Аланис ждала, что первым делом он проверит Вечность. Войдет в спальню — сразу руку под матрас. Она заготовила маску недоумения: «Ой, что стряслось? На тебе лица нет!..» Подготовила и надежное объяснение: люди Шейланда обыскали спальню, когда мы вышли. Недаром Джоакин отстал. Кукловод искал твое секретное оружие, ведь он боится тебя, это видно даже в темноте! Настолько убедительный довод, что нельзя не поверить…

Но Пауль не глянул под матрас, а просто свалился на постель.

— Ты сильно устала? Ложись.

Она легла, он снова обнял ее и проворчал, засыпая:

— Завтра будет весело… Тебе понравится…

Аланис не знала, что будет завтра. Но сегодня она избавилась от единственного страха, и это открывало дорогу.

Теперь ничто не помешает сделать последний шаг.

Когда открыла глаза, было свежо и светло, дышалось полной грудью.

Тот самый миг, — так говорил Ориджин. Теперь она знала это чувство.

Вышла на балкон. Солнце стояло высоко над башнями. Приближался час полуденной песни.

Над замком гулял ветер, она подставилась ему, наслаждаясь свежестью и жизнью. Потянулась, ощутила все мускулы в молодом гибком теле. Как приятно! Каждое утро просыпаться бы так!

— Ты научилась самоиронии, — подмигнул ей воображаемый Эрвин.

— Весьма вовремя, не находишь? Целую жизнь смогу пользоваться ею.

Улыбнулась ему и себе, глянула вниз с балкона. Там суетились люди. Монахи Галларда собрались толпой перед часовней и затянули молебен. Приарх расхаживал туда-сюда, постукивая епископским посохом. Предмет в навершии мягко светилися. Лаура семенила следом с восторженной мордашкой.

Виттор стоял в другой стороне, окруженный своими перстоносцами. Гарнизон в полной готовности разместился на стенах. Куда ни глянь — алебарды, мечи, луки. Пауль с горсткою шаванов взирал на все свысока, напустив многозначительный вид.

Аланис рассмеялась. Они же меряются тем, чего не имеют! Галлард блещет святостью, Пауль — мудростью, Виттор — военной силой. Турнир слепых стрелков, не иначе!

Лишь теперь, наблюдая всю троицу, Аланис полностью поверила: Кукловод — это Шейланд. Ведь приарх — каменный истукан, а Пауль — топор палача. Оба слишком тверды и угловаты для столь хитроумной интриги. Виттор — бесхребетный скользкий червяк, способный пролезть в любую щель. Униженный, завистливый, злой на каждого, кто лучше его… Конечно, это он стоит за всем. Следовало понять намного раньше.

— Но ты тоже не понял, — сказала она Эрвину. — Такой же дурак, как и я.

Еще спросила:

— Любопытно, ты жив сейчас?

И порадовалась обоим вариантам ответа.

Когда наскучило монашеское пение, Аланис вернулась в комнату. Глянула на смятую постель, запоздало удивилась: Пауль ушел, так и не обнаружив пропажу? Как он мог не заметить, что Вечности нет?

Но сегодня она была догадливей Агаты. Ответ пришел мгновенно: сейчас Вечность ему просто не нужна. С каждым применением она уменьшается, потому Пауль надевает ее в самые рискованные дни. Нынешний — отнюдь не такой. Пауль не ждет опасности. Он заморочил и Виттора, и Галларда, оба пляшут под его дудку. Он может быть спокоен…

Что ж, тем лучше.

Аланис принялась за туалет. Не стала звать служанок — не сегодня. Сама умылась, расчесалась, уложила роскошные волосы. Багаж уже был доставлен в покои. Она выбрала платье: пускай будет черное, как смоль. Глубокий вырез на груди, но строгая юбка и длинный рукав — меткая символика, точно под настрой. Теперь украшенья. Конечно, рубины — ничто другое не подойдет этому вечеру. Рубины и серебро — кровь на холодном металле. Ожерелье, серьги, кольцо, диадема. Пускай крови будет много… Осталась обувь. Хотелось крайности: пойти босиком — или в ботфортах. И то, и другое смотрелось бы очень странно. Она с сожалением втиснула ноги в туфли. Еще и малы, тьма сожри… Но времени уже не осталось. В дверь постучали, сквозь дерево донесся голос Джоакина:

— Миледи, вас зовут в часовню.

Она глянула еще раз в зеркало, спрятала пудреницу в сумочку и с нею вышла в коридор.

