Потом вошел Айви и сказал:

— Чего расселся? Вспомни: граф велел обыскать комнату и изъять необычные Предметы.

— Прости, брат. Обыщи сам, я не могу. Совсем голова не варит…

И он поплелся наверх, к камере Ионы, где узнал, что попытка бегства сорвалась.

На следующий день было назначено испытание, суть которого Джоакин не вполне понимал. Очевидно, Абсолют приводился в действие не просто приказом, а неким священным ритуалом. Всеми владел торжественный и одухотворенный настрой. С самого утра приарх Галлард завел молитвы, монахи вторили ему множеством голосов. Часовню вымыли и начистили до блеска, офицеры и рыцари нарядились в парадные мундиры. Были приглашены гости, достойные увидеть ритуал. Ими стали граф Флеминг, генерал Хорис с Лахтом Мисом и Хаш Эйлиш, альмерские офицеры и аббат Боевого братства, несколько шаванских вождей (но не из числа носящих Персты — граф Виттор настоял на этом). Также пришла уцелевшая городская знать: епископ собора Вивиан, помощник шерифа, несколько старейшин гильдий. Всех их разместили на хорах, а неф отвели для непосредственных участников ритуала: Пауля, Виттора с Мартином, Галларда с женою и Льда. Самые горячие из шаванов напрашивались в помощники Паулю. Рыжая лучница и однорукий здоровяк лезли из кожи вон, чтобы прорваться в часовню. Граф строго заявил:

— Никаких Перстов в храме!

Приарх всецело одобрил это. Тогда Пауль потребовал, чтобы и люди графа сняли Персты. Часовые при входе проверяли исполнение этого требования.

Джоакин очень волновался, чтобы получить место не на хорах, а внизу, в нефе. Это лучше подходит его статусу: самые доверенные люди графа будут стоять перед алтарем. Кроме того, он плохо понимал суть ритуала и надеялся, глядя вблизи, толком во всем разобраться. Потому Джо так и терся около графа — и потому ему же досталось постыдное поручение. Когда Виттор сказал: «Мне думается, все готово», — Пауль ответил: «Моя женщина тоже хочет все увидеть. Пошлите за нею». И граф обратился к Джоакину: «Будь другом, сходи».

Он не мог понять, на кой черт Аланис понадобилась в часовне. Собственно, и Паулю там не место. Но этот хотя бы помог графу собрать Абсолют, а Аланис — никто иной, как падшая девица. Своим видом она снова разозлила его: вырядилась в черное с красным — цвета врагов! Еще и попросила: «Отведите меня к Ионе». Он думал отказать. Согласился лишь тогда, когда она обратилась к его совести. Хотел быть безупречно чистым перед нею, своим примером показать, что такое благородный человек.

Иона прилипла к Аланис, будто к сестре или альтессе. Джоакина скорежило от отвращения. Иона — гнилая до самого нутра. Брата она обожает, у подруги виснет на шее, поди и в постель бы легла с ними двумя. Но любить мужа — это уж нет, это выше ее сил. Для законного супруга у нее только нож в рукаве! А вот Альмера попыталась поступить достойно: отстранила эту дрянь, пристыдила за ее проступки. Но Джоакина не покидало чувство, что Аланис лицемерит. Как, впрочем, и всегда. Так и подмывало сказать: «Леди Иона, знаете ли вы, что герцогиня делит ложе с Паулем? Да-да, со злейшим врагом вашего брата!» Он удержался лишь по одной причине: не хотел падать до их ступеньки. К тому же, время поджимало: вот-вот начнется полуденная песнь. Оборвав их разговор, он увел Аланис в часовню.

В храме царила такая благодать, что гнев Джоакина пропал без следа. Во множестве горели свечи, из золоченых оправ глядели мудрые лики Праотцов и Праматерей. Монахи пели торжественно и строго, дьякон окуривал храм благовонием, святой отец в парадной ризе стоял перед иконой Вивиан, осеняя себя спиралями. На алтаре поблескивала драгоценная чаша причастия. Из такой пьют юноши в день воцерковления и новобрачные в день свадьбы, но сегодня, очевидно, ей отводилась иная роль. Гости устремляли на чашу взгляды, полные волнения.

