыбается:

— Миледи, я знаю, как унять его обиду. В порту Уэймара стоит альмерский флот. Я выступлю в поход по суше, корабли не потребуются. Отправим их назад во Флисс и предложим войскам Надежды располагать ими. Полки вашего деда станут очень маневренны. По Холливелу и Бэку они смогут перемещаться куда угодно. Я убежден, это склонит всех вассалов к подчинению!

Лауру переполняет благодарность. Она шепчет:

— Милорд, позвольте обнять вас…

Обходит стол и очень аккуратно, с детской робостью обнимает голову графа Виттора. Ее движения настолько невинны, искренни, трогательны, что слезы навертывается на глаза.

Затем граф провожает ее до дверей, а Джо собирается с духом и произносит:

— Милорд, я должен с вами поговорить. Уже поднимал этот вопрос, но вы не приняли серьезно. Боюсь, я вынужден настаивать.

Шейланд смотрит с удивлением, будто не ожидал упрямства. Говорит:

— Хорошо, я выслушаю, но только чуть позже. Перкинс пришел со срочным вопросом.

— Мне выйти?

— Можешь остаться, это быстрое дело.

Джо остается в кабинете, чтобы не утратить решимость.

Перкинс превратился из банковского клерка в командира отряда. Перед вторжением северян он завербовал в графское войско несколько сотен отставников, наемников и бандитов. Во время осады эти парни ожидаемо не проявили дисциплины. Они норовили стащить все, что плохо лежит, и сожрать все, что шевелится. Офицеры, назначенные графом, не могли совладать с ними. А уважала наемная свора лишь одного человека — того, кто платил жалование и носил Перст Вильгельма: Перкинса.

Осада окончилась, старший клерк должен был вернуться к управлению банком, но его наемники отказались подчиниться кому-либо другому. Следовало или уволить их, или как-то приспособить к банковскому делу. Когда Перкинс вошел, граф начал именно с этого вопроса:

— Я думал о твоих головорезах, и вот что сообразил…

На удивление, клерк перебил графа:

— Виноват, есть дело более серьезное. Нас покарманили, чик-чик!

Граф пожал плечами:

— Не сомневался в этом.

— Милорд, тут днище! Распетушили начисто, до перышка. Думал, осталось под ковром. Вошли — там паутина. Двое влипли и легли под лопату. А желтых нет совсем, голое дно!

— Повторю: я этого и ждал. Нетопыри больше месяца хозяйничали в городе. Конечно, вычистили все.

— Какие сволочи!.. — процедил Джоакин.

Прежде он слыхал странные рассказы: дескать, кайры, квартируясь у горожан, не грабили дома. Питались, конечно, задаром, но денег не отбирали и баб не приходовали, так что Джоакин даже заподозрил за ними некие остатки совести. Но теперь-то ясна причина доброты: зачем брать мелочь у мещан, когда уже ограбили целую банковскую сеть! Вынесли десятки тысяч золотых, если не сотни!

— Милорд, у нас из-за этого спотыкачик. Даже больше — ямина! Что было на горе — все съедено и роздано. А что вокруг, да под ковром — тю-тю. Нужен билетик на прогулку — а чем платить?

Граф сказал Перкинсу:

— Здесь нет никого, кроме Джоакина, а ему я доверяю. Давай говорить чистяком. Твой вопрос я предвидел и заранее обдумал. Отправим требование в Альмеру, пускай пришлют оттуда.

— Альмера даст только перышки, но не желтки. По ним протоптались шаваны. Вряд ли много уцелело.

— В Нортвуде есть наши отделения, а мы как раз туда и выступим. По пути соберем доходы.

— Виноват, но до Нортвуда еще дойти, а средства нужны прямо сейчас. Со всеми подкреплениями набирается у нас тринадцать тысяч копий, да пять тысяч обслуги, да семь тысяч коней. Генералы подсчитали, сколько требуется денег, чтобы выступить в поход.

— И сколько же?

Перкинс назвал сумму. Джоакин выругался:

— Тьма сожри!

— И это без учета зимней экипировки, которая понадобится через три месяца.

Джоакин поиграл желваками:

— Паскудные нетопыри! Обокрали до нитки, чтобы мы не могли вести войну! Какая тут честь!..

Но граф остался невозмутим. Вернувшись со Звезды, он всегда был невозмутим. Ни одна тень не омрачала светлого лица Избранника.

— Друзья мои, не вижу поводов для печали. Взятое да вернется вдвойне, как говаривал кто-то из Праотцов. Дойдем до Первой Зимы — и не только вернем свое, а и взыщем компенсацию. На самом деле, кайры лишь развязали нам руки.

— Но как дойдем-то?..

— Верный мой Перкинс, ты искал применения своим бойцам. Я решил эту задачку за тебя. Возьми-ка своих наемников и проведи внеплановый сбор налога по всему графству Шейланд.

— Налоги принято платить на день Изобилия…

— Потому я и сказал — внепланово, по срочной военной нужде. В двукратном размере.

Перкинс хлопнул глазами:

— В двукратном, милорд?! Людям и одну мерку сложно уплатить — война же!

— Говорят, кайры не слишком чистили мещан — значит, кое-что осталось. Пройди, брат, и подмети. Скажи: в будущем году можно не платить вовсе, но сейчас пусть раскошелятся.

Джоакин вмешался:

— Милорд, но это же наши люди… Им и так туго пришлось…

Граф лучезарно улыбнулся:

— Ошибаешься, славный воин. Наши люди — те, кто сражался за меня. А кто отсиделся по деревням да селам, кто впускал кайров к себе на постой — эти, как бы, в сторонке, не наши и не ваши. Не помогли кулаками, пускай помогут деньгами. Верно говорю?

— Да, милорд! — оскалил зубы Перкинс.

— Изо всех вассальных лордов один барон Доркастер пришел на помощь с полной силой. Его владения освободи от подати. А по остальным баронствам пройдись хорошенько. От Уэймара до Стагфорта пусть каждый вложится в святое дело!

— Славное решение, граф! Мы боремся за общее благо — вот все и раскошелятся. Правда, людей у меня маловато…

— Вовсе не беда. Скажу Хорису, он пошлет с тобой полтысячи трупоедов. Только приглядывай за ними, к кладбищам не подпускай.

Клерк рассмеялся над шуткой. Утряс с графом сроки и порядок сбора подати, после чего удалился.