— Сир Джоакин, вам следовало предупредить за час. А если бы я была не одета?

Он наспех пожрал ее глазами — и тут же задрал нос.

— Миледи, ужин начинается. Все вас ждут!

— Не беда, пускай потерпят.

Она протянула руку, Джоакин долго размышлял, прежде чем подставить ей локоть.

— У-у, юноша, вы растеряли все манеры. А я-то хотела вас похвалить…

— За что?

— Славно продвинулись по службе. Сражались мечом — теперь Перстом Вильгельма. Служили герцогине — теперь банкиру…

Он зыркнул искоса, зло.

— …научились метать испепеляющие взгляды. Вы сделали большие успехи, сударь. Я горжусь.

Целый пролет лестницы он сочинял едкий ответ.

— Не вам смеяться, миледи. Мы победили, а агатовцы разбиты.

— Ах, вот почему вы бросили меня! Переметнулись к будущему победителю — завидное чутье.

— Я служу тому, кто меня ценит! Граф уважает, а вы только высмеивали и вытирали ноги.

— А вам не нравилось?.. Простите, я не поняла! Обычно мужчин радует касание моей стопы…

Джоакин всхрапнул, как боевой жеребец. Он был все так же смешон. Как прелестно вновь увидеть его! Но вдруг Аланис похолодела от дурной мысли.

— Скажите, сударь, леди Иона будет на испытании?

— Ей там не место, изменнице.

— Она… в камере?

— Там, где нужно.

— Сударь, прошу вас, отведите меня к ней.

Он посмотрел в глаза, ища насмешку. Поняв, что просьба звучит всерьез, процедил:

— Туда нельзя.

— Я очень прошу.

— А я вам отказываю.

Аланис услышала в нем наслаждение.

— Ловите минутку власти, верно? Постыдитесь, сударь. Я прошу свидания с сестрой.

— Иона вам не родня.

— Сестра по крови и духу. Поймите, если сумеете.

— Нет!

— Разве можно было ждать иного? Какой же вы низкий человек!.. Наденьте хоть десять Перстов — все равно не станете выше.

Он отнял руку. Поиграл челюстью, скрипнул зубами. Сказал командирским тоном:

— Быстро. Даю вам пять минут.

Иона София Джессика рода Светлой Агаты сидела в собачьей клетке. Аланис не слишком удивилась: следовало ожидать подобного. По крайней мере, Иона была цела, даже не лишилась пальцев.

Аланис подбежала к ней, и торопливый звук шагов нарушил дремоту северянки. Иона подняла голову, увидела подругу. Ахнув, прижала руки к груди… И вдруг превратилась в свет. Вспыхнула сияющей, чистой, сердечной радостью. Потянулась к Аланис так, будто та была лучшим человеком на свете. Схватила за обе руки, влила нежное тепло в ее ладони.

— Я так счастлива… — прошептала Иона.

Стало ясно: она заперта уже давно. Аланис — первая отдушина, внезапное дуновение ветра, миновавшее стену из человеческой гнили. Иона жаждет слиться с нею, согреть обледенелую душу. Аланис охватил стыд: я недостойна этих чувств. Я же — змея, потаскуха, злодейка. Знала бы ты, что я такое… Но сказочное тепло захлестнуло с головой. Блаженство — быть нужной, родной, любимой.

— И я счастлива… — выдохнула Аланис, сжимая пальцы Ионы.

Путевец хрипло кашлянул. С черною ненавистью он наблюдал их близость, и вдруг Аланис испугалась: а вдруг он ощутит лишнее? Джоакин глух, как дерево, как булыжник мостовой… но даже камень заметит такую бурю.

Аланис отпрянула, сказала:

— Я счастлива, миледи, что вы целы и невредимы.

— Ты видишь только тело, — прошептала Иона.

— Ваша душа заслужила страданий. Вы предали мужа.

Иона заморгала, пытаясь понять. Аланис не смогла задушить в себе все, радость еще лилась из глаз и опровергала слова. Северянка не знала, чему верить.

Глухой Джоакин поверил словам. Осклабившись, ввернул от себя:

— Нет худшего проступка для женщины, чем предать супруга!

Иона впилась в лицо Аланис.

— Но ты же…

Ты же с нами? — это она хотела спросить. Не будь путевца, Аланис ответила бы: сожри меня тьма, конечно! Я бросила Эрвина и сорвала его план, и погубила иксов в гробнице Ингрид. По всем законам Севера, мне нет прощенья. Ориджины казнили людей за десятую долю того, что натворила я.