Приарх Галлард, граф Виттор и Пауль беседовали, стоя в тени. Джо и Аланис подошли к ним, граф поблагодарил за исполненное поручение после чего вернулся к разговору. Слово держал приарх Альмера. На его плечах покоилась лазурная риза, расшитая серебром; голову венчала драгоценная митра. В навершие епископского посоха был вставлен Священный Предмет. Он источал мягкое сияние, придававшее особый вес речам приарха:

— Нынче один из нас лично встретится с Ульяной Печальной. Я считаю своим долгом сказать ей некоторые слова. Дайте мне клятву, граф: если вы встанете перед Праматерью, то передадите мое послание.

— Почту за честь, ваше преосвященство.

— Я молю святую Ульяну о прощении за ту войну, которую вел против Праматеринской Церкви, и за ту смелость, с которою отверг решение вселенского собора. Да будет ведомо Печальной: я не искал вражды между Церквями! Напротив, я жажду спасти подлунный мир от засилья греха. Интриганы и самозванцы, захватившие власть, позволили пороку цвести буйным цветом. А Церковь Праматерей потворствовала и потакала им, лишь потому я вынужден был взять в руки карающий меч. Не славы и власти я ищу, а лишь исполняю долг истинно верующего человека. Ведь сказано Праотцом Фердинандом: кто видел грех и остался безучастен — тот согрешил и сам!

— Святые слова, — согласился граф Виттор.

— А если Праматерь Ульяна осуждает мои действия — пускай скажет об этом, и в тот же день я сброшу мантию с плеч, отрекусь от сана и паду на колени с молитвой раскаянья.

— Ничего иного я и не жду от столь благонравного человека! — Граф поклонился архиепископу. — Позвольте и мне со своей стороны высказать просьбу. Коль случится так, что не я, а ваше преосвященство предстанет перед Праматерями, то передайте Светлой Агате мои слова. Я глубоко опечален тем, сколько неудобств причинил ее внукам. Видят боги, я приложил все усилия, чтобы быть хорошим мужем и зятем. Даже сейчас я не оставляю надежд на примирение с семейством Ориджин. Но таковы были поступки этих людей, что мне просто не осталось иного выхода, кроме конфликта. Быть может, выход существовал, а я не увидел его? Да будет ведомо Агате: это случилось не со зла, а лишь по несовершенству моего смертного рассудка.

— Слышу речи праведного человека, — изрек Галлард, осеняя графа спиралью. — Клянусь передать в точности ваши слова.

Искренность этих людей тронула сердце Джоакина. Вот лорды, за которых стоит сражаться и не жалко умереть! Но дрянная Аланис испортила всю красоту этой сцены. Со скучливым видом она достала из сумочки пудреницу и принялась смотреться в зеркало. В храме, в преддверии священного таинства не нашла ничего лучше, как побелить щеки! Будто этого было мало, она опозорилась еще хуже: поморщила нос и чихнула. Пудра взлетела облаком прямо в лица графу и приарху.

— Какое бесстыдство! — Вскричал Галлард.

Аланис чихнула еще, и еще раз, и лишь тогда закрыла проклятую пудреницу.

— Прошу прощения, милорды. Видимо, я простудилась…

Граф и приарх принялись отряхиваться от порошка. Галлард с подозрением спросил у Пауля:

— Моя племянница известна преступными наклонностями. Нет ли в пудре яда? Вы видели, как она пользовалась ею?

— Сотню раз, — успокоил Пауль. — Белилась каждое утро, моя красотка.

— Из этой самой пудреницы?

— Так точно. Ее легко узнать — на крышке перо Агаты.

Пауль велел Аланис отойти в сторону, Джоакин проводил ее суровым взглядом. Говорят, черти не выносят слов молитвы. Так и Аланис не может видеть благородное чувство и ничем его не изгадить.

Очистив ризу от пудры, архиепископ сказал:

— Я вижу, приготовления завершены. Осталось обсудить вопрос первенства. Граф Виттор, вы — хозяин этого дома. Вы тяжко пострадали за свои убеждения, испытали голод и утраты. Кроме того, вы уже носите на себе все необходимые Священные Предметы. Я буду рад уступить вам честь первым пройти испытание.

Как истинно скромный человек, граф тут же поднял руки в протесте:

— Ваше преосвященство в тысячу раз достойнее меня! Вы гордо несете знамя нашей борьбы, вы пострадали ничуть не меньше моего, но лишь укрепились в воле и отваге. Я не смею принять первенство. Только вы заслуживаете